Полынская Галина
Светлый прямоугольник в конце коридора
Полынская Галина
Светлый прямоугольник в конце коридора
Рабочий день закончился, а на моем столе опять начал надрываться телефон. Одной рукой я уже была в рукаве пальто, поэтому долго смотрела на аппарат безобразного желтого цвета и боролась с зудящим желанием быстро выйти из кабинета, потом по лестнице, на улицу, домой...
- Алло, - сказала я, придерживая трубку подбородком и пытаясь просунуть в рукав вторую руку.
- Алена?
- Да, - голос я никак не могла узнать.
- Аленка, это я, Марина!
- О, я тебя не узнала, богатой бу...
Внезапно Маринка безудержно разрыдалась.
- Что случилось?! - крикнула я, испугавшись. - Что с тобой?!
- Не со мной, - с трудом выдавила Марина, - с Олежкой...
- С братом?!
- Да, он... он покончил с собой!
- Не говори глупости! - завопила я, разозлившись, - такими вещами не шутят!
- Сегодня утром, в шесть часов, - не слышала меня Марина, - он выбросился из окна у себя в общежитии...
Я медленно опустилась на край стула. Казалось, меня ошпарили кипятком, в глазах потемнело, как перед потерей сознания, но захлебывающиеся звуки в трубке не давали мне отключиться.
- Ты где сейчас, Марина?
- Дома.
- Буду через десять минут.
Я положила трубку на рычаг, рука двигалась медленно-медленно и я не могла понять, кажется это мне или...
На улице дул сырой, промозглый весенний ветер. Немного подморозило, и прохожие все поголовно шли осторожно, как старички и старушки. Я поймала машину и назвала адрес. Олежка Симбирцев... четвертый курс МГУ, юридический... Высокий, красивый блондин с лучистыми зелеными глазами, умница, с прекрасным чувством юмора, душа любой компании, моя душа...я закрыла глаза и стиснула зубы - нельзя же закричать во весь голос в такси...
Машина остановилась у дома Марины, я сунула водителю купюру и побрела к подъезду. Как только я позвонила, дверь сразу же распахнулась, будто Марина все время стояла в коридоре и ждала меня. Сдавленно всхлипнув, она повисла у меня на шее, и я едва смогла удержаться на ногах.
- Почему, Аля, почему? - невнятно бормотала она, - Почему?
Потом мы сидели на кухне и молчали. В ярком электрическом свете Маринкино лицо было опухшим и жалким, она не плакала, только раскачивалась из стороны в сторону и смотрела в окно. А я, так и не сняв пальто, царапала ногтем пеструю клеенку на столе и ничего, ничего не понимала. Только одно Олежка не мог сделать такое с собой и со всеми нами...просто не мог...
- Где он сейчас, Марин?
- В морге, - она не заплакала, скорее, завыла, - в морге! В морге!
Сердце, дернувшись, ухнуло куда-то вниз и из глубины, из темноты, заторопилось больными рывками. Я машинально бросила валидол под язык. На столе ожил телефон.
- Давай я возьму?
Марина кивнула.
- Алло?
- Так я и знал что ты там! - произнес раздраженный голос мужа. - Ты знаешь сколько времени?! Я обзвонил всех твоих возможных и потенциальных любовников и был потрясен - тебя нигде не оказалось! Знаешь, что я хочу тебе сказать...
Я смотрела поверх склоненной Маринкиной головы на маленький шкафчик со всевозможными кухонными мелочами. На его деревянных дверцах пестрели переводные картинки - медведи, зайцы, фрукты... их наклеил Олежка, когда ему было лет шесть, а восьмилетняя Маринка, на правах старшей сестры, долго его отчитывала и запрещала впредь портить мебель... Всю остальную мебель давно сменили, а шкафчик так и висит...
Маринкины плечи едва заметно вздрагивали, золотистые, такие же, как у брата волосы, растрепанными локонами закрывали лицо...
- ... не знаю, каких мужиков вы там ждете! Немедленно домой! Немедленно...
Я положила трубку, но через минуту телефон зазвонил снова. Пришлось встать на колени, дотянуться до телефонной розетки и выдернуть вилку.
- Как же так? - голос Марины прозвучал глухо, механически. - После сессии, мы же в Прагу... и на море... а завтра годовщина у Соловьевых, мы и подарок купили... Что я скажу Соловьевым? - Маринка подняла лицо, ее зеленые, кошачьи глаза были сухими, тусклыми, безумными.
- Родители знают?
- Они в Амстердаме, вернутся через неделю.
- Позвонить?
- Не знаю куда. Не знаю... ничего не знаю!
Я помнила, где лежат лекарства. Впихнула в Маринку жменю успокаивающего, выпила сама и почувствовала, что сердце опять начинает частить и тупо ныть. Дернула воротник свитера - водолазки, хотелось дышать и дышать... Маринка начала клевать носом - подействовали препараты. Я подняла ее со стула и помогла дойти до кровати. Уложив и укрыв, присела на край рядом. В незашторенные окна темной комнаты лился свет фонарей. Тускло поблескивала люстра, настенные бра и увеличенная фотография под стеклом. Олег и Марина, в прошлом году, на какой-то скале в Крыму, смеются и делают вид, что сейчас взлетят, а за их спинами, то ли море, то ли небо, не поймешь - что-то пронзительное, синее, живое... Мне всегда нравился этот снимок, очень удачно получился...Что же могло произойти? Что? Что...
- Аль, ты езжай домой, - пробормотала Марина сквозь сон, - поезжай, а то твой придурок...
- Нет, я с тобой посижу.
- Прошу тебя, мне одной легче, правда. Я позвоню, как проснусь.
- И я сразу же приеду, ладно?
- Угу.
Я поправила одеяло, поцеловала ее и вышла из квартиры, закрыв дверь с едва слышным щелчком. Ноги слушались плохо, сердце еще хуже - то взлетало к самому горлу, то падало на дно желудка, тряслось и дрожало, разгоняя вязкую боль по всему телу...
- Елена! - из затормозившего неподалеку такси вылезал муж. - Елена, ты переходишь уже все границы!
Я медленно брела по тротуару, как старички и старушки, опасавшиеся упасть на подмороженной слякоти. Дышать, дышать...
- Елена! - догнав, он схватил меня за плечо и рывком повернул к себе. Сердце бросилось к горлу и забилось испуганно. "Не бойся, - мысленно сказала я ему, - скоро приедем домой".
- Елена, ты что, пьяная? Напилась с этой и этим ее смазливым братцем? Елена, нам надо серьезно поговорить!
Такси все еще стояло у обочины. Высвободив плечо, я пошла к машине.
- Елена! Да что же это такое?!
Я села на переднее сидение, муж забрался на заднее. Я назвала адрес, и навстречу понеслись размытые, размазанные по лобовому стеклу московские огни. В позапрошлом году мы втроем ездили за грибами, Олег набрал кучу сыроежек и полкулька поганок, приняв их за опята...
Машина въехала во двор и остановилась у нашего подъезда. На лестнице как всегда было темно, ступеньки казались бесконечными, а сердце ныло и задыхалось...
Квартирный зев дохнул в лицо пятилетней семейной жизнью, пропитавшей воздух, въевшейся в стены. Сбросив туфли, я сняла пальто и не найдя в себе сил повесить его на вешалку, бросила на тумбочку для обуви. Сумка упала на пол. Держась за стену, добралась до кресла в зале, села, привычно стиснула зубы, чтобы сердце не выпрыгнуло через рот и не забилось на паласе... Даже и не сразу заметила, что муж ходит по комнате и что-то говорит. Прислушалась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
