Загребельный Павел
Первомост
Землевладельцы кабалили смердов
еще во времена "Русской Правды".
В. И. Л е н и н
...Стократ распинаемый Киев,
и двести растерзанный - я.
П. Т ы ч и н а
Эта земля не знала ни единого моста из камня. Тут не верили в камень, относились к нему с предубеждением, боялись его холодности и равнодушия, не верили, что может защитить он человека в стужу, в лютый мороз, в осеннюю непогоду, - во всем отдавали преимущество дереву, доступному, привычному, близкому. Поэтому и все мосты в этой земле были деревянные, из-за чего людям пришлым, чужестранцам, завоевателям, путешественникам, апостолам или просто бродягам, казалось, будто тут и вовсе нет мостов, будто лежит эта земля в неприступности и запустении от сотворения мира. Да и как они могли заметить русские мосты, когда прокладывалось все это лишь в случае крайней необходимости, а вскоре и разрушалось, устранялось либо самими же строителями, либо - чаще всего - силами внешними, которые бывали иногда и союзниками человека, но больше выступали как сторона враждебная ему, и эти силы приводили к бесследному исчезновению даже того, что должно было бы послужить людям. Болота мгновенно засасывали и поглощали все проложенное по их зыбким трясинам, высокие берега обрывались вместе с мостами; пущи загораживали буреломами тесные просеки, ведшие к узким переходным мосткам; густые снега заваливали уцелевшие на водах самые крепкие строения, бесследно засыпали их, давили и уничтожали, морозы заковывали все недоразрушенное, недоломанное в безжалостный лед, и лишь кое-где сквозь эту смертельную морозную белизну проступали черные бревна, неприметные и тихие, будто бессильная мольба; вешние воды сносили на реках все мосты и мостки, не оставляя даже опор, но люди не отступали, на месте мостов снесенных, уничтоженных строили новые, тесали новое дерево и укладывали снова на тех же самых местах, а старое, снесенное реками дерево, со следами человеческих ног на себе, вылавливалось ниже по течению, чтобы снова лечь где-нибудь между берегами реки или ручья; и так длилось долго, но не вечно, дерево имело свой конец, оно либо сгорало в пожарах, либо изнашивалось, либо же истлевало, дерево, наконец, умирало возле человека точно так же, как и человек, и, быть может, оно и было этим дорого человеку в противовес камню, с его чванливой долговечностью, на этой земле камень мог принадлежать разве лишь богу, а дерево служило человеку, служило во всем заметном и незаметном, в том числе и в мостах, делая их нужными и полезными для хозяев и призрачно-незаметными для чужестранцев.
И внезапно - этот мост, который, хотя и был сделан из дерева, встал твердо и надолго, мост, который следовало бы назвать громким словом, прокричать в нем каждый звук, чтобы слышно стало повсеместно, чтобы прозвучало оно над всей землей, прокатилось, заговорило, заклокотало, прогремело:
МОСТ!
По многим причинам можем назвать его так: Первомост.
Летописец записал кратко:
"Того же лета (6623) устроил мост через Днепр Владимир".
Великий киевский князь Владимир Мономах, муж многоумный, с малых лет обученный многим языкам и премудростям, владел редкостным умением: изобрел способ, как передать далеким потомкам о событиях своего времени и делах князей прежних. Велел летописцам собрать все уже написанное в Русской земле и, отбросив мелочное, несущественное, затемнявшее светлые деяния великих предков, свести в единую государственную книгу, прибавив туда и все творимое им самим, Мономахом, но опять-таки отбирая самое главное и затрачивая на описания как можно меньше слов, чернил и пергамена.
Так появилась в Главной Летописи единственная строка про Первомост через Днепр возле Киева, хотя событию такому следовало бы уделить более пристальное внимание.
На свете не может быть описания чего-то такого, что не существует. Все должно сначала существовать, а уж потом о нем может идти речь. Князь заранее не умел, наверное, увидеть все значение будущего моста, для князя была лишь потребность переправы через Днепр, для быстрой связи Киева с противоположным берегом, с берегом черниговским, а также - переяславским, потому что Переяслав был милее всех городов сердцу Мономаха, который долго княжил там, поэтому Летописца не обязывали говорить со всеми подробностями, - он должен был засвидетельствовать уже свершившееся действие.
И не найдем мы нигде имен людей, которые пришли на берег днепровский, где, как сказано более поздним и разговорчивым летописцем, была "сильная лозина и вербье".
