Василий Водовозов
Неужели упадут воскресные школы?
В настоящее время толки о воскресных школах как-то притихли в нашем обществе. Этот вопрос, по нашей привычке живо решать дела или успокаиваться на решении, в котором мы сами не принимали никакого участия, сдан уже в архив. Мода со своими воздушными крыльями пощебетала над этим делом и вспорхнула вслед за другими новинками. Эта птичья легкость, с какою мы подходим к каждому вопросу и с какою потом укрываемся от него в свое теплое гнездышко, конечно, не доказывает нашей самостоятельности и сулит в будущем мало отрадного. Правда, воскресные школы еще существуют… Но мы опасаемся, чтоб по прошествии года, во втором тысячелетии России, не поднят был вопрос: существуют ли у нас воскресные школы? Так тихо, незаметно и бедно их существование. Еще есть люди, которые для них трудятся довольно неутомимо; но что значат эти труды в массе дела, какого требуют бедняки, посещающие школы!
Целую, долгую неделю сидит бедняк в душной мастерской под вечным страхом взыскания, испытывая на себе науку: «за битого дают двух небитых»; поспешно съел свой нищенский кусок – и опять за работой до поздней ночи. Что делать? Хозяин и сам не рад, да работа срочная… И в этой жизни ни одной искры мысли, никакой надежды на выход. Если б и нашлось получше место, так контракт связывает по рукам и по ногам. Кто заключал этот контракт, тот, конечно, не думал об участи ребенка: сбыл с рук – и слава богу! А мастерская не педагогическое заведение: хозяину нужна машина, поставляющая к сроку работу; нужно выжать всю выгоду, какую в данное время можно извлечь из этого человеческого продукта. И не то, чтоб всегда понукали: дай бедняку несколько копеек – и за невиданный грош он готов целую ночь напролет проработать. В шестнадцать лет сгорбленная шея, тупой взгляд, запуганное лицо, или, что еще хуже, отчаянная готовность пуститься в разгул: уж тонуть, так в море, а не в поганой луже – и вышла мастерица! В одном магазине спрашивали девочку: «Что, у вас добрый хозяин?» – «Ничего, добрый». – «А бьет?» – «Бьет… ведь нельзя же: балуют». – «Как же он бьет?» – «Как случится: иногда кулаком, иногда и просто за волосы». – «А вы много работаете?» – «Как случится: иной раз до десяти часов, иной раз и до часу ночи». – «Ведь это запрещено: так долго сидеть вредно». – «Ничего, сидим… хозяин добрый, жалеет; да заказов много, особенно к празднику». – «Пускают ли вас в школу?» – «Пускают, да некогда: работы много».
И вот такой ученик или ученица приходит в школу иногда с большим страхом: между некоторыми, даже здесь, в столице, ходит молва, что и в воскресной школе бьют здорово. Бог весть, откуда появляются подобные толки, но нет сомнения, что они существуют. Однако всякий страх рассеется мигом, как ученик увидит шумную толпу народа, которая в гимнастической зале лазит вместе с учителями по шестам и веревочным лесенкам или с веселым смехом бегает по коридорам до начала уроков. Скорее с другим чувством бедняк придет в школу. После трудной, горькой работы иногда, несмотря на ропот хозяина, он отдаст немногие часы воскресного отдыха на грамоту. В посещении воскресной школы он неясно видит для себя какой-то выход к лучшему: хоть на миг ободрят его и приласкают, хоть он заглянет в те самые комнаты, где учатся барские дети! Ему говорят «вы», в таинственных буквах ему показывают неведомую мудрость, с которою он произойдет всякую науку – бог даст, выйдет в люди. В этом не на шутку уверяют его грамотеи, ходящие не так, как он – в зипуне, а в щегольском, иной раз, даже в форменном платье – значит, чиновные господа. С какой благодарностью смотрит и девушка на свою учительницу, даму в пышном кринолине, в шелках, с золотою цепочкой на груди! Эта дама, может быть, недавно примеряла платье в том самом магазине, где она бедствует, и ее суровая хозяйка рассыпалась мелким бесом перед гостьею – и вот теперь эта самая дама, ее наставница, ласково охватила ее (в перчатках) за грязную талию, дружески говорит ей: «Душечка! разберите вот эту букву». Но и помимо этих ласк, этих теплых слов, ученик или ученица любит школу: сюда манит их свободный труд, отдаленная надежда, что им будет хоть сколько-нибудь получше на свете, когда они познакомятся с грамотой. Для этого нового труда не жалеют они последних минут отдыха, потому что темное сознание, может быть, говорит им: «здесь мы похожи на людей; здесь с нами обходятся, как с людьми… Чему научимся дома? Бегать по улицам, да грубой, площадной брани… Чем слушать воркотню какой-нибудь пьяной тетки, уж лучше почитаем хорошенькую книжечку». И вот, с наивною верою в ту мудрость, какую раскроет им хорошенькая книжечка, приходят они в школу… сидят, ждут… увы! ни мудрого грамотея, толковавшего о высоком значении грамоты, ни душечки-дамы в пышном кринолине – как не бывало! Где они проповедуют свои гуманные идеи о развитии или высказывают сокровища своего нежного сердца, неизвестно; но можно быть уверенным, что в школу они более не заглянут. Самые добросовестные из них скажут: «Тоска! встанешь в одиннадцать часов, а тут беги в школу учить грамоте. Погода, бог знает, какая, да и спать хочется» – и расхохочутся, когда другие станут уверять их, что нет прекраснее дела, как помочь безграмотному народу. В самом деле, забавно толковать о народе, когда вашего великодушия не станет и на три часа в неделю! Три часа, которые жертвует нам народ, вырываясь, как из темного подземелья, на свет божий, – эти три часа мы лучше употребим на спанье или на мечты о прогрессе: тут мы гораздо сильнее. Другие из образованной братьи… Но что говорить о других? Опасно будить человека, которому хочется спать… Чего доброго, он уснет еще крепче!
