Анатолий Яковлевич Гончаров
Голые короли
Анатолий Гончаров
ГОЛЫЕ КОРОЛИ: НАЧАЛО
Это первая часть долгого повествования. Все эти тексты взяты из газеты МК_Латвия. Это произведение в России не публиковалось. Почему? Узнаете, если прочтете.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
История - это осадок жизни, несмотря на всю ее монументальность, отображаемую старательным и тщеславным человечеством. Здесь действуют свои законы и трудно постигаемые закономерности. Барельефные выпуклости конкретных персоналий чаще всего очень скоро растворяются в осадке прошлого, которое еще вчера казалось настоящим, а сегодня - просто смешным.
Помнящие хоть что-нибудь помнят главное. Никто не помнит, о чем говорил Ельцин в августе девяносто первого, все помнят, на чем он тогда стоял - на танке. Альтернативы им не было - ни танку, ни Ельцину. Стране был явлен новый Петр Великий. Так сказать, король демократии и крестный отец всяческих свобод. Иная аргументация успеха не имела.
А король был голым, глупым и пьяным.Новый путь к светлому будущему быстро привел Россию к желаемому очищению. Это правда. От Калининграда до Камчатки страну подчистили основательно. Процесс породил сотни маленьких королей - нефтяных, газовых, алюминиевых, суперфосфатных... К счастью, не догадались приватизировать Кремль. Или не успели.
Голый король долго потешал страну и воодушевлял свиту, которая тоже разоблачалась. Голый прокурор посадил в тюрьму голого министра юстиции - история такого еще не знала.
Обнаженка получила массовое хождение в демократической поп-культуре, а также отчасти и в народе, коему эта культура не принадлежала. Либеральная интеллигенция начисто отрицала духовные ценности, ратуя за приоритеты сексуальных меньшинств, и не подозревала, что предстает перед всем миром голой, глупой и пьяной.
Язык тоже оголился до утробных пределов. То, что называлось «предать Родину», ныне означает «купить ситуацию». И секса, как его не было в СССР, так нет и сейчас. Есть что-то другое, что по-другому и называется.
Для тех, кто не научился «откатывать на карман», наступили тяжелые времена: зрелища без хлеба, искусство без культуры, выпивка без закуски, жизнь без признаков жизни. И при чем тут Петр Великий?..
В общем, с будущим и прошлым России царит полная неразбериха. Однако помнящие это что-нибудь помнят главное: у нас была великая держава.
А голых королей не было.
Комментарии к несущественномуТягловый мужик русской публицистики Иван Солоневич утверждал, что Петр Великий, будь ему суждено дожить до 1812 года, проиграл бы Наполеону с треском. Цифры и факты не противоречат этому утверждению. Для победы в Северной войне, в которой Россия превосходила Швецию военным потенциалом примерно в десять раз, Петру понадобился 21 год. Однако это обстоятельство, как и позор Нарвы, как и прочие военные позоры Петра, меркнет перед венцом его полководческого искусства в Прутском походе - ничего более позорном Россией не переживаемом.
«Со значительным запасом собственной полтавской самоуверенности, - пишет Ключевский, - пустился Петр в знойную степь - не с целью защитить Малороссию, а разгромить Турецкую империю». Ключевский явно щадит Петра, Ивану Солоневичу в том нет нужды: «Великий визирь окружил всю петровскую армию, так что на этот раз даже и бежать было невозможно. И в этой обстановке Петр проявил свою обычную «твердость духа» - плакал, писал завещание, предлагал отдать обратно всю Прибалтику, не Петром завоеванную, тому же Карлу, выдачи которого он еще вчера ультимативно требовал от султана. Великий визирь не принял всерьез ни Петра, ни его гения, ни его армии, иначе не рискнул бы выпустить ее за взятку, которою расторопный еврей Шатров ухитрился смазать и визиря, и его пашей. Любезность победителей дошла до того, что они охраняли путь отступления петровской армии... За нарвские, гродненские и прутские подвиги любому московскому воеводе отрубили бы голову - и правильно сделали бы. Петра вместо этого - возвели в военные гении...»
Вопрос, однако, не в Петре и тем более не в «птенцах гнезда Петрова», кои крали в масштабах невиданных ни до, ни после, если, конечно, не сравнивать с размахом нынешнего казнокрадства. То, что украл и перевел в английские банки «счастья баловень безродный» Александр Меньшиков, равнялось среднему годовому бюджету Российской империи. Вопрос в другом - почему Полтава?
