Метлицкая Мария
Второе дыхание
рассказы
Второе дыхание
Проживать каждый день, просто обычный день, было все труднее и труднее. Усталость, накопившаяся за все последние годы, словно накрыла Киру тяжелым, мокрым и душным сугробом. Накрыла всю – с головы до пят, так, что опустились плечи, повисли руки, и ноги еле шли, почти не отрываясь от земли. Голова болела почти каждый день.
И совсем, ну просто совсем не было сил. Подруга Майка, бывший доктор, а ныне успешный риелтор, не уставала давать советы. Диагноз звучал так: истощение нервной системы и астено-депрессивный синдром. Кира почитала в Интернете: да, похоже, Майка права, мастерство не пропьешь. Срочно нужен был хороший невролог, а еще лучше психиатр. Но последнего Кира боялась до дрожи. В голове тут же становились в ряд слова «психушка», «аминазин» и «смирительная рубашка». Майка терпеливо объясняла, что все это полный бред, рожденный в советские времена, сейчас полно прекрасных препаратов, поднимают буквально за несколько дней. Но все же остановились на неврологе.
Майка, конечно, врача и откопала. Работал он на Пироговке в старом облезлом корпусе, и внешний вид эскулапа совершенно не вязался с убогостью его места службы. Выглядел он как типичный доктор из зарубежных сериалов: чистенький, подтянутый, с хорошей стрижкой и в модных очках. Голубой халат, яркий галстук и дорогие ботинки. Кира посмотрела на него и усмехнулась. Как потом оказалось, зря.
Доктор усадил Киру в кресло, предложил чаю и зажег настольную лампу с малиновым абажуром. В кабинете, как ни странно, было очень уютно. За окном уже стояли густые зимние сумерки. Кира вдруг начала рассказывать ему всю свою жизнь – с подробностями, которыми вряд ли поделилась бы даже с близкой подругой. Врач молча и внимательно слушал ее. Кира плакала, и от этого ей было страшно неловко. Она извинялась, а он успокаивал ее и поил горячим, крепким чаем.
Часа полтора она вытряхивала, как из мешка, практически все – начиная от трехлетней болезни мамы до ее кончины, девятилетний роман с Андреем, только в самом начале радостный и легкий, совсем недолго, с полгода, а потом… Потом набирали обороты обида, требования, непонимание и взаимные претензии. Впрочем, Кира, как всегда, винила только себя. И – финал истории – женитьба Андрея. Что, впрочем, было логично и предсказуемо. Как веревочке ни виться… И опять чувство вины, неизбывное. И обида, обида. А потом про отца – самая трудная и тяжелая часть Кириного монолога. В ней было и чувство долга, давящее тяжелой плитой, и обида на судьбу. Говорила она и про невозможный характер отца и его непомерный эгоизм, и про то, как с ним всю жизнь мучилась тихая Кирина мать. И вот матери давно уже нет, а отец теперь крушит ее, Кирину, жизнь. И самое главное – ничего, абсолютно ничего в этой истории нельзя изменить.
Кира замолчала и долго сморкалась в бумажный платок, любезно выданный лощеным красавцем доктором. Доктор молчал и постукивал по столу дорогой перьевой ручкой. Потом тяжело вздохнул и объяснил Кире ситуацию. Да, Майка была права – все имело место быть: и нервное истощение, и депрессия, и астения. Все – последствия, копившиеся годами. Но главная причина, как объяснил доктор, заключалась в отце.
– Он не дает вам строить свою жизнь. У вас абсолютно нет личного пространства. Из-за него у вас не получилась семейная жизнь. Вы не позволяете себе поехать в отпуск. Он что, так немощен? Не может себя обслужить? Разве он лежачий больной? Да почему вы не родили, в конце концов? – повысил врач голос.
– А здесь, доктор, ничего изменить нельзя, – слабо улыбнулась Кира.
– Ну, в этом вы глубоко заблуждаетесь – все в ваших руках. Не измените – погибнете. И это не в переносном смысле, это не шутки: вы окончательно загоните себя. В общем, срочно нужен отпуск – тихое место, лучше санаторий: ванны, «иголки», массаж. Крепкий сон. Чистый воздух. Долгие прогулки. Это основное. Ну и, конечно, препараты – без них мы не справимся. Наладится сон, прибавится сил – это наверняка.
