Юрий Валентинович Трифонов
Далеко в горах
Изо всех сил стараясь удержаться и не упасть, он дошел до угла и повис на канатах. Судьи совещались невыносимо долго. Чего они тянут? И так все ясно. Надо было терпеливо стоять в углу и смотреть в недоброе лицо тренера, который молча, злыми движениями вытирал губкой его лицо и шею. Потом надо было пройти от ринга к выходу, мимо зрителей на трибунах, и не заметить Валю. Сделать это ему не удалось. Всего на один миг мелькнуло ее лицо – неузнаваемо бледное, несчастное, с полуоткрытым ртом, как будто она хотела что-то сказать.
После душа он вышел на улицу. Было очень тепло. Началось настоящее лето, густо и тяжело пахло цветущими тополями и айлантусом.
Он поднялся на трибуны и встал наверху, издали глядя на то, что происходило на ринге. Двумя жидкими гирляндами горели над стадионом лампочки. Трибуны были полупустые. В нижних рядах сидели настоящие ценители бокса, молодые парни, солдаты и мальчишки, а выше, где потемнее, парочками расположились случайные зрители, забредшие на стадион скоротать время и заодно поглазеть на бесплатное зрелище.
Выступала последняя пара. Когда ударил гонг, зрители встали и, не дожидаясь, пока объявят победителя, повалили к выходу. Все, кто проходил мимо Алексея, смотрели на него с бесстыдным любопытством. Всегда интересно, как выглядит человек, которого на ваших глазах избили до полусмерти.
Алексей выглядел отлично. Лицо у него было гладкое, влажно-румяное после душа, волосы тщательно прилизаны. Он стоял не двигаясь, стараясь не замечать дурацких взглядов. Он искал Валю.
– Пойдем, Алеша, – услышал он тихий голос и, оглянувшись, увидел Валю.
Она смотрела на него с откровенным состраданием, и он сразу почувствовал раздражение.
– Ты что как на похоронах?
– Я? Ничего подобного! Просто говорю: пойдем...
– Куда пойдем?
– Куда-нибудь. А чего тут стоять?
– Надо. – Он помолчал, стараясь подавить в себе раздражение. – Сергея Ивановича надо держаться, как по-твоему?
– Как хочешь...
Она отошла от него и спустилась по ступенькам на землю. Алексей видел, как она остановилась в тени, под стеною трибун. Тоненькая фигурка стояла в темноте смиренно и одиноко. Внезапно он сбежал вниз, обнял ее за плечи.
– Ну, как я был? Совсем не гожусь, правда?
– Нет, ты держался молодцом. До третьего раунда...
– Да, в третьем раунде я выдохся. Но знаешь что? На первенстве города я у Юрки выиграю. Даю тебе слово!
Она притронулась пальцами к его руке.
– Алеша... – В лице ее вновь мелькнуло сострадание, и он разозлился.
– Что?
– Я хочу сказать... Зачем тебе этот бокс, Алеша? Тебе и так трудно. У тебя и времени нет тренироваться как следует.
– Есть у меня время. И вообще это мое дело.
– Алеша, милый...
– Валя, я тебя прошу! – Он повысил голос. – Ты же ничего не понимаешь – зачем говорить?
Они спорили об этом слишком часто. И сейчас она не должна была заводить этот разговор. Это было нечестно. Он чувствовал себя вправе дать волю раздражению. Зачем она пришла сюда? Посмотреть, как он проигрывает? И потом, воспользовавшись случаем, начать его отговаривать? Так пусть она знает раз и навсегда: он никогда не бросит бокс и в августе выиграет первенство города.
Он неожиданно умолк. По лестнице, громко разговаривая, спускались Сергей Иванович с Рафиком Восканяном. Рафик выиграл последний бой. Даже в темноте было видно, как у него блестят глаза. Он прошел мимо, обдав Алексея запахом потного, горячего тела.
– Поздравляю, Рафик, – сказал Алексей.
– Спасибо, Лешенька! – радостно отозвался Восканян и на ходу с великодушием победителя пошлепал Алексея по плечу.
Тренер как будто не заметил Алексея. Но пройдя несколько шагов, он оглянулся и сказал:
– Не уходи, Сычев. Ты мне нужен.
Через четверть часа тренер вышел из павильона, и они зашагали рядом. Валя шла сзади.
– Как думаешь, почему проиграл? – спросил тренер.
– Не в форме я, Сергей Иванович.
– А почему не в форме?
– Сами знаете... Тренировался мало.
– Да. Знаю. – Сергей Иванович остановился. Большие ворота парка были уже заперты, надо было возвращаться к задней калитке. Они стояли перед запертыми воротами.
– И как можно надеяться на выигрыш, если человек не тренируется, пропускает занятия, опаздывает?
– Сергей Иванович, прошлый раз я опоздал – машин не было...
– А эти данные, товарищ, никого не интересуют. Расскажи своей тете!
