Владимир Константинович Сапожников
Счастливчик Лазарев
1
Ночным городом шла, шаталась весна. На крышах истаивал последний снег, в водосточной трубе лопотало, фыркало. Артем, распахнув окно, беззвучно перебирал клавиши аккордеона, и ему казалось — это он исполняет музыку буйствующей в городе весны.
Тетка спала у соседки, и Лазарев бесконтрольно мог делать что угодно: ждать, когда вернется Женька и во втором этаже в доме напротив загорится свет. Или, забавляясь аккордеоном, размышлять о том, не пора ли и ему осесть на материке, не довольно ли скитаться по местам суровым, дальним, угрюмым.
Может быть, со стороны это выглядело смешно — целую ночь ждать, когда вернется девушка, которой нет до тебя никакого дела. Но у Лазарева было шесть месяцев отпуска, почему не позволить себе немножечко детства?..
Не спал он еще и потому, что не успел привыкнуть к материковому времени. Будь Артем дома, то есть на Сахалине, он забивал бы сейчас «козла» в пилотской, ожидая своего рейса или погоды, а скорее всего давно летел бы куда-нибудь над зелеными сахалинскими сопочками на своей винтокрылой стрекозе.
Если три года ты не был на материке, а два из них носило тебя по якутскому северу от Индигирки до Алозеи, то первые дни все на Большой земле кажется чудом. Звон капели, шаги позднего пешехода, запах тополевых почек — любая мелочь вышибает счастливую слезу.
На Севере к людям возвращается детство. Однажды Артем прилетел на алозейскую метеополярку и, застигнутый пургой, прожил там несколько дней. Пленники тундры не скрывали радости, что пилот застрял у них, не знали, куда его посадить, чем угостить. Искрошили в его тарелку с ухой два перышка зеленого лука, выращенного в стакане, — жертва, которую способен оценить только северянин.
В кабине вертолета парни обнаружили Женькину фотокарточку, попросили разрешения переснять и целый день возились с химикатами, волновались, будто в ванночке с проявителем должна была родиться живая девушка. Расспрашивали про Женьку, кто такая, где познакомились, и даже обиделись, когда Лазарев сказал, что рассказывать ему нечего. В общем, почти так оно и было, потому что Артем провел с Женькой одно-единственное воскресенье, а наутро улетел домой.
Ребята обиделись, подумали, что Артем не хочет рассказывать о девушке, видимо любимой, недаром же он возит ее фотокарточку в кабине вертолета. Артем и правда не любил рассказывать о том июньском воскресенье: не хотелось пускать в него никого постороннего.
Вот из этого окна теткиной комнаты три года назад Артем увидел Женьку первый раз. Конец отпуска он всегда проводил у родной тетки, Доры Михайловны, отъедаясь пельменями и домашними борщами. Так было и в прошлый отпуск, когда, исколесив Карелию, Беловежскую пущу, посетив Москву и чудный город Тбилиси, Лазарев приземлился в этой комнате.
С «зенитом» в руках он сидел на подоконнике и фотографировал все, что придется. На память о материке. Две девчонки, кого-то передразнивая, вышагивали по тротуару гусиным шагом. Они шалили, замечая, что прохожие смотрят на них, любуются их игрой. Артем сфотографировал девушек, потом несколько раз одну Женьку, такая она была притягательно счастливая, гибкая, игривая, как котенок.
Потом он увидел Женьку в раскрытом окне комнаты. Свесившись через подоконник, она разговаривала с парнями, стоявшими на полянке, видимо сверстниками. Четверо тонких длинненьких ребят и черноволосая девушка в трико звали ее играть в волейбол. Минут десять Артем следил за игрой, потом сам спустился на поляну и стал в круг. Никто не мог держать его мячей, и ему пришлось бить вполсилы, а когда он давал Женьке, она с визгом приседала и гасила платье на ногах.
Игра скоро надоела, собрались на пляж, пригласили Артема. Компания только что «сошвырнула» экзамен по письменной алгебре, следовательно, впереди целый день свободы. Было решено по этому поводу кутнуть, скинувшись на конфеты и яблоки. Парни зазвенели мелочишкой, но Артем выложил четвертной, чем заставил ребят гордо насупиться. Только не Женьку: завизжав от восторга, она схватила бумажку и заявила, что надо купить шампанского, раз бог послал десятому «б» миллионера. Трое парней из четверых наверняка были влюблены в Женьку, и, дразня их, она интимно брала Артема под руку и, щурясь, заглядывала ему в глаза. И в автобусе села рядом и, спускаясь с берега к морю, держалась за его руку.
Артем понимал игру коварной девчонки и, жалея ребят, делал вид, что совершенно равнодушен к Женькиным заигрываниям.
