Афанасий Афанасьевич Фет
Собрание стихотворений
Элегии и думы
***
О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной, Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,
Перстам послушную волос густую прядь Из мыслей изгонять и снова призывать;
Дыша порывисто, один, никем не зримый,
Досады и стыда румянами палимый,
Искать хотя одной загадочной черты
В словах, которые произносила ты;
Шептать и поправлять былые выраженья Речей моих с тобой, исполненных смущенья,
И в опьянении, наперекор уму, Заветным именем будить ночную мглу. ‹1844›
***
Когда мечты мои за гранью прошлых дней
Найдут тебя опять за дымкою туманной,
Я плачу сладостно, как первый иудей
На рубеже земли обетованной.
Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов, Тобой так сладостно и больно возмущенных
В те дни, как постигал я первую любовь По бунту чувств неугомонных,
По сжатию руки, по отблеску очей, Сопровождаемый то вздохами, то смехом,
По ропоту простых, незначащих речей, Лишь там звучащих страсти эхом. ‹1844›
***
Когда мечтательно я предан тишине
И вижу кроткую царицу ясной ночи,
Когда созвездия заблещут в вышине
И сном у Аргуса начнут смыкаться очи,
И близок час уже, условленный тобой,
И ожидание с минутой возрастает,
И я стою уже безумный и немой,
И каждый звук ночной смущенного пугает;
И нетерпение сосет больную грудь,
И ты идешь одна, украдкой, озираясь,
И я спешу в лицо прекрасное взглянуть,
И вижу ясное, - и тихо, улыбаюсь,
Ты на слова любви мне говоришь "люблю!", А я бессвязные связать стараюсь речи,
Дыханьем пламенным дыхание ловлю, Целую волоса душистые и плечи,
И долго слушаю, как ты молчишь, - и мне Ты предаешься вся для страстного лобзанья, -
О друг, как счастлив я, как счастлив я вполне!
Как жить мне хочется до нового свиданья! ‹1847›
***
Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкой Каймою тень легла от сосен в лунный свет…
Какая тишина! Из-за горы высокой
Сюда и доступа мятежным звукам нет.
Я не пойду туда, где камень вероломный,
Скользя из-под пяты с отвесных берегов,
Летит на хрящ морской; где в море вал огромный Придет - и убежит в объятия валов.
Одна передо мной, под мирными звездами,
Ты здесь царица чувств, властительница дум…
А там придет волна - и грянет между нами…
Я не пойду туда: там вечный плеск и шум! ‹1847,1855›
***
Странное чувство какое-то в несколько дней овладело Телом моим и душой, целым моим существом:
Радость и светлая грусть, благотворный покой и желанья Детские, резвые - сам даже понять не могу.
Вот хоть теперь: посмотрю за окно на веселую зелень Вешних деревьев, да вдруг ветер ко мне донесет
Утренний запах цветов и птичек звонкие песни - Так бы и бросился в сад с кликом: пойдем же, пойдем!
Да как взгляну на тебя, как уселась ты там безмятежно Подле окошка, склоня иглы ресниц на канву,
То уж не в силах ничем я шевельнуться, а только Всю озираю тебя, всю - от пробора волос
До перекладины пялец, где вольно, легко и уютно, Складки раздвинув, прильнул маленькой ножки носок.
Жалко… да нет - хорошо, что никто не видал, как взглянула Ты на сестрицу, когда та приходила сюда
Куклу свою показать. Право, мне кажется, всех бы Вас мне хотелось обнять. Даже и брат твой, шалун,
Что изучает грамматику в комнате ближней, мне дорог.
Можно ль так ложно вещи учить его понимать!
Как отворялися двери, расслушать я мог, что учитель Каждый отдельный глагол прятал в отдельный залог:
Он говорил, что любить есть действие - не состоянье.
Нет, достохвальный мудрец, здесь ты не видишь ни зги;
Я говорю, что любить - состоянье, еще и какое!
Чудное, полное нег!.. Дай нам бог вечно любить! ‹1847›
***
Я знаю, гордая, ты любишь самовластье;
Тебя в ревнивом сне томит чужое счастье;
Свободы смелый лик и томный взор любви
Манят наперерыв желания твои.
Чрез всю толпу рабов у пышной колесницы Я взгляд лукавый твой под бархатом ресницы
Давно прочел, давно - и разгадал с тех пор, Где жертву новую твой выбирает взор.
Несчастный юноша! давно ль, веселья полный, Скользил его челнок, расталкивая волны?
Смотри, как счастлив он, как волен… он - ничей;
Лобзает ветр один руно его кудрей.