Алексей стоял насупясь, носком ботинка ковыряя песок дорожки. Он ждал от Сергея Ивановича разноса, сердитых выкриков, но тренер говорил спокойно и вяло, скучным голосом.
– И зачем вообще ты занимаешься боксом? Чтобы с чемоданчиком гулять в спортивном костюме? Чтобы девушкам нравиться?
Сергей Иванович посмотрел на Валю. Алексей молчал.
– А девушке, кстати, это не нравится, – с робкой запальчивостью заговорила Валя. – И, если хотите знать, я его отговариваю.
– Правильно! – сказал тренер. – Ко всякому делу надо относиться ответственно, а если шаляй-валяй, тогда лучше совсем бросить.
– Сергей Иванович, я у него выиграю, у Завьялыча! Вот ей-богу выиграю.
Тренер пожал плечами и не ответил. Они повернули обратно, к задней калитке. Был уже первый час ночи, и парк был совершенно безлюден. Один сторож-старик в бараньей шапке маячил в глубине аллеи, шаркая по песку метлой.
– Спорт – это серьезное дело. Ты отвечаешь перед коллективом, перед товарищами, – размеренно бубнил тренер. – Мы рассчитывали на твою победу, а ты подвел коллектив. Из-за тебя мы проиграли зачетную встречу, а могли бы свести вничью.
– Товарищ тренер, но вы же знаете, в каких условиях Алеша живет! – с отчаянием воскликнула Валя. – У него же нет сил, нет возможности тренироваться как следует!
Тренер вздохнул.
– Что ж делать? Значит, надо бросать бокс.
– Нет. Ни за что, – упавшим голосом сказал Алексей. – И в августе я у Завьялова выиграю, вот посмотрите.
– Не знаю, не знаю, Сычев. Сегодня у тебя никакой защиты не было, абсолютно никакой.
И они заговорили о бое.
Тренер был прав: надо бросать. То же самое говорили ему и Валя и дед. Слишком трудная жизнь. Еле-еле он вытягивал школу, десятый класс, а впереди еще выпускные экзамены. Вот сейчас ребята разошлись по домам, а ему надо искать пристанище в городе. Ни одна машина не пойдет сейчас в Карповку. Надо опять идти к Виктору, сигналить через забор, а потом лезть в окно...
– И все же я выиграю, выиграю у него! Ты не веришь, да? – шептал он, легкомысленный и счастливый, обнимая Валю в темноте под акацией, где душно пахло ночной зеленью и весной и луна светила сквозь листья.
А потом она говорила, что не хочет оставлять его одного и будет гулять с ним всю ночь. И они шли по тихим улицам и прятались от луны. И ноги их подкашивались от усталости, но они не могли расстаться, И они сидели на холодных скамейках, забыв о боксе, о тренере и о родных, которые ждали их дома.
Когда в сером небе осталась единственная звезда, они прощались возле высокого глинобитного забора, в который была врезана дверь. И Алеша шел к Виктору поспать полтора часа.
* * *
Город лежал внизу. Днем его трудно было разглядеть в знойном тумане, застилавшем горизонт, но зато ночью он сиял во мраке, точно маленькое электрическое озеро. Ночью казалось, что город совсем близко, хотя по шоссе до него было двенадцать километров.
Раньше в городе ходил автобус из Карповки, но четыре года назад, после землетрясения, автобусное движение прекратилось. В нем не стало нужды. Деревня вымерла. Среди погибших были Алешины мать и бабушка. Трагедия деревни заключалась в том, что землетрясение нарушило какие-то подземные связи и заклинило воду. Иссякли колодцы. Вода сочилась с перебоями, жидкой струйкой и не смогла бы напоить и десяток семейств. Оставшиеся в живых не стали ничего восстанавливать и разъехались кто куда. Когда-то богатое русское село – его основали молокане лет семьдесят назад – лежало в развалинах, и не было никакой надежды на то, что жизнь здесь возобновится.
В уцелевших домах жили четыре семьи. Почти все старые люди, кому некуда было ехать и не под силу начинать новую жизнь. Исаевы и Долженковы работали в горах, на известковом карьере, старуха Дерова держала корову и торговала молоком в городе, а Степан Карпович, Алешин дедушка, работал при «вилюшке» – так называли здесь шоссе, уходившее через горы в Иран. Степан Карпович торжественно именовал себя «дорожным ремонтером», но, говоря попросту, он был сторожем при дороге. Ковырялся потихоньку с киркой и лопатой, чистил кюветы от бурьяна и падали, убирал камни. Работа была несложная, но требовала здоровья и умения помногу ходить.
Старик был еще крепок. Три поколения молокан, не куривших и не пивших вина, наградили его отменной кровью. Он был совершенно седой, с пышными седыми усами, но при этом – горный, дубленый румянец, белые зубы и глаза необычайной голубой ясности. Поглядев на старика, никто не дал бы ему шестидесяти восьми лет. И Алеша был той же породы. Весной ему исполнилось семнадцать, но выглядел он старше, говорил басом, и руки у него были грубые, жилистые, как у взрослого мужика.
