Джеральд Даррелл
Птицы, звери и родственники
Теодору Стефанидесу — в благодарность за часы удовольствия и учебу.
Разговор
Зима в тот год была суровой, и, даже когда подошло время весне, крокусам — так трогательно и неколебимо верившим во времена года — пришлось с трудом пробиваться сквозь корку снега. Серое и низкое небо готово было в любую минуту обрушить новый поток снега, а вокруг домов завывал резкий ветер. Одним словом, погода не была идеальной для сбора семьи, особенно такой, как наша.
Мне было жаль, что, когда впервые после войны они встретились в Англии, их встреча скорее напоминала бурю. Она не выявила лучшие их черты, а сделала всех более раздражительными, чем обычно, и более чувствительными к обидам. Менее всего они могли прислушиваться к чьей-либо точке зрения, кроме своей собственной.
Словно стая сердитых львов, они сидели вокруг огня, такого обширного и яркого, что он мог в любую минуту перекинуться на каминную доску. Моя сестра Марго поддерживала огонь простым способом, втаскивая один конец принесенного из сада деревца в огонь, тогда как остаток ствола оставался снаружи. Мама вязала, по ее слегка рассеянному взгляду и мерному движению губ можно было подумать, что она молится, но на самом деле ее занимало меню к завтрашнему ленчу. Брат Лесли зарылся в учебник по баллистике, а старший брат Лоренс, одетый в свитер, какие обычно носят рыбаки (довольно великоватый для него), стоял у окна и непрерывно чихал и сморкался в большой красный платок.
— Вот уж ужасная страна, — сказал он, поворачиваясь к нам так воинственно, словно все мы были повинны в непрерывной дурной погоде. — Стоит только вступить на берег у Дувра, и вас встретит прямо-таки заграда гриппозных микробов… понимаете ли вы, что это моя первая простуда в этом году? Просто потому, что у меня хватило разума подальше держаться от Острова Пуддингов. Все, кого я встретил до сих пор, были простужены. Такое впечатление, будто все население Британских островов целый год совершенно ничего не делает, а только топчется хороводом один за другим и с упоением чихает друг другу в лицо… своего рода инфекционная карусель. И как можно спастись от этого?
— Только потому что ты подхватил простуду, ты злишься так, будто всему миру пришел конец, — сказала Марго. — Не понимаю, почему мужчины всегда так волнуются из-за пустяков.
Ларри уничтожающе посмотрел на нее слезящимися глазами.
— Беда ваша в том, что вам нравится быть мучениками. Ни один человек без мазохистских наклонностей не остался бы в этом… этом вирусном раю. Вы все инертны, вы любите барахтаться в этом море инфекций. Простительно тем, кто никогда не видел ничего иного, но вы-то все вкусили солнце Греции, вам бы не мешало знать, что это такое.
— Да, милый, — сказала мама, желая его утешить, — но ведь ты приехал в самое плохое время. Ты же знаешь, здесь бывает очень славно. Весной, например.
Ларри метнул на нее злой взгляд.
— Мне бы не хотелось вытряхивать тебя из транса Рип-Ван-Винкля, — сказал он, — но ведь это и есть весна… а ты только посмотри на нее! Нужна команда здоровяков, чтобы спуститься вниз и отправить письмо.
— Полдюйма снега, — фыркнула Марго. — Ты явно преувеличиваешь.
— Я согласен с Ларри, — сказал Лесли, выглянув из-под своего учебника. — На улице чертовски холодно. Прямо ничего не хочется делать. Нельзя даже прилично пострелять.
— Совершенно верно, — сказал, торжествуя, Ларри, — тогда как в такой разумной стране, как Греция, можно завтракать во дворе, а потом спуститься к морю для утреннего купания. Здесь же зубы у меня ходят таким ходуном, что я с трудом вталкиваю в себя завтрак.
— Я бы очень хотел, чтобы ты не заводил волынку с Грецией, — сердито сказал Лесли. — Это напоминает мне об ужасной книге, которую написал Джерри. Понадобилось несколько лет, чтобы забыть все это.
— Несколько лет, — язвительно произнес Ларри, — а что он сделал со мной? Вы себе представить не можете, какой вред нанесла эта карикатура в духе Диккенса моему писательскому облику!
— Между прочим, он написал обо мне так, будто я ни о чем другом никогда не думал, кроме ружей и лодок.
— Но ты действительно ни о чем больше не думал, кроме ружей и лодок.
— Больше всех пострадала я, — заявила Марго. — Он только и говорил о моих прыщах.
— Я думаю, — сказала мама, — это было вполне точное изображение всех вас, но меня он выставил настоящей дурочкой.
— Я не возражаю, — заявил Ларри, — чтобы на меня писали памфлеты хорошей прозой, но быть высмеянным дурным английским языком просто невыносимо.
— Одно название чего стоит, — сказала Марго, — «Моя семья и другие звери». Мне надоело отвечать людям: «каким же из зверей изображена ты?»
— По-моему, заглавие довольно забавное, — сказала мама. — Только почему он не изобразил самые интересные события?
— В самом деле, — поддержал ее Лесли.
— Какие интересные события ты имеешь в виду? — с подозрением спросил Ларри.
— Например, твое плавание на яхте Макса вокруг острова. Это было чертовски забавно.
— Если бы эта история появилась в печати, я бы подал на него в суд.
— Не понимаю почему, — сказала Марго, — это было очень забавно.
— А что ты скажешь о спиритизме? — язвительно спросил Ларри. — Что, если бы он написал об этом, тебе бы это очень понравилось?
— Нет, нет! Он не посмел бы написать об этом! — со страхом сказала Марго.
— Ну вот, получай, — торжествовал Ларри. — А что вы скажете о судебном деле Лесли?
— Не понимаю, зачем меня впутывать в это дело, — воинственно заявил Лесли.
— Ведь это ты возмущался, что он не включил в книгу самые забавные случаи.
— По правде говоря, я уж забыла все эти истории, — сказала мама, посмеиваясь. — Но думаю, они были забавнее тех, что описал ты, Джерри.
— Рад это слышать, — сказал я задумчиво.
— Почему? — спросил Ларри, глядя на меня с подозрением.
— Потому что я решил написать еще одну книгу о Корфу и использовать все эти истории, — объяснил я с самым невинным видом.
Все сразу зашумели и заволновались.
— Я запрещаю это, — закричал Ларри, громко чихая, — категорически запрещаю!
— Ты не можешь писать о моем спиритизме, — вскрикнула Марго. — Мама, скажи ему, чтобы он не писал об этом.
— И о моем судебном деле, — закричал Лесли. — Я не потерплю этого.
— И если ты заикнешься о яхтах… — начал Ларри.
— Ларри, дорогой, говори потише, — попросила мама.
— Ну тогда запрети ему писать продолжение, — кричал Ларри.