На пляже от участия в мужских ристалищах — кто поднимет самый большой камень, кто дальше всех нырнет — он отказался. Увидев его в плавках, парни поняли, что Артем не хочет демонстрировать свое преимущество в силе: любого из них он мог завязать узелком и зашвырнуть далеко в море. Мужская половина общества высоко оценила эту скромность, как и то, что Артем охотно принимал участие в общих делах: разжигал костер, пек на огне яблоки, пел баритоном в хоре. Привыкли и к тому, что целый день он щелкал своим «зенитом», снимал все, что попадет в объектив: небо, море, а чаще всего — Женьку.
Они с подружкой — ее звали Надей — затеяли игру: крутить пируэты на кромке прибоя. Игра эта называлась почему-то — «бегущая по волнам». Артем щелкал кадр за кадром… В сверкании брызг летели у Женьки раскинутые руки, белые волосы, запрокинутое лицо. Она кружилась, кружилась, летели, поднимая фонтаны брызг, упругие девчоночьи ноги, извивались, порхали руки, летело гибкое тело, перехваченное купальником с коротенькой юбочкой. Юбочка трепетала, поднявшись выше талии, казалось — Женька сейчас вспорхнет и полетит над водой.
На Женьку оглядывались, ею любовались, и не только мужчины, весь пляж, она это чувствовала и кружилась, кружилась… Запомнилось: Надя, заметив, что на нее никто не смотрит, обиделась, ушла и долго сидела одна, копаясь в песке.
Открыли шампанское.
Женька, как чалмой, повязала голову своим платьем и сказала:
— Я царь Востока, а вы мои подданные. Будем играть в «Тысячу и одну ночь».
Каждый подданный, подобно Шехеразаде, должен был рассказать что-нибудь: ври сколько влезет, но обязательно рассмеши «царя». Сумел — награда, не сумел — голова с плеч: царь по совместительству был головорубом. Очень старались влюбленные мальчишки, которые не знали даже, какая будет награда, но лишь Артем, рассказавший, как он охотился на хромого гималайского медведя, сохранил голову. Артем был в ударе, ребята смеялись, царь-головоруб надувался, стараясь сохранить суровый вид, наконец не выдержал, рассыпав по берегу звонкое серебро смеха. Самое же смешное в байке Артема было то, что все в ней было правдой. Действительно, они с медведем-инвалидом охотились друг на друга, но колченогого разбойника вовсе не интересовал сам Артем. Однажды ночью медведь утащил рюкзак с провизией, все сожрал, даже консервные банки погрыз и вылизал, чтобы ничего не досталось раззяве-противнику.
Возвращались домой поздно, шли пешком через лес, Женька ни с того ни с сего заявила во всеуслышание, что она влюбится с первого взгляда и обязательно во взрослого. Парни наконец рассердились, отстали и долго стояли плотной кучкой, совещаясь о чем-то. Потом исчезли в сумерках.
— Как тебе не стыдно! — сказала Надя.
— А ну их! — отмахнулась Женька и сунула в кармашек Артемовой ковбойки цветок.
Потом стояли перед окнами Женькиного дома, почему-то не уходила Надя. Артем смешил девушек, болтали о пустяках, и на другой день Артем не мог вспомнить, о чем они говорили, чему смеялись весь вечер. Осталось ощущение светлой радости, беззаботного счастья, которое приходит, наверное, только от близости с юностью. Оно, это ощущение, и осталось у Артема, и три часа (показалось — целая вечность) стали самым ярким воспоминанием за весь долгий отпуск.
Может быть, и с ним Женька лишь играла, но когда он сказал, что улетает утренним самолетом, испуганно крикнула: «Нет, нет! Вы не полетите! Слышите?!». Потом стала просить: «Не уезжайте, а? Пожалуйста. Давайте завтра поплывем на острова. У Нади мама работает на лодочной станции».
И, ничуть не стесняясь подруги, обхватила Артема за шею, поднявшись на цыпочки, прошептала ему в ухо: «Вы мне нравитесь. Очень».
Всю дорогу до Сахалина чудной музыкой звучали в ушах эти Женькины слова, и, сидя в самолете, Артем пожалел, что не сдал билет и не остался. День-два прожил бы Сахалин и без него. Но когда «Илюша», пробив облака над Татарским проливом, снижался над милыми берегами в белых кружевах прибойной волны, Артем думал уже о погоде и рейсах, о грузах и трассах, вспомнил своего друга Аннушку Кригер, которой вез немецкую катушку для спиннинга…
Дома ждали Артема искушения кардинально переменить жизнь. Уехал на материк командир подразделения, и Артему предлагалось повышение и новая квартира — деревянный особнячок с огородом и добрейшим псом Тарзаном. В особняке — телефон, теплый туалет, очень большая передняя, в которой было впору устраивать танцы. Абориген общежития Лазарев и мечтать не мог о таких апартаментах, но как-то вечером разыскал его кадровик-вербовщик из Якутска и предложил договорную командировку на Север, как пилоту первого класса, имеющему опыт работы в отдаленных районах. О якутском севере Лазарев мечтал давно и, поколебавшись, подумав день, подписал договор, чем огорчил хорошего человека Кузьмича, начальника порта. Сильно Артем удивил Кузьмича: отказаться от дома!