Мария, гетман Мазепа, Кочубей, «вильна Украина» - это все привлекательно и чарующе для взора поэта. Но «когда Россия молодая, в бореньях силы напрягая, мужала с гением Петра», - надобно обращаться к бесстрастному Ключевскому: «Стыдно было проиграть Полтаву после Лесной...» Именно что.
Оставив мысль идти на Москву, Карл XII пошел на Полтаву. Туда, по выражению Ключевского, пришло «тридцать тысяч отощавших, обносившихся, деморализованных шведов». Эти отощавшие и деморализованные люди оказались, кроме всего прочего, без пороха, без артиллерии и без предполагавшихся союзников. «Предполагавшиеся союзники, - поясняет Солоневич,- наплевали и на Карла, и на Мазепу, заперлись в Полтаве и под командованием какого-то генерал-майора Келина повернули оружие против своего предполагаемого вождя. Это не была петровская армия - ни преображенцев, ни семеновцев, ни Лефорта с Гордоном... Военные специалисты сказали бы, что это был сброд, и плохо вооруженный сброд: тысячи четыре гарнизонной команды и тысячи четыре вооруженных обывателей».
«Сброд» не имел нарвских и гродненских «традиций» Петра и, вероятно, поэтому шведскому сброду уступать был не намерен. Шведы осаждали Полтаву два месяца и трижды ее штурмовали. Что от них осталось, когда Петр привел к Полтаве свежую 50-тысячную армию и огромную артиллерию? То и осталось: «Страдая раной, Карл явился...»
Не было бы этого сладостного мига Полтавского сражения в нашей истории, когда бы не мужество безвестного гарнизона, истощившего своей стойкостью и дерзкими вылазками армию Карла, и не подумал бы сдаваться «пылкий Шлипенбах», если бы осенью 1708 года генерал-фельдмаршал Борис Петрович Шереметьев не разгромил под деревней Лесной на реке Сож мощный корпус шведского генерала Левенгаупта, шедший на соединение с армией Карла. Русская конница уничтожила там третью часть всех шведских сил, захватив пять тысяч повозок с боеприпасами и продовольствием, что и явилось решающим фактором «победы Петра» под Полтавой.
Позже саксонский посланник Лефорт писал: «Не могу понять этого государства. Царь Петр шестой день не выходит из комнаты и очень нездоров от кутежа, происходившего по случаю закладки церкви, каковая была освящена тремя тысячами бутылок вина. Уже близко маскарады, и здесь ни о чем другом не говорят, как об удовольствиях, когда народ стонет. Не платят ни войску, ни флоту, ни, кому бы то ни было».
Спустя почти три столетия то же самое говорили о Ельцине, не просыхавшем неделями. Кутежи «освящались» сотнями бутылок виски «Джек Дэниелс», обожаемого кремлевским упырем. Но без ссылок на какой бы то ни было повод к торжеству. Просто называлось это «работой с документами». Документы звякали и звенели, а народ - ну что народ? Выдь на Волгу - чей стон раздается?..
Французы, наблюдавшие Петра в Париже, пришли к выводу, что русские люди, должно быть, работают только в пьяном виде. Они и по сей день не подозревают, что тот, который «на троне вечный был работник», вообще не работал, а бражничал, визитерствовал и бесконечно суетился, прорубая окно в Европу на гнилых чухонских болотах и перетаскивая органы государственного управления на полтора месяца пути - туда, где не было ничего. Петербург появился уже потом, после Петра.
«Учреждения Петра были фатальны для России, - писал убежденный монархист Лев Тихомиров, - и были бы они еще вреднее, если бы оказались технически хороши. К счастью, в том виде, в каком их создал Петр, они оказались неспособными к сильному действию».
На все риторические вопросы, имеющие быть вследствие вопиющего несоответствия художественного образа своему историческому оригиналу, ответил не стремившийся к изяществу слога Иван Солоневич: «Вокруг Петра подбиралась совершеннейшая сволочь, и никакой другой подбор был невозможен вовсе. Петр шарахался от всего порядочного в России, и все порядочное в России шарахалось от него».
Скажем так: не потому, что Петр плох, хотя и плох он, а потому, что судьба всякой революции, в том числе и петровской, всегда строится, по выражению того же Солоневича, на отбросах. И судьба самих отбросов одинакова во всех революциях. Скажем и то, о чем не мог знать Солоневич. «Демократическая революция» в России образца девяносто первого года не явилась приятным историческим исключением, ибо задачи ее «птенцов» практически ничем не отличались от задач «птенцов Петровых»: торговать Россией, как своей добычей.
