***
Мерзкий вороний крик, сорвался с клюва, стремясь сквозь ветви улететь.
— Каааар…! — подхваченный ночной прохладой, вырвался из той глуши, возносясь над лесом тем, улетая прочь. Он пронесся над дремучей чащей, где рыщут звери всех мастей, где рычание и вой. Вдаль, на север, к холодным водам, где соленый ветер как плетью хлещет, волны скалы сотрясают и словно лев рычит прибой.
Там в дали, на кручи высокой, замок мертвых душ стоит. В раскатах молний он сверкает, пики башен в небо устремив. Горгулий статуи на крышах, и нечестии с ними целый легион.
Стены замка помнят все, и пир горой и кровь рекой, обман, предательство, измену, чей-то плач и смех безумца, истошный крик и смерти тишину. В нем все было, что было то прошло, но ни куда из этих стен и не ушло.
***
Она дышать боялась, сидя зажавшись в уголке. Ночь и холод, эхо скрежет, протяжный скрип и ставень хлопот. Молнии, на миг, сверкая, растворяли мрак, а гром глухим и мощным эхом гулял средь мокрых стен.
В темноте в огромной зале, где головы животных и камин, щиты, мечи и рыцаря доспехи, она молясь, ждала рассвет.
И снова гром стены сотрясая, роняет пыль веков. Она ждет, край платья теребя, надеется и верит, что ни кто из мрака не придет, ни кто ее тут не заметит, не найдет. Стуча неистово в груди, сердечко бается, но вдруг оно и взгляд ее на месте замерли в ночи.
Оно пришло, там впереди из темноты два красных, словно взгляд из-под земли, сверкают страшные клыки огромной пасти. И снова вспышка залу освещает, истошны крик ужаса в раскате грома утопает.
Она бежит, на углы больно натыкаясь, разбиты руки в кровь и слезы вместе с ними, окропят весь путь за ней. Ей не убежать, не скрыться, оно придет, найдет ее по слезам, учует кровь и страхом жажду утолит.
Она бежит по узким коридорам, ступени комнаты, все это страшный лабиринт. А сзади, скрежет острых бритв когтей, зловещий рык и жажда теплой крови.
Отчаяние как страшный яд, по венам растекаясь, вселяет панику, врать глазам велит. Из темноты, на встречу, ей рождает чей-то длинный хвост, трупа голова и девочка босая в белом платьице, безглазый лик ее пропитан диким страхом. Вот захват холодных пальцев на запястье и острота когтей прошла раной по щеке.
Она визжит, споткнувшись о ступеньки, в страхе бьется головой, уже лежа от рук холодных отбиваясь. Вновь молния сверкнула, наступила тишина, исчезли призраки, пропали руки, на лбу ссадина и шишка, щека кровоточила и страх душу отпускал.
Она поднялась, взгляд стремглав взлетел наверх, на крышу лестница вела, а внизу уже звучали, шаги когтистых лап. Подняться вверх, поближе к богу, подальше от дьявольских чудес. Бежать уже не страшно стало, вера в душу закралась, тайком, исподтишка, с каждым шагом она крепла и росла.
***
Вот ручка, дверь еще крепка, засов и тишина. Комната и три окна, два выбитых стекла, и мощный сотрясающий удар, петли, дерево с натуги заскрипели. Зверь бился когтями рвал, звенела сталь и стены содрогались.
Конец пути, дороги нет, она отчаяние из чаши страха пригубила, за окном лишь скалы в холодных водах бытия. Башня это плен или спасенье?
Уйти нельзя, за дверью смерть! К господу, для начала в низ, разбившись о сколу, воспарить над миром? Быть заложницей у зверя, чей долг губить, клыками душу истязая. Нет, во всем есть божья воля, всем выделил он срок. И пусть мой давно уже истек, я буду биться до конца, пока в груди теплица душа, пока бежит по щекам теплая слеза.
***
Раздался треск! Летели щепки! Зверь, рухнул выбив дверь. Он не спешил, как тень поднялся, встрепенулся. Густая шерсть и жуткий смрад, оскал слюной тягучей. Ощетинился, рождая утробный рык.
Не волк, не человек, а дитя самой преисподний, в глазах огонь поднялся в полный рост на задних лапах, шагнул вперед.
Но, ни страх, ни ужас его не встретил, в ее глазах была печаль. Они с таской смотрели на него.
— Не смей смотреть так на меня. — Шипя как змей, из оскала пасти родился звук.
— Я все прощаю. — Тихо, шепотом она.
Взметнулась лапа, блеснула сталь в когтях, она только лишь закрыла глазки.
***
Тончайшей ткани шелк, под ним нагое тело, нежные изгибы и трепет хрупкости в чертах. Лицо смиренья, нить слезы из глаз, порезана щека и ссадина красна на белой коже. Локоны спадают на лицо кудрявой прядью, тонкое свеченье у головы ее, и связанные крылья за спиной.
Когтистая, едва коснувшись тонкого плеча, так бережно, любя, отдернулась назад. Раздался вой! Звериный звонкий лай, когтей о пол скреженье. Что ж поделать, кому-то в аду, кому-то в раю, а им вдвоем милее быть, что в той, что в этой жизни.
— Рас! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать.
