Арон Тамаши
БИТВА В ГОРАХ
Над стадом, высоко в небе, парил орел. Плавно кружил, мелькал стальным клином в меркнущем сумеречном свете. Оттуда, сверху, он, должно быть, еще видел солнце, а для земного мира оно уже скрылось за зелеными горами. Правда, орла больше занимали овцы, особенно резвые ягнята, совсем маленькие и еще слабые для сильного мира гор.
Разбойнику-орлу это хорошо известно.
Далеко не первый раз кружит он над этой отарой, а появилась она на горном пастбище всего неделю назад. Дни идут за днями, ягнята растут и набираются силы.
И об этом разбойнику-орлу известно.
А все же до сих пор ему не хватило храбрости обрушиться на кого-нибудь из малышей. Он выжидает, когда ягнята останутся одни, но при них неотлучно — человек в шапке.
Смеркается.
Ягнята жмутся к теплым материнским бокам.
Орел скрылся, скрылось и солнце. Опустилась тишина. Блестела роса на траве, вдали шумела река.
«Красота-то какая!» — подумал Андраш.
Он и был тот человек в шапке, которого не любил орел. Зато овцы его любили: он никогда не поднимал на них своего посоха. Еще его любила собака Фьють, в прошлом бродяга, которую Андраш подобрал на проезжей дороге недель пять тому назад.
— Пошли, Фьють!
Они быстро находили общий язык.
— Пошли, пошли под крышу! — сказал Фьють.
Ничего, кроме крыши, там и не было: деревянная переборка, две балки да дощатый навес. Андраш, с тех пор как поселился здесь, спал у переборки. Фьють тоже сюда забирался, когда выходило, хоть собачья честь и требовала, чтобы он ночевал с овцами. Напрасно Андраш в первые дни пытался его обучать. Фьють предпочитал быть подмастерьем, а не мастером.
Расположившись под навесом, сели ужинать.
К концу трапезы Фьють внезапно навострил уши и, высунувшись из-под навеса, трижды пролаял.
Потом обернулся и взглянул на Андраша.
Кто-то приближался.
Чем ближе подходил этот кто-то, тем дальше забивался Фьють.
То был старик Гергей, прошлогодний чабан. Да и не только прошлогодний, лет двадцать подряд собирал он отару и пас ее в этой долине. Потом ноги подвели, точила кости впитанная из земли холодная сырость.
— Как живешь-можешь, Андраш? — спросил он.
Андраш поднялся, пожал старику руку и сказал:
— Живу. Вас вот поджидал.
— Раньше-то я никак не мог. Старуха моя, почитай, пятый день охает.
— Неужто захворала? — спросил Андраш.
— То-то и оно.
— А вы ушли?
— Я, однако, не лекарь.
Потом бросил взгляд в сторону спящей отары и тихо добавил:
— Да и с тобой уговорился.
Это правда, уговор был, из-за этого уговора и ждал Андраш старика целую неделю, чтобы тот показал ему горный край, горные пастбища, посвятил в лесные секреты.
— Присаживайтесь, откушайте чего-нибудь! — сказал Андраш.
— А что у тебя есть-то? — спросил дядюшка Гергей.
— Лук да сало.
Старик сел и живо принялся за еду, тут Фьють вылез из своего убежища и встал рядом с ним.
— Это что такое? — спросил старик.
— Собака, — сказал Андраш.
Дядюшка Гергей бросил псу кусочек сала, на пробу. Фьють поймал его на лету и тут же жадно заглотал.
— И вправду собака! — сказал дядюшка Гергей. — Лаять умеет?
— Умеет.
— А как?
— «Ав, ав, ав» говорит.
— Небось в Кехаломе выучилась… — заметил старик.
Оба расхохотались.
Потом Фьють вернулся на прежнее место, а у мужчин завязалась неспешная беседа. Словно корабельщики в шлюпке, говорили они все больше о бурях. О бурях прошлых и бурях предстоящих. О том, что жизнь непроста и воды ее с некоторых пор играют необычными цветами…
— Эх, Андраш, кабы своими глазами увидать! — сказал старик.
— Чего, дядюшка Гергей?
— Как солнышко встанет!
— Завтра с утречка и встанет, — сказал Андраш.
Старик задумался, и глаза его подернулись влагой, как трава на закате.
Фьють глубоко вздохнул и завозился, устраиваясь поудобнее.
Потом он заснул.
Старик глянул в его сторону, повернулся к Андрашу и спросил:
— Что овцы?
— В порядке, — сказал Андраш.
— А старина Мордиаш? Покамест не появлялся?
Андраш сощурил глаза, едва заметно, словно бы от дыма.
— Что за старина Мордиаш? — спросил он.