Рука, окрепшая в труде однообразном,
Минула берега, манящие соблазном.
Но горе! ты поешь; на зыбкое стекло
Из ослабевших рук упущено весло;
Он скован, - ты поешь, ты блещешь красотою, Для взоров божество - сирена под водою. ‹Июль 1847›
***
Ее не знает свет, - она еще ребенок;
Но очерк головы у ней так чист и тонок,
И столько томности во взгляде кротких глаз, Что детства мирного последний близок час.
Дохнет тепло любви - младенческое око
Лазурным пламенем засветится глубоко,
И гребень, ласково-разборчив, будто сам
Пойдет медлительней по пышным волосам,
Персты румяные, бледнея, подлиннеют…
Блажен, кто замечал, как постепенно зреют Златые гроздия, и знал, что виноград Сбирая, он вопьет их сладкий аромат! ‹1847›
***
Эй, шутка-молодость! Как новый, ранний снег Всегда и чист и свеж! Царица тайных нег, Луна зеркальная над древнею Москвою Одну выводит ночь блестящей за другою.
Что, все ли улеглись, уснули? Не пора ль?..
На сердце жар любви, и трепет, и печаль!..
Бегу! Далекие, как бы в вознагражденье,
Шлют звезды в инее свое изображенье.
В сияньи полночи безмолвен сон Кремля.
Под быстрою стопой промерзлая земля Звучит, и по крутой, хотя недавней стуже Доходит бой часов порывистей и туже.
Бегу! Нигде огня, - соседи полегли,
И каждый звук шагов, раздавшийся вдали,
Иль тени на стене блестящей колыханье Мне напрягает слух, прервав мое дыханье. ‹1847›
***
Лозы мои за окном разрослись живописно и даже Свет отнимают. Смотри, вот половина окна
Верхняя темною зеленью листьев покрыта; меж ними, Будто нарочно, в окне кисть начинает желтеть.
Милая, полно, не трогай!.. К чему этот дух разрушенья!
Ты доставать виноград высунешь руку на двор, - Белую, полную ручку легко распознают соседи, Скажут: она у него в комнате тайно была. ‹1847›
***
Тебе в молчании я простираю руку И детских укоризн в грядущем не страшусь.
Ты втайне поняла души смешную муку,
Усталых прихотей ты разгадала скуку;
Мы вместе - и судьбе я молча предаюсь.
Без клятв и клеветы ребячески-невинной Сказала жизнь за нас последний приговор.
Мы оба молоды, но с радостью старинной Люблю на локон твой засматриваться длинный;
Люблю безмолвных уст и взоров разговор.
Как в дни безумные, как в пламенные годы, Мне жизни мировой святыня дорога;
Люблю безмолвие полунощной природы,
Люблю ее лесов лепечущие своды,
Люблю ее степей алмазные снега.
И снова мне легко, когда, святому звуку
Внимая не один, я заживо делюсь;
Когда, за честный бой с тенями взяв поруку, Тебе в молчании я простираю руку И детских укоризн в грядущем не страшусь. ‹1847›
***
Не говори, мой друг:"Она меня забудет,
Изменчив времени всемощного полет;
Измученной души напрасный жар пройдет,
И образ роковой преследовать не будет
Очей задумчивых; свободней и смелей Вздохнет младая грудь; замедленных речей Польется снова ток блистательный и сладкой;
Ланиты расцветут - и в зеркало украдкой Невольно станет взор с вопросом забегать, - Опять весна в груди - и счастие опять".
Мой милый, не лелей прекрасного обмана:
В душе мечтательной смертельна эта рана.
Видал ли ты в лесах под тению дубов
С винтовками в руках засевших шалунов,
Когда с холмов крутых, окрестность оглашая, Несется горячо согласных гончих стая И, праздным юношам дриад жестоких дань, Уже из-за кустов выскакивает лань?
Вот-вот и выстрелы - и в переливах дыма
Еще быстрее лань, как будто невредима,
Проклятьем вопреки и хохоту стрелков,
Уносится во мглу безбрежную лесов, -
Но ловчий опытный уж на позыв победный К сомкнувшимся губам рожок подносит медный. ‹1854›
***
Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?
Ведь снова не пойму я ни одной страницы - И яркий белый свет начнет в глазах мелькать, И ложных призраков заблещут вереницы.
За что ж? Что сделал я? Чем грешен пред тобой?
Ужели помысел мне должен быть укором, что так язвительно смеется призрак твой И смотрит на меня таким тяжелым взором? ‹1854›
***
Под небом Франции, среди столицы света,
Где так изменчива народная волна,
Не знаю отчего грустна душа поэта
