Борис Акунин
Любовь к истории (сетевая версия) часть 9
ЧТО ЭТО ЗА КНИЖКА
«Я завел этот блог, потому что жалко. Добро пропадает.
В смысле не Добро (оно-то не пропадёт), а нажитое добро. Много лет я перелопачиваю тонны исторической литературы в поисках фактов и деталей, которые могут мне пригодиться в работе. Всё, что цепляет внимание, аккуратно выписываю. Но пригождается максимум пять процентов, а остальные занятности так и лежат мертвым грузом, пропадают зря. Вот я и подумал, отчего бы не поделиться, а то ни себе, ни людям. Какие-то из этих разномастных сведений вам, я уверен, и так известны. Но что-то, возможно, удивит, напугает, обрадует или заставит задуматься — как в свое время меня. Буду вести этот блог до тех пор, пока не иссякнут закрома».
Этим коротким вступлением предваряется страничка в Живом Журнале, которую я веду с ноября 2010 года.
Меня давно интриговал блог как новая форма существования авторского текста. Короткие новеллы, важным элементом которых является иллюстрация, видеофрагмент, звук, а более всего — соучастие читателей, видятся мне прообразом грядущей литературы.
Уже сегодня про нее ясно, что она будет использовать не бумагу, а носитель куда более живой и многофункциональный — электронную среду.
Вот почему для меня блог не просто игра на новом и непривычном поле, а литературная экспериментальная площадка. Теперь мне нетрудно вообразить, как может выглядеть целый роман, состоящий из эпизодов, в которых что-то нужно прочесть, а что-то увидеть или услышать. Причем у аудитории есть возможность выразить свои мысли и эмоции по отношению к прочитанному.
В этой книге собраны тексты, опубликованные в моем блоге.
Не все, а только те, которые более или менее соответствуют заявленной теме: дней старинных анекдоты в авторской интерпретации и непременно с пояснением, почему они кажутся мне интересными/важными/актуальными.
Еще я прибавил один важный элемент, который и делает Живой Журнал живым: обратную связь.
Каждую из моих публикаций в ЖЖ («постов») сопровождает множество комментариев («комментов»), сделанных членами «Благородного Собрания» (оно же «Блогородное»). Так называется сообщество людей, являющихся, согласно принятой в ЖЖ терминологии, моими «френдами» и прошедших у меня в блоге регистрацию. На сей момент их примерно две с половиной тысячи человек, и они вовсе не обязательно относятся к моим публикациям одобрительно. В книге после каждого «поста» даны несколько «комментов» — в качестве иллюстрации. На самом деле, если тема вызвала у читателей интерес, счет отзывов идет на многие сотни. Между участниками дискуссии иногда возникают конфликты, в том числе острые. На случай непримиримого столкновения у меня в блоге введен институт «дуэли»: один из оппонентов, по воле жребия, падает, стрелой пронзенный, и навеки покидает «Благородное Собрание».
Конечно, в бумажном виде вся эта мобильная, несколько хаотичная форма виртуального бытия тускнеет. Похоже на стоп-кадр размахивающей руками и движущейся куда-то толпы. Видно, что всем им там оживленно и интересно, но картинка неподвижна.
Если вам захочется посмотреть, как это выглядит на самом деле, побродите по блогу. Вот его адрес: borisakunin.livejournal.com.
Межпланетные корабли
6 января, 11:32
«Мальчик Саша вырос и состарился. Поэтому никому ничего не надо».
Юрий Трифонов
А мальчики, которые даже и не состарились, тем более никому не нужны. Люди, которые их хоть изредка вспоминали, все умерли.
Это я начитался старых писем.
Про свою любовь к старым фотографиям я уже писал, про любовь к старым письмам — еще нет.
Мне важно, чтоб письма были не из книги, не напечатаны безличным шрифтом на типографской бумаге, а написаны рукой — выцветшими чернилами на потускневших листках. Тогда возникает ощущение, что они адресованы персонально мне. Тех, кому было надо, на свете уже нет. А мне интересно, мне очень интересно. У меня от такого чтения дух захватывает. Я терпеливо разбираю почерк и досадую, если какой-то фрагмент не расшифровывается или если кто-то совершенно мне неизвестный обозначен инициалами, а не полным именем.
Тем более интересен мне человек, писавший письма моей матери.
После нее остались бумаги, которые она хранила много лет, никому не показывая. В том числе несколько десятков писем, сложенных в прозрачный файлик.
