Знак Берендея. Язык до Китежа доведёт
Пролог
'Мы рождены, чтоб сказку
сделать былью…'
Советская народная песня
Пролог.
Настала ночь.
В лесу, мрачном и дремучем даже в ясный солнечный день, сделалось ещё темнее и страшнее. Птицы дня, проводив Красно Солнышко, давно умолкли, а ночные ещё только готовились к концерту во славу Луны. В эту глухую пору, в час меж собакой и волком, лишь скрип стволов и тихий шёпот ветра в кронах нарушали чёрное безмолвие.
Малохожая, едва заметная тропка, что змеем вилась меж древними елями, привела усталого путника на укромную лесную полянку. Тут, за корявым забором из череповника, притаилась старая кривобокая изба, едва заметная в тусклом свечении цветов.
Дошёл, наконец!
Храбро толкнув калитку, путник шагнул во двор. Под взглядом дюжины сверкающих волчьих глаз протопал мимо морковных грядок, поднялся на высокое крыльцо. Ветхие ступени горестно застонали под сапогами, но, хвала Свету, выдержали.
Дверь отворилась прежде, чем он успел постучать. От жуткого скрипа ржавых петель по спине ночного гостя забегали холодные жирные мурашки.
На пороге с горящей свечой в руке стояла согбенная носатая старуха в лохмотьях.
— Кто таков? — Проскрежетала она строго, подслеповато вглядываясь в лицо нежданного посетителя.
— Из берендеев я, — ответил тот, пригладив широкой ладонью длинный бурый чуб. — Сидором кличут.
— Берендей, значит. Врёшь, поди? Али Знак есть?
— А то, — путник запоздалый коснулся затянутой в кольчугу груди, и в пламени свечи блеснула серебряная цепь с подвесом.
— Вижу, — кивнула старуха, зябко передёргивая закутанными в серую шаль плечами. — Таки берендей. Ясно теперь, отчего волки мои тебя не тронули. Да ты не стой столбом, мил-человек, в избу проходи. Там и побеседуем.
Смахнув рогожкой дорожную пыль с сапог, берендей с опаской ступил в жилище Привратницы. Однако, приглядевшись да принюхавшись, успокоился. Изба как изба, ничего чудного иль диковинного. Пахло свежей сдобой, мёдом да лесными травами. Под потолком, разгоняя тьму, коптила масляная лампа. В облупившейся глинобитной печи уютно потрескивали дрова. Дубовый сундук в углу, сосновые лавки вдоль стен, да стол под вышитой скатертью — вот и вся обстановка. Посреди стола сиял начищенный ведёрный самовар с расписным цветастым чайничком на короне. На витых самоварных ручках грелась связка золотистых бубликов, а под медным боком примостилось блюдо с пирогами.
— Лист пропускной имеется? — Старуха задула свечу и повернулась к гостю.
Сидор кивнул. Сбросив с плеча двойную дорожную торбу, извлёк из неё слегка помятый свиток и протянул хозяйке. Та поднесла пергамент к лампе и принялась изучать, едва не касаясь строк крючковатым носом. Придирчиво осмотрев печать и подпись, тихо присвистнула:
— Да никак сам царь-батюшка руку приложить изволили? Что ж, пропущу, пропущу. А обратная дата где? Назад-то когда тебя ждать? Мне ж переход наладить, избу подготовить надобно!
— Не ворочусь я, Привратница. Не жди, — тяжко вздохнул гость, опускаясь на широкую лавку. — Так уж мне напророчено. Там, во Тьме, судьба моя. Там я и сгину. Жить-то буду долго, да только обратно, на Свет, не ворочуся…
Привратница недоверчиво прищурилась.
— Напророчено ему… А пророчил-то кто? — Спросила она сварливо. — Мне братия эта хорошо ведома. Как бумагу дипломную получат, так и давай добрых людей с пути истинного сбивать! Им-то забава, а другим — беда-огорченье! Нагонят туману, а такие, как ты, легковеры, ко Змею чёрному, не к ночи будь помянут, в самую пасть и лезут! Ну? Кто пророчил-то, спрашиваю?
— Влаша… То бишь — Владихор, братец мой меньшой… Как из града стольного возвернулся, так и нагадал, — ответил Сидор, красноречиво поглядывая на пироги с бубликами.
Ох, и не хотелось же ему во Тьму идти! Боязно, да и харчи все вышли. Уж два дня, как во рту росинки маковой не было… Может, хоть эта мудрая бабуся его отговорит да домой поворотит? А на дорожку чаем с баранками угостит, али пирожок даст… Парочку.
Старуха, однако, намёков гостя словно не заметила.
— Владихо-о-ор, говоришь? — задумчиво протянула она. — Вот уж не знала, не ведала, что из берендеев он… Имя брата твого, гость дорогой, всему стольному Китеж-граду ведомо! Редкий дар у него: коль уж взялся гадать, завсегда чистую правду скажет. Весь путь человека до конца земного узрит. Порою сам царь-батюшка у него совета ищет… Знать, милок, и верно судьба твоя такая — навек во Тьму шагнуть…
Сидор лишь вздохнул. Привратница меж тем продолжала:
— Кольчужку-то свою, соколик, здесь оставь. Знаю, что не простая, да токмо во Тьме от ней ни толку, ни проку не будет. А тут, глядишь, кому и сгодится.
Берендей стащил с себя тяжёлую железную рубаху и, оставшись в вышитой домотканой сорочке, шагнул к выходу.
— Я её на дворе у избы прикопаю. И камушком привалю. Для сохранности. Кто добудет, тот пущай и владеет. Дай-ка мне тряпицу, какую не жалко, да масла чуток. Смажу да заверну, чтобы ненароком иржа не сгубила.
— Верно, милок, — кивнула хозяйка. — Там, в сенцах, лопата есть и горшок с тряпками масляными. Заверни да прикопай. Как воротишься — посиди, чайку с пирогами испей, а я тем часом переход налажу. Котёл уж в печи, греется. Как вскипит да парку накопит, так и отправимся!
Схоронив кольчугу под большим замшелым валуном, Сидор вернулся в избу. Ополоснулся над лоханью и за стол уселся. Покуда старуха колдовала у печи, он напился чаю с мёдом. Затем стянул с самовара все баранки и тайком упрятал в торбу. Хотел и пирожки следом переправить, да не успел. Чугунок на огне коротко свистнул, и хозяйка метнулась к дальней стене.
— Готов, сынок? Держись, поехали! — Она взялась за свисающую с потолка ржавую цепь и дёрнула.
Гость послушно ухватился за лавку. Пол дрогнул, на столе подпрыгнул самовар, в печи загремела посуда. Изба привстала, с натужным скрежетом оборотилась вокруг себя и снова замерла. За окошками вдруг посветлело. Весело тренькнул бронзовый колокольчик, и дверь со зловещим скрипом открылась.
— Добро пожаловать во Тьму, Сидор-берендей, и да пребудет с тобою Свет! — заученно проговорила хозяйка и, ухмыльнувшись, подмигнула: — Ты того, пироги тоже забирай. Одними бубликами-баранками сыт не будешь!
Сидор густо покраснел, но харчи в суму уложил. Кто знает, каково оно там, во Тьме-то? Накормят ли путника, угостят чем,