Где же наши силы? Кто нам на помощь? В некоторых школах уже нанимают учителей по рублю в месяц, предлагают им нравственное поощрение в ходатайстве перед начальством, придумывают почетные титулы для тех из влиятельных особ, которые покровительствуют школам. Всем этим богата провинция: столица покамест держится столичной молодежью. Те бедные учащиеся, в пользу которых наши литераторы столько раз упражняли свои легкие перед жаждущей красноречия публикой, по всей справедливости, в отношении к воскресным школам, могли бы называться учащими, бескорыстными педагогами для народа – и чем кто из них беднее, тем усерднее в своей доброй деятельности. Кроме студентов университета и разных академий, сюда относятся воспитанники старших классов гимназий и многие из молодых военных. Что касается военного сословия, то мы слышали, что и наиболее образованные из унтер-офицеров выражали свое желание обучать грамоте. Что б мешало им участвовать в этом добром деле? Нет сомнения, что образовать учителей из лиц, наиболее обращающихся в среде народа, – дело первостепенной важности. Они могут распространить грамотность по деревням и селам, чего никак нельзя ожидать от наших патентованных педагогов. Но скажут: возможно ли, чтоб какие-нибудь ремесленники, солдаты, мещане могли способствовать развитию масс, когда они сами так неразвиты? До развития, конечно, еще далека песня. Наше дело, выбрав людей наиболее смышленных из простого звания, указать им правильный метод в обучении грамоте, чего достигнуть не так трудно. А к распространению правильных понятий в народе послужат книжки. Как ни мало таких книжек, приноровленных к народному смыслу, они могли бы на первый раз доставить хоть какое-нибудь упражнение для пробуждающейся мысли. Приведем в пример хоть басни Крылова, стихотворения Кольцова, некоторые рассказы Погосского и Марка Вовчка. Но кто заботился о распространении этих сочинений в народе? Грамотный народ с жадностью читает все, что ему ни попадется, а попадаются ему одни плохие книжонки московского изделия. У нас есть комитеты грамотности, есть разные учебные общества… Где они действуют? Как сказочные герои, в каком-то далеком, тридевятом царстве. Позаботиться о самых популярных изданиях, составить хоть один дельный читальник для народа, завести ходебщиков по городам и селам для продажи дешевых книг – было бы их делом. Говорят, что на это нет денежных средств; но мы видели, какой успех имели в последнее время чтения и спектакли. Бог даст, к ним не охладеет публика, зная, для какой благодетельной цели они служат. Нужно только, чтоб эти чтения и спектакли устраивались не всяким, кому вздумается, а лицами, сколько-нибудь известными обществу, доверенными от разных собраний и комитетов и чтоб в сборе и употреблении сумм давалась возможно полная отчетность. Можно надеяться, что всякое чтение, результатом которого будет открытие новой школы, издание полезной для народа книги, всегда возбудит сочувствие. Мы вообще не скупы на денежные пожертвования: не заставляй только нас самих работать. Кроме того, нашлись бы хоть немногие издатели, которые сделали бы значительную уступку при печатании народных книг; нашлись бы люди, жертвующие для этого или материалом, или и деньгами. Наконец, народные издания, как бы они дешевы ни были, при правильном их распространении могли бы окупаться. Тут мало надежды на книгопродавцов; обществу нужно бы избрать для этого особенных деятелей. Словом, все было бы возможно при искусной, неутомимой деятельности лиц, взявших на себя труд содействовать образованию народа. Но мы обыкновенно с большим жаром спорим, толкуем, а о чем шел спор, под конец собрания никто и не знает. Говорить с важностью о мелочах и отшучиваться от важных вопросов – вот в чем все наше искусство. Делать дело, при добром желании, совсем не так трудно, если только какие-нибудь не зависящие от нас обстоятельства не загородят нам дороги. В пример мы приведем один случай. По распоряжению совета воскресных школ при Михайловской артиллерийской академии многие из его членов во время своих летних прогулок по России завели в разных деревнях школы, и совет поддерживает эти школы, доставляя им необходимые книги, а еще более своим нравственным влиянием. Средства, которыми располагает совет, самые незначительные, и при всем том дело, как мы слышали, идет не без успеха. Главным препятствием к открытию школ было не равнодушие народа к грамоте, а все то же безучастие так называемой публики и особенно лиц, которые по своему званию более всего должны бы содействовать успеху этих заведений. Местные учебные начальства отзывались даже с каким-то сарказмом о подобном предприятии: «Вот чепуха! И при губернских-то гимназиях в школах некому учить, а тут еще заводят в деревнях! Кому будет охота возиться с мужиками?»