Вот у меня через пять лет наконец дошли руки. Сижу, читаю.
Мать когда-то рассказывала мне про одноклассника Леньку Винтера, но ничего толком в памяти не зацепилось. Это я теперь бы послушал, а в юности меня занимали другие вещи.
Был какой-то парень. Погиб, как большинство мальчишек из класса. Обычная история для выпуска 1939 года. У подруги моей матери, кончившей школу в 41-м, вообще никто из ребят с войны не вернулся, ни один человек.
Так выглядит школа в Старопименовском переулке, где училась мать (это бывшая гимназия Крейна):
Она и сейчас школа. Пушка — в память о погибших учениках
Школа была хорошая, чуть ли не лучшая в Москве. Все поступили в институты. Но с первого курса мальчиков забрали в армию. Все Ленькины письма присланы из воинской части, датированы 1939, 1940 и 1941 годами.
Осенью 41-го Ленька должен был сдать экзамен на младшего лейтенанта запаса и вернуться в институт. Он собирался стать физиком.
Естественно, в пачке только его письма. Ее писем нет. Вероятно они были зарыты вместе с убитым. Или валялись на снегу, рядом с выпотрошенным вещмешком.
Это моя мать накануне войны А это он. В одно из писем вложена фотокарточка.
Из Ленькиных писем ясно, что у него с матерью был роман. Платонический — под стать той советско-викторианской эпохе. Про любовь ни слова. Она вся, как в хокку, между строчками:
«Я все время чувствую потребность говорить и говорить с тобой, обо всем…»
«Ты знаешь, что со мной можно поговорить, что мне можно абсолютно все сказать, и ты знаешь, что, если ты скажешь, что это серьезно, то я не буду ни смеяться, ни… ээээ… ни вообще. Трудно, чорт возьми, подбирать слова».
«Я у-бий-стве-нно хочу тебя видеть, слышать, говорить. Это так необходимо!»
У Леньки «убийственно» — любимое слово, встречается по несколько раз в каждом письме: «Я убийственно много думаю в последнее время». «Вообще все-все вы — убийственно мировые ребята». (Это про одноклассников).
Про себя: «Я счастливый человек, у меня замечательный характер. Я никогда не буду в отчаянии, и я никогда не покончу жизнь самоубийством».
(«Он не знал, на каком порогеОн стоитИ какой дорогиПеред ним откроется вид…»)
Про будущее: «…Я верю, что будет обязательно и вовсе не так нескоро такое общество, где сволочь-человек будет редкостью. Я верю, что я буду иметь таких друзей, таких друзей — жуть, каких друзей!!! Верю в то, что будет время, когда я буду торжествовать победу моего какого-нибудь ракетоплана над самолетом, когда мой или наш звездолет вылетит за пределы земного тяготения!»
Ракетоплан — не фигура речи, а тема главного жизненного интереса. В одном из писем Ленька рассказывает, как после института будет работать в научной лаборатории. «И вот этот коллектив начинает разрабатывать грандиознейшую идею — макушку человеческой мысли. Мы создаем ракетные двигатели, вагон ракетных двигателей — приспосабливая их ко всевозможным движущимся предметам: велосипед, коляска, автомобиль, лодки, сани, самолет… Дальше — больше: мы создаем межпланетные корабли. Сначала в них никто не летает, затем мыши, собаки — я!»
С межпланетными кораблями всё примерно так и произошло, только полетели на них другие.
На матери тоже женился другой — мой отец, которому повезло выжить.
А полудетский эпистолярный роман — это, так сказать, тупиковая, нереализованная ветвь эволюции. К тому же, если бы у них всё получилось, тогда бы не было меня.
Но, честное слово, когда я читаю эти письма…
P.S.
Я был бы не я, если бы не полез искать следы Леньки по базам данных. Нашел в «мемориальском» архиве погибших сразу несколько Леонидов Винтеров подходящего года рождения. Мой наверняка этот:
Уверен, что это он. Всё совпадает. Там в сопроводиловке еще и домашний адрес: Старопименовский переулок. Близко было в школу бегать.
Старший сержант Леонид Оттович Винтер, командир группы разведчиков. Пропал без вести в декабре 1942 года.
Когда пропадали без вести летом 41-го, это чаще всего означало плен. В декабре 42-го — что с убитого не сняли смертный медальон или же что того, кто снял, тоже убили.