Старик помолчал с минуту. Ему вдруг показалось, что Мордиаша поминать не стоило. Однако потом он решил: лучше пусть знает.
— Это я о медведе.
— О каком таком медведе?
Старик пояснил, что неподалеку живет старый медведь, уж лет двадцать, как он хозяйничает в долине. Большой, мохнатый, солидный и вечно не в духе. Каждый год приходится платить ему дань, словно старому бородатому владыке.
— Вот я и говорю, не показывался еще?
— Нет, — ответил Андраш. — И где же он проживает?
— Где-нибудь поближе к реке.
— Сами-то видали?
— Знаю как облупленного.
— А звать его, говорите, Мордиаш?
— Так.
Андраш расхохотался: уж больно странное было имя.
— А крестный-то кто же? — спросил он.
— Был у меня помощник, — сказал дядюшка Гергей, — он и окрестил. Они с медведем, почитай, кажную неделю встречались и беседовали о том, о сем. Сам я тоже свел с ним знакомство, но любить не любил. Брезгал я им — бывало, как завижу, сразу повернусь и пойду в другую сторону, лишь бы с глаз долой.
Андраш снова расхохотался и сказал:
— В корчму с ним, стало быть, не хаживали?
— Нет!
— А он, должно, не дурак выпить.
Так они пошучивали, прохаживались насчет медведя, потом развели огонь и помаленьку задремали. Звезды еще светили, ближе к утру налетел теплый ветерок с юга и затянул их облаками. На заре облака уже клубились вовсю, тесня друг дружку.
А под облаками стояла теплынь.
Дождь хлынул внезапно, молнии рассекли небо на юге, перепуганные овцы лепились друг к другу, словно сырые клецки.
Дядюшка Гергей укрылся под старым, покореженным деревом, Андраш — с ним рядом. Местечко посередке облюбовал Фьють. Они стояли и ждали, пока утихнет хоть малость. А когда утихло, дядюшке Гергею пришло время собираться домой.
Только он отошел, выглянуло солнце. Припекло так сильно, что все вокруг разом утонуло в тумане. Овцы шли, словно в облаке, а когда останавливались пощипать сочной травки, облако зависало над ними.
Радость разлилась в природе, и Фьють, маленький пес, разбухал от этой радости, словно почка на дереве. Он прыгал, носился взад-вперед; то играл с овцами, то мчался к реке, точно собираясь прыгнуть с одного берега на другой, чтобы обратить свой восторг в радугу над шумной водою.
— Ну и скачешь же ты, однако! — сказал ему Андраш.
Он бы и сам не прочь попрыгать, да как-то неловко перед самим собою. Жену вспомнил: как раз теперь, должно быть, кормит малыша грудью. Когда он вернется с гор, парнишка уже не будет сосать грудь — вырастет к тому времени!
«Может статься, и мир помаленьку получшает…» — пришло ему на ум.
Пес прервал его раздумья.
— Гав, гав, гав!
Он тявкал лихорадочно и отрывисто, словно отгораживаясь лаем от невидимого врага. Лай доносился издалека, от самой реки, из буйных зарослей малины.
Туман немного поредел, но не рассеялся — ничего толком не разглядеть. Овцы насторожились, потом заблеяли разом; отара заходила волнами, сбиваясь в кучу.
Фьють залаял снова.
Андраш решил направиться в его сторону: чего это пес там нашел? Но не успел он сделать и двух шагов, как нога его застыла в воздухе, словно ступив на невидимую ступень.
— Мордиаш!
Сперва Андраш увидал лишь голову старого медведя, угрюмую, косматую голову. Следом за нею показалось и туловище. Медведь был большой и облезлый, шерсть висела на нем клоками. Брел он безучастно, казалось, жизнь ему немного прискучила. Андраша прошиб холодный пот, к горлу внезапно подкатила тошнота. Он почувствовал, что его вырвет, если он тотчас же не тронется с места.
Еще несколько шагов.
Медведь, надо думать, учуял запах, вскинул голову и остановился, не выражая ни малейшего удивления. Он оглядел Андраша, потом развернулся и пошел назад. Андраш двинулся следом, держа посох наперевес и сжимая его что было сил. Он подходил все ближе, забирая немного вбок, чтобы прижать медведя к прибрежной круче.
Фьють подбадривал Андраша тявканьем, прячась за его спиной.
А Мордиаш уходил все дальше, мудрый и покорный. Он дошел до самого берега и глянул с обрыва на бурную реку. Потом встряхнулся, словно у него закружилась голова, и повернулся к Андрашу.
Андраш застыл на мгновение.
Но секунду спустя его обдало жаром.
— Придется искупаться, Мордиаш! — сказал он.
Тут уж и медведь сделал стойку: выпрямился, как столб, вытянул передние лапы, обнажил десны.