Быть может, остановились эти первые мостотворцы именно на том месте, где во времена Владимира Святославовича сброшен был в воду старый бог Перун, стянутый с Киевской горы, освобождаемой для бога нового. Ибо, дескать, Перун тогда не просто бултыхнулся в воду, а зацепился за берег и вогнал в кручу каменную стрелу, которую он держал в руке, когда еще гордо возносился на горе Киевской, а еще воскликнул презираемый полянский бог: "Тут!" - и слышали ль это восклицание все иль не слыхали, а лишь догадался кое-кто, и впоследствии, через полторы сотни лет, всплыло в памяти как предзнаменование, и оттуда начали ставить Первомост через Днепр.
Кто были те люди, которые взялись за работу небывалую по величине для земли русичей? И откуда они были? То ли из Новгорода, который издавна славился мостами, то ли из Переяслава, где люди в совершенстве изведали душу древесины, в особенности же самой крепкой из всего растущего - дуба?
На их долю выпало самое трудное - создать в уме своем то, чего еще никогда не было. Ибо мысль человеческая обходится вещами уже известными, лишь соответственно их сопоставляя, из чего и создает новые сочетания и сооружения.
О силе воображения этих людей рассказать никто не сумел, потому что не мог, даже они сами не в состоянии были бы сказать что-либо об этом, ибо высказались уже достаточно обстоятельно деянием своим - мостом.
Человек живет для того, чтобы подняться на высочайшую вершину вдохновения в своем деле, изведать восторг от величия духа. Каждый бывает великим хотя бы раз в жизни. Только неодинаково это величие, и значение его тоже неодинаково - от величайшей пользы и до преступления включительно. О преступлении умолчим, речь будет идти здесь о людях полезных, счет же им открывается теми загадочно-безымянными, которые воздвигли Первомост через Днепр возле Киева не столько во славу свою и княжью (записанную на пергаменах), сколько во славу земли своей.
Издавна существовал такой обычай, что человек словно бы умирает в своей работе, отдавая ей свою душу и умение, как зерно, брошенное в землю темную, теплую и влажную, погибает, из гибели своей произрастая зельем. Так случилось и с первомостовиками киевскими. Вместе с завершенным великим Мостом умерло их умение, потому что не было больше потребности ставить еще один такой мост: ведь Днепр лишь один и Киев один, - следовательно, один такой мост и был нужен. А когда умирает в человеке умение, и человек умирает тоже, вот так и исчезли бесследно те великие строители, не создав больше ничего похожего на этот мост.
Кое-кто из них оставил потомков, уже только для защиты Моста, для его охраны, для жизни возле него, на нем и с ним, но о потомках, то есть о мостищанах, речь будет идти здесь еще довольно подробно и обстоятельно, а теперь нужно сказать все о самом мосте.
Сделан он был из самого разнообразного дерева. Упряжками в несколько десятков волов тащили степью вдоль Днепра переяславские дубы, привозили из карпатских лесов древесину каменной прочности, в пронизанных солнцем древлянских борах рубили золотистые сосны для верхнего настила.
Летописец молчит о древесине, ибо вещь это была привычная, и считалось неуместным говорить об этом в подробностях. Рассказать же о том, как строился Первомост, древний летописец не умел, потому что выполнял лишь веление князя о кратчайшей записи для потомков; кроме того, летописец не принадлежал к участникам творения Моста, и раз так, то и не ведал ничего более подробно.
Не ведал летописец, как в крепком днепровском льду пробивали ряды прорубей, устанавливали возле них хитроумные деревянные вышки с подвешенными на блоках тяжелыми каменными бабами и потом упорно и непрестанно били этими бабами в толстенные дубовые сваи, вгоняя их в днепровское дно.
Сваи, в локоть толщиной, забивали попарно на расстоянии двух локтей одна от другой, и не отвесно, а наклонно. Один ряд по течению реки, другой - в сорока локтях от первого - против течения. Каждая пара свай вверху соединялась установленной прочной перекладиной. На эту перекладину между верхними концами свай укладывали бревна в два локтя толщиной и свыше сорока локтей в длину. Для прочности сцепленными были оба конца свай двумя деревянными же (потому что все в мосте было деревянное) скобами таким образом, что сваи держались тем крепче, тем прочнее, чем сильнее напирало на них течение. Поверх поперечных бревен укладывались продольные брусья, поперек которых настилался кругляк, покрываемый сверху досками.
