ДЖОНАТАН КОУ
МИСТЕР УАЙЛДЕР
И
Я
ДЖОНАТАН КОУ
О БИЛЛИ УАЙЛДЕРЕ
И
СВОЕМ РОМАНЕ
С фильмами Билли Уайлдера я познакомился в конце 1970-х, когда я был ещё подростком. Однако первый его фильм, который я посмотрел (по телевизору), не принадлежал к общепризнанным шедеврам Уайлдера таким как «Двойная страховка», «Бульвар Сансет» или «В джазе только девушки» — нет, я смотрел «Частную жизнь Шерлока Холмса», оригинальную трактовку личной жизни великого детектива, с треском провалившуюся в прокате и дружно обруганную в кинопрессе.
Где-то я уже рассказывал о том, как моя любовь к этому фильму переросла в полноценную обсессию. Разумеется, я начал смотреть все остальные фильмы Уайлдера, а также постарался узнать как можно больше о его жизни: о юности и годах взросления в Вене и Берлине, о побеге из нацистской Германии в 1933 г., о его работе в Голливуде сперва сценаристом, затем режиссером. Уайлдер меня завораживал и особенно своим выверенным, мастеровитым подходом к созданию киносценариев, непогрешимой стройностью сюжетов, изящной отточенностью повествования. До наступления эры видеомагнитофонов я записывал его фильмы с телевизора на аудиокассету и слушал их по ночам, лежа в постели, погружаясь в ритмы диалогов. На мое становление как писателя Уайлдер повлиял куда мощнее, чем любой другой прозаик.
Словом, мне давно хотелось написать книгу о Билли Уайлдере. Но несколько добротных биографий уже существует.
А кроме того, когда я работал над «Разъяренным слоном», биографией Б. С. Джонсона, писателя-авангардиста, поэта и литературного критика, мне не раз приходила в голову мысль, что лучше бы я сочинил роман об этом выдающемся человеке. В романе я смог бы подобраться к нему поближе и, возможно даже, написал бы нечто более правдивое. В итоге я пришел к выводу, что книга об Уайлдере должна быть романом, хотя и основанным на реальных событиях. Реальным событием, на котором я предпочел сосредоточиться, стали съемки «Федоры», предпоследнего фильма Уайлдера, одного из тех, которые мало кто видел, и одного из наиболее загадочных его фильмов. Я понимал, что и для самого Уайлдера, и для его соавтора Ици Даймонда (еще одна весьма важная фигура в моей книге) работа над «Федорой» оказалась сущим мучением. Но, поскольку грустный роман о неудачах и разочарованиях меня не устраивал, я решил, что читатель увидит происходящее глазами персонажа, целиком вымышленного, — юной гречанки по имени Калиста, нанятой переводчицей на съемки «Федоры», наивной романтичной девушки, исполненной оптимизма, и мир голливудского кинематографа, куда она случайно угодила, представляется ей чудом из чудес.
Я намеревался написать роман о природе творчества, и как эта природа меняется с возрастом. О сходстве и различиях Америки и Европы. О любви двух коллег — первоклассных кинематографистов (Уайлдера и Даймонда), ведь во многих отношениях они ближе друг к другу, чем к своим женам. О наиболее острых формах личных бед, о том, как вы справляетесь с ними и как они отражаются в вашей профессиональной деятельности. И самое главное, я надеюсь, что этот роман пробудит в читателях желание заново пересмотреть фильмы Билли Уайлдера.
~~~
Посвящается Нилу Синьярду
ЛОНДОН
Лет семь назад, одним зимним утром, я оказалась на эскалаторе. На одном из тех, что поднимают тебя из подземки со станции «Грин-парк» к выходу на Пикадилли. Если вам случалось ступать на эти эскалаторы, вы наверняка помните, до чего же они длинные. От низа до верха едешь около минуты, но с моей врожденной нетерпеливостью стоять, не шевелясь, целую минуту — это чересчур. Тем утром спешить мне особо было некуда, и, однако, я зашагала вверх мимо неподвижных пассажиров, выстроившихся по правую сторону. Поднималась и твердила про себя: «Пусть мне и под шестьдесят, но я еще не старая развалина, я в отличной форме, крепка и бодра» — пока, одолев три четверти подъема, не обнаружила, что мне перекрыли проход. Справа стояла молодая мать, а слева — ее дочка лет семи-восьми, державшая маму за руку. На светловолосой девчушке был красный дождевик с капюшоном, что придавало ей некоторое сходство с маленькой девочкой, утонувшей в самом начале фильма «А теперь не смотри»[1]. (Все кругом напоминает мне о кино, ничего с этим не могу поделать.) Мимо этой пары было не протиснуться, да и в любом случае не хотелось портить столь трогательный момент единения матери и ребенка. Я дождалась, пока они доедут до верхушки эскалатора, и вдруг увидела, как девочка изготавливается к прыжку. Даже от спины ее веяло азартом, а глаза, надо полагать, были прикованы к движущейся дорожке, пока девочка сосредоточивалась, направляя энергию в лодыжки и прочую мускулатуру; наконец в подходящий момент она лихо, рывком прыгнула вперед и благополучно приземлилась на terra firma, твердой почве, а поскольку удавшийся маневр наверняка преисполнил ее счастьем и восторгом, девчушка дважды скакнула на одной ножке, не отпуская руки матери и вынуждая ту ускорить шаг. Кажется, от этих последних подскоков, более чем от чего-либо другого, у меня защемило сердце и перехватило дыхание; растроганная и взволнованная, смотрела я вслед матери и дочери, направлявшимся к турникету. И тут же подумала о моих собственных дочерях, Франческе и Ариане, уже далеко не девочках, но в возрасте семи-восьми лет гулять просто так им порою было недостаточно — должно быть, это казалось им слишком рутинным, а следовательно, скучным, мешающим проявить во всей полноте их упоение движением и жадный интерес к окружающему миру, поэтому они столь же внезапно принимались прыгать и скакать, увлекая меня за собой, ведь обеих я держала за руку, первую с одной стороны, вторую — с другой. А иногда я тоже подпрыгивала, чтобы не отстать от них и заодно дать понять: я до сих пор способна разделить с ними радость бытия, еще не выкачанную из меня до капли моим средним возрастом.
Все эти воспоминания то вспыхивали, то затуманивались в моей голове, пока я смотрела в спины матери и дочери, а затем выпали в горький осадок — в смутное, но сокрушительное чувство утраты и печали, и
