Джин Рис
Да и кто знает, что там, в этой мансарде?
«Она — несомненно самый талантливый романист наших дней в Англии… Нет другого писателя, произведения которого соединяли бы такую проницательность эмоций с художественностью стиля или которые проявляли бы такую недогматически откровенную правдивость.
Чистота стиля Джин Рис и ее способность казаться одновременно и очень серьезной и небрежной придают ее работе какое-то особое чувство немеркнущей современности.»
Эту похвалу в честь Джин Рис написал известный поэт А. Алварез. Джин Рис родилась в Доминике, Вест-Индии, в 1894 году и приехала в Лондон, когда ей было 16 лет. Она начала писать, когда ей было уже свыше 30-ти лет, выпустив пять романов, в том числе «Путешествие в темноте» и в 1939 году «Доброе утро, полночь». Во время войны она перестала заниматься творческой работой кроме коротких рассказов. В 1966 году ее роман «Широкое Саргассово море», написанный в пятидесятых годах, немедленно принес ей единодушное одобрение и удостоился литературной премии. Сборник ее ранних рассказов вышел в 1967 году под названием «Тигры более привлекательны».
Может быть, силой произведений Джин Рис является ее способность выразить глубокие и часто тягостные переживания с ясностью и симпатией, но в то же время без сентиментальности. Нижеследующий рассказ взят из ее последней книги «Вам бы выспаться, мадам»
(Дойч, 1976).Она сидела в одном из стоявших рядами шезлонгов, вместе с другими безмолвными, бесстрастными пожилыми людьми, которые смотрели на море. В отличие от неба оно было обычного темно-серого цвета, но спокойное — шум мягко набегавших на берег волн успокаивал.
Пляж был совсем пуст: только играл в одиночестве маленький мальчик, да в отдалении какой-то мужчина бросал своей собаке палку. Снова и снова запускал он палку, снова и снова с лаем бросалась собака в воду, вне себя от восторга. Кошке, той могло бы надоесть — если бы ее прежде научили таким штукам, а собаки, наверное, оптимисты, каждый раз думают, что это впервые. А, может, просто-напросто глупы.
— Я взял машину, — и он сел в соседний шезлонг.
— Это ведь Атлантический океан, да? — спросила она.
— Конечно. А вы что думали?
— Думала, может, это — Бристольский залив.
— Нет, нет. Посмотрите. — Он достал карту. — Вот — Бристольский залив, а вот где мы. Это — океан.
— Очень уж серый, — сказала она.
Но пока они ехали по тянувшейся вдоль берега дороге, она думала, какой приятный городок. Отчего бы ей не снять тут квартирку, выкрашенную в желтый или розовый, в зеленый или, может, голубой цвет? Их называют курортными квартирами. И не провести здесь с неделю? Потом она представила себе этот город, забитый людьми, машинами, междугородными автобусами. Совсем другое дело.
А потом у нее такая масса планов.
Когда они повернули от моря, он запел. Арии из разных опер, но язык был ей совершенно незнаком. Он то и дело останавливался и объяснял ей, о чем идет речь.
— Это он поет, когда первый раз увидел ее. Это — когда он умирает.
— Они всегда поют, когда умирают. И притом очень громко, — сказала она.
Но он продолжал распевать. У него был хороший голос. Сколько времени прошло с тех пор, как она сидела рядом с мужчиной, который бы вел машину и пел. Годы, много-много лет. А может, это было только вчера и все, что случилось за это время, — всего лишь странный сон?
За день до этого — то есть, опять-таки вчера — она сидела в кухне своего коттеджа, глядела в окно на жуткое небо и слушала тишину. Не проехало ни одной фермерской повозки. Ни одного грузовика. Услышав легкий стук в дверь, — «Должно быть, м-р Синг», — подумала она. Все остальные в деревне грохотали так, словно старались разнести несчастную развалюху до основания. Она притаилась, прислушалась.
— Наверняка он подумает, что меня нет, и уйдет.
М-р Синг время от времени появлялся в деревне — он продавал блузки, шарфы, нижнее белье; обычно ему удавалось убедить ее купить что-нибудь яркое и бесполезное. Это началось однажды, когда она чувствовала себя еще более одиноко и тоскливо, чем всегда — ей смертельно хотелось хоть как-то развлечься. Потом она видела его довольно часто.
— Это стоит 5 фунтов, но вам я отдам дешевле. И еще я вам дам счастливую бусинку. Я святой человек, я буду молиться за вас.
— Но эта вещь мне не нужна, м-р Синг.
