Anne Dar
Поэма О…
Я очнулась в вздрогнувшем вагоне
не помня, как решила спать
и на каком зашла перроне…
И время повернулось вспять.
Передо мной мужчина лет под тридцать
достал посадочный билет из пиджака…
И поняла – это уже не снится,
и я проверила свой собственный карман,
билет нашла и, не зевая,
продолжила, как все, ждать строгого проводника.
Причину остановки экстренной не зная,
прилипла взглядом к пустырю возле окна.
Тот пассажир, что был напротив,
вдруг ухмыльнулся и помял билет:
“Вы знаете, а я ведь, вроде,
на поездах не ездил за все тридцать лет.
Всё самолёты, перелёты, взлёты
и вера в то, что авиакрушений нет…”.
К нам подошёл вдруг проводник и что-то
соседу проколов в билете, мне сказал: “Где Ваш билет?”.
Тот проводник был молод, точно школьник,
и волосы, и кожа так белы,
как будто он увидел призрака иль сам покойник,
а глаза сизые – цвет пустоты,
но отстранён, как будто бы военачальник,
а губы – только линии и без крови…
Взгляд врёт – это совсем не мальчик.
Я отдала ему билет с словом: “Лови”.
Приняв билет он осмотрел его три раза,
затем вернул ни слова не сказав.
Когда ушёл в другой вагон, услышала от пассажира сзади:
“Вот зараза! Весь мой билет в пять дырок искромсал!
Теперь наверняка доеду, вот спасибо!
Уж лучше бы ссадил через окно!
Я в поезде этом не первый раз, но за какое диво
пять дырок сразу – или за какое зло?”.
Закрыв глаза, я продолжаю ехать
и чувствовать всем телом поездную дрожь -
раз снова тронулся, значит доехать
нам всем сегодня суждено.
![]()
Я вышла на перроне зябком
совсем одна, а остальные укатили вдаль,
но вдруг увидела тень рядом -
мальчишка-проводник платформу покидал,
наверное, сошёл меня чуть раньше,
наверное, живёт где-то вблизи…
Взяв саквояж, я зашагала дальше,
стараясь сквозь туман уверенно идти.
Всё октябри. Они всегда в туманах,
а к ноябрям и морось набежит.
Все говорят: “Везунчики в тех странах,
в которых солнце круглый год блестит!”.
А я не верю. Я люблю туманы
и осень под ногами как шуршит.
И думается мне: “Кто любит лишь чужие страны,
тот от себя в своей стране бежит”.
Спускаясь медленно в тоннель по грифельным ступеням,
стараюсь думать только о тепле -
на берегу ждёт домик и в нём, без сомненья,
найду спокойствие своей душе.
![]()
Я просыпаюсь медленно, со скрипом
пружин кровати старой – за окном
то ли прибой шумит водой со всхлипом,
то ли вздыхает так сам древний дом.
Встаю – прохлада щиплет стопы -
умыв лицо к вещам бегу.
О чём я думала однажды, чтобы
арендовать эту нору?
Поев и хлеб горячий, и чай горький
мне всё равно всё холодно. “Так печь топи!” -
шепчу себе и, встав, беру маршрут нелёгкий -
по берегу за вымытыми ветками пройти,
но выйдя, замираю от сомнений:
опять туман и тишину, и слепоту нагнал.
Однако не хочу потом дрожать от сожалений -
кто отказался от огня, тот, знаете, не замерзал.
Закрыв дверь за спиной предельно крепко,
чтоб налетающий обычно с моря ветер не сорвал с петель,
я ставлю цель себе: хотя бы одна ветка -
без ветки я не дам себе уйти!
И я шагаю, и шагаю, и шагаю,
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
а где-то справа сквозь туман прибой звучит.
Иду я прямо, но я забываю
обратный путь…
Смогу ли вновь найти?
![]()
Шагаю медленно, спешить как будто никуда не надо,
со всех сторон густой туман и тягостно прибой звучит,
и руки спрятаны в карманы…
И ощущение, что где-то далеко болит,
но что болит – совсем не помню,
а может даже и не знала никогда,
и боль фантомная, и я фантомом
сейчас здесь где-то, где шумит вода.
А веток нет… Следов моих почти не видно,
зато вокруг белым-бело, как бел бывает снег…
И вдруг остановилась от виденья:
вдали передо мной нарисовался силуэт,
как будто бы чуть-чуть знакомый,
хотя знакомых у меня здесь нет,
но в памяти вдруг всплыл образ искомый -
тот проводник, что не пробил мой маленький билет.
И появилось ощущение досады:
я здесь совсем одна, и он один.
Быть может, завести с ним разговор? Хотя бы
из-за того, что говорить нам нет причин.
Я стала медленно, но верно приближаться,
а человек в чёрном плаще как будто ждал,
хотя стоял ко мне спиной… И он дождался:
я скоро встала там, где он стоял.
– Туманы здесь, наверное, бывают часто? -
спросила я. – Практически всегда.
Туманы, знаете ли, всё равно что праздник
начала нового, но древнего конца.
Когда туманы разливают небеса между землёй и небом,
на полотне над головой совсем не видно звёзд -
это затем, чтоб человек, который в прошлом был,
а в будующем не был,
не видел, как звезда его сорвётся в свой единственный полёт.
– А что бывает, если не сорвётся?
А что если звезда лишь задрожит?
– Что ж, это точно не потушит солнце,
только одна звезда продолжит жить.
– Продолжит жить, но свет дрожать-то будет.
Зачем сиянье дрожи миру наблюдать?
Так пусть же лучше оборвётся, пусть погубит
себя, чтоб красоту небес не осквернять.
Мой собеседник ухмыльнулся еле слышно:
– Давно ли вы смотрели на ночные небеса?
Они ведь неизменны – на них вечно
все звёзды не сияют ровно, а сиянием дрожат.
Найдите мне одну звезду, что светит прямо,
что без изъянов дышит не мигнув и раз,
и я сорву её. – Зачем? – Чтоб задрожала.
Или чтоб свет её не осквернял неидеальных глаз.
– Вы очень против идеалов?
Изъяны ближе вам или, быть может, сам изъян и есть ваш идеал?
– О, люди… Вам бы лишь бы идеалы.
Они – ничто. Я всё сказал.
![]()
Я просыпаюсь снова, но от треска -
в печи последний уголёк дрожит.
Ночью буран был. Сейчас легче -
за стенами лачуги тишина звучит
прибоем… Мне немного беспокойно:
все ветви, что насобирала прежде, превратила в пепел
в ночь,
теперь опять придётся обходить весь берег,
Конец ознакомительного фрагмента.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
