Григорий Неделько
Там, где расползлись трещины
I am badОн сидел на стуле. Мягкая спинка, мягкое сиденье. Ему нужно было откинуться на спинку, расслабить мышцы, освободить сознание. Но вместо этого он вытянулся в струну и до боли сжимал бёдра пальцами рук. Ногти впивались в кожу, на глазах выступили слёзы, но он не замечал этого. Он смотрел вперёд, на гладкую зеркальную поверхность, и больше его ничто не интересовало.
I am evilЗеркало.
Сколько времени он провёл на этом стуле? Белки́ покраснели, во рту пересохло. Его руки дрожали, как у невротика. Он почти стал невротиком. Закусил губу. Почему зубы не пронзили её насквозь, почему не пошла тёплая и солёная кровь? Теперь он задрожал всем телом.
I am winterЗеркало было разбито на шесть равных частей. Никто не ронял его, никто в яростном исступлении не ударил по нему рукой. Просто по зеркалу пошли трещины. Три идеально ровные линии. Три отрезка – как три жизни. Это они разбили зеркало на шесть равных квадратов. Это они были виноваты в том, что квадраты светились и показывали картинки. Жуткие картинки, гадкие картинки, отвратительные картинки.
И он не мог оторвать от них взгляда.
I am painКартинки сменяли друг друга – так быстро, словно жаждали как можно быстрее разорвать ему сердце. Его пальцы отпустили ногу, и он почувствовал боль. Боль пронзила его мечом – от макушки и до кончиков пяток. Прошла насквозь и сжала в своих тисках. Но была и другая боль.
Его ладонь сжала левую часть груди. Его лицо превратилось в безобразную гримасу. Он вглядывался в картинки, которые насаждало ему зеркало, и хотел заплакать. И понимал, что не сможет этого сделать. И ненавидел себя за это. И за ту слабость, из-за которой в его глазах появлялись маленькие капельки влаги.
Он стиснул зубы и, качаясь на волнах боли, смотрел на первый сектор зеркала. Он располагался слева, вверху. И там кто-то…
I’ll mess up your life…Женщина. Она стонала. Её спина согнута, руки вытянуты вперёд. Она как будто висит в воздухе. Но он понимал: он не видит пола лишь потому, что зеркало не хочет его показывать.
Всё происходило в комнате. Но пола и потолка не было, и два тела словно зависли в пустом пространстве.
Женщина, наклонившись, держалась за что-то руками. Длинные руки, стройное тело, привлекательная худоба. Женщина была совершенно голой. Её маленькие губы сжались в тонкую линию. Звуки, которые она издавала, напоминали ему мычание коровы во время случки. Случки…
Мужчина, с короткой стрижкой и без какой-либо растительности на теле, обхватил её упругие ягодицы своими потными руками. Он тянул женщину на себя, а потом отталкивал её. На себя – прочь, на себя – прочь. Вперёд и назад. И так без конца.
Мужчина запрокинул голову.
I’ll beat up your wifeНа губах мужчины выступила слюна.
Глаза женщины закатились. И когда опустились веки, открылся её алый рот. Раздался стон. Она стонала громко и ненатурально, и это ещё больше возбуждало мужчину.
Он задвигался быстрее. Он обозвал женщину, а потом поднял руку и ударил её по заду. И снова.
Стон усилился, но он знал, что это не из-за боли. И не из-за удовольствия. Он слишком хорошо знал эту женщину. Она начинала громко стонать ещё до того, как у неё внутри всё взрывалось. Она думала, что это заводит мужчину, а кроме того, только так она могла довести себя до оргазма.
Мужчина обзывал её: шлюхой, проституткой, грязной дешёвой девкой… Его голова моталась из стороны в сторону. Он хотел сдержаться, но у него ничего не получалось. Он сам застонал, и это были бабские стенания. Высокие, почти истошные. Он сжал ягодицы женщины и начал двигаться так быстро, как мог. Он ещё не излился в неё, но уже скоро, совсем скоро…
Стоны женщины превратились в жалкие всхлипы. Её тонкое, грациозное тело расслабилось. Она отдалась на волю потоку.
Волна поднималась и готова была захлестнуть её…
Он отвёл глаза. Его жена осталась наедине с голым возбуждённым мужчиной. А он смотрел на второй «экран». Девушка лет шестнадцати, его дочь, не знала, что за ней наблюдают.
I’ll lose all your friendsРядом с ней стоял парень, наверняка совершеннолетний.
– Эй, крошка, – сказал он, – если у тебя нет денег, ты ничего не получишь.
– Я могу отработать, – сказала девушка.
Она потянулась к пуговице на его джинсах.
Парень сделал шаг назад.
– Бэби, ты очень влажная и приятная, но сейчас у меня нет на это времени.
– Я могу сделать это по-быстрому.
– Слушай…
– Ты знаешь, я сделаю всё быстро и хорошо. Я умею пользоваться своим ртом.
Парень приложил палец к её губам.
– Послушай меня. Ты классная, ты супер. Но мне нужны деньги. Мать выгнала меня из дома, когда узнала, чем я занимаюсь. Без чёртовых бумажек я откину копыта. Поняла?
Он потёр указательный палец о большой.
Девушка отвернулась. Её задели слова парня. Она ведь делала это не потому, что у неё не хватало денег. О, её папочка отдал бы ей всё своё состояние – ей надо было только попросить.
На висках «папочки» выступил пот. Стиснутые зубы разрывало от боли.
And I’ll win in the endДевушка вздохнула, назвала парня «дерьмом» и достала из кармана смятую бумажку. Парень забрал её и отдал пакетик белого порошка.
– Не грусти, родная. В следующий раз мы обязательно повоем с тобой на луну.
Он подняла голову, чтобы бросить на него испепеляющий взгляд, но внезапно её черты разгладились, и она промурлыкала:
– Обещаешь, дорогой?
– Я такими вещами не шучу, бэби.
Он обнял её за талию и присосался к ней, как громадная пиявка. Она ответила на его поцелуй. Они долго не могли оторваться друг от друга…
…Изображение на втором «экране» тут же изменилось. Как будто плохой монтажёр неаккуратно склеил кадры реальности, она перескочила через несколько часов и показала совсем другую сцену. Девушка, обнажённая, сидела на кровати, подобрав под себя ноги. Она тёрла руками маленькие груди, возбуждая себя. Потом нагнулась, провела ладонями по бёдрам и втянула рассыпанный по одеялу белый порошок.
– Ааа…
Ему всегда говорили, что голоса матери и дочки очень похожи.
Она легла, вытянула ноги, разметала по одеялу остатки порошка. Её пальцы скользнули по животу и остановились в самом низу. Мягкие, податливые, чёрные завитки раздвинулись.
Она издала стон, хотя ещё ничего не произошло…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