— Не говорите так. Не говорите так. Вы разбиваете мне сердце. Вы разбиваете мне сердце. Вы не обязаны покупать — вы только посмотрите, — говорил он мягко.
Как ему удается запихнуть столько в один чемодан, размышляла она.
— До свиданья, мэм, благодарю вас, мэм, благослови вас бог, мэм.
Он всегда называл ее «мэм» или «мам».
Она вспомнила, что дверь не заперта.
— Он войдет и будет меня искать, — подумала она, и решила выйти в коридор, сквозь стекло в верхней части двери покачать ему головой и запереть дверь.
Но вместо белого тюрбана и черных усов, которые она ожидала увидеть, там терпеливо ждал незнакомый человек в сером костюме.
— Я — Ян… — сказал он, улыбаясь. — Я писал вам. Не помните? Мы познакомились в Лондоне, в прошлом году, вы мне дали свой адрес и сказали, что если я еще когда-нибудь приеду в Англию, я могу к вам заехать. Вы не получили моего письма?
Тут она вспомнила про письмо из Голландии. Оно было написано по-английски, на трех страницах. Пришлось немало потрудиться, разбирая трудный почерк и отрывки незнакомых стихов. Там сообщалось, что он едет в Лондон, так что нельзя ли ему будет зайти к ней — го мая, во вторник, где-то после полудня. Она ответила, что будет рада повидаться с ним, добавив только: «Но весной у нас дождливо».
Во вторник, — а сегодня понедельник.
— Конечно, конечно, — сказала она, стараясь, чтобы вышло приветливо. — Ну, входите. Как раз вовремя — выпьем.
Но пить он отказался. В этот час в гостиной стоял полумрак, и он сел спиной к единственному источнику даже и этого света и принялся легко и плавно рассказывать про свой отель в Эксетере и про то, с каким трудом он ее отыскал. Одет он был по-лондонски гладко и опрятно. Он извинился за свой английский, но говорил совершенно без акцента. Порой колебался в выборе слова — и только.
— Вы можете провести со мной завтрашний день? Может, мы смогли бы поехать к морю? Вы бы хотели?
— Да, хотела б. Я так давно не видела моря.
На следующее утро он явился одетый уже по-загородному, с большим букетом цветов.
— Какие чудные гвоздики, — а сама размышляла о том, найдется ли у нее для них достаточно большая ваза.
Уже сидя рядом с ним в машине, она увидела, что он старше, чем ей показалось вчера, и гораздо симпатичнее.
— Вы писали, что здесь всегда идет дождь, а посмотрите, какой прекрасный день.
— О да, правда?
Такой прекрасный день. Палевое небо. Легкие, белые, невинные облака. Казалось неблагодарностью вспоминать ледяные ветры, постоянно моросящие дожди. Сейчас дул легкий, ласковый ветерок — почти теплый. «Южные ветры». Повсюду вокруг фруктовые деревья в цвету. Когда они проезжали мимо одного из них, она сказала:
— Понятия не имею: вишня это, слива…
— Я не знаю. Я человек не деревенский. Я человек городской.
— Да, видно.
Ее удивляло то чувство безопасности и счастья, которое она испытывала. Она очень редко чувствовала себя в безопасности, чувствовала себя счастливой, и если это случилось благодаря этому человеку, которого она видела только раз и то очень недолго, пока был выпит бокал, и больше никогда не ожидала увидеть, для чего все портить?
И все равно его лицо было ей так знакомо. Потом она вспомнила — та фотография Модильяни и фотография на обложке. Он был почти как вылитый.
Когда он спросил:
— Вы устали?
ответила:
— Ну — я была бы не прочь вернуться домой и выпить чего-ни- будь.
— Хорошо. Только вы не будете возражать, если мы поедем через Эксетер — я смог бы прихватить у себя в номере вино, которое, я думаю, вам понравится.
Он вышел из отеля с двумя бутылками розового вина. Возвращаясь домой быстро мчались по пустынной дороге, почти не разговаривая.
— Принести бокалы? Лед? Или, может, поставить их ненадолго в холодильник?
— Бутылки еще совсем холодные, — сказал он. — Попробуйте.
Она сидела лицом к свету. Он откупорил бутылку, зажег две сигареты: одну подал ей. Потом взял со стола томик голландских стихов.
— Вы читаете по-голландски?
— Нет. Там есть английский перевод. Я по-голландски ни говорить, ни читать не умею.
— Но вы знаете Амстердам?
— Немножко. Не очень хорошо. Гаагу — лучше. Я, конечно, помню каналы и прекрасные старинные домики. Но это было давно. Интересно, стоят там еще эти дома?