Кира кивала и комкала в руках растерзанный бумажный платок.
Потом доктор замолчал и внимательно посмотрел на нее.
– А разъехаться с отцом, ну, разделиться?
Кира горько усмехнулась.
– Ну о чем вы говорите! Малогабаритная двушка, увы, никак не делится. Да и потом, как я оставлю его? Ведь он – ни приготовить, ни прибраться. В быту совершенно беспомощен.
Доктор досадливо махнул рукой.
– Это вы сильно преувеличиваете. При других обстоятельствах он бы прекрасно со всем этим справился, вот в этом я не сомневаюсь! Подумайте о себе: больны вы, а он только немолод. Судя по всему, ваш отец – довольно крепкий старик.
Кира тяжело вздохнула, положила на стол конверт с деньгами, поблагодарила и вышла из кабинета. Хотелось скорее на воздух, на мороз. Сначала она шла не торопясь, а потом посмотрела на часы и прибавила шагу, вспомнив, что дома нет ужина.
«Ничего, – успокаивала она себя. – В конце концов, сварю пельмени».
В коридоре было темно. Кира открыла дверь в комнату отца и зажгла свет.
– Что не встречаешь? – бодрым голосом спросила она.
Отец молчал.
– Ну я же к тебе обращаюсь, пап!
– Давление, – ответил он слабым голосом.
– Ну и что, что давление? Выпил бы коринфар – и всех дел-то! Что ты как маленький, ей-богу!
– А ты? Где ты шляешься? – голос его окреп. – Ни звонка, ни ужина!
– Я была у врача, пап. У меня проблемы.
Отец молчал. Ни одного вопроса.
– Вставай, иди мой руки. И еще раз померяй давление.
Кира пошла на кухню и поставила воду для пельменей. Отец вышел минут через десять. Она протянула тонометр, и старик нехотя надел манжету. Давление было в норме. Кира вздохнула и укоризненно посмотрела на отца. Потом положила ему в тарелку пельмени и увидела, как он недовольно скривился.
– Поставь чаю, – коротко бросил он.
Потом отец смотрел телевизор, а Кира варила суп и крутила на следующий день котлеты. К двенадцати она закончила дела, приняла душ и пошла в свою комнату. По дороге попросила:
– Сделай, пожалуйста, потише!
– Ты же знаешь, потише я не услышу! – раздраженно ответил отец.
Кира махнула рукой и пошла к себе. «Господи, днем выспится, а потом колобродит полночи! А мне, между прочим, в семь вставать!»
Она поворочалась, заткнув уши берушами, и, к счастью, скоро уснула, что бывало с ней нечасто.
В метро, по дороге на работу, Кира думала о том, что доктор, конечно, прав. Нужен отдых, полноценный, долгий, со сменой обстановки. Нужно восстанавливать силы, сон, аппетит. Оторваться хотя бы на время от проблем. Но как все это устроить, господи? Ну, допустим, отпуск ей дадут, она пять лет его просто не брала. На путевку деньги тоже найдутся – отложены на черный день. Но как быть с отцом?
С работы позвонила Майке. Рассказала все в подробностях, поблагодарила за врача. Подтвердила Майкину правоту насчет диагноза. Майка удовлетворенно угукала.
– Ну вот видишь! – торжествующе сказала подруга. Майка любила всегда и во всем оказываться правой – уверенный по жизни человек. Ей бы, Кире, хоть немного ее уверенности.
– Вот и действуй! – напутствовала Майка. – Бери путевку и уматывай! Может быть, тебе нужны деньги?
– Нет, Май, спасибо. Деньги есть. Не в деньгах дело. Как я могу уехать? Сама посуди! А отец?
– Что-нибудь придумаем. Не может такого быть, чтобы не было выхода.
И Майка действительно придумала. Позвонила на следующий день и сказала, что есть хорошая женщина, русская, беженка из Баку. Бывшая учительница. Сейчас живет тем, что прибирается по домам. Может и сготовить, бакинки – чудесные хозяйки, это понятно. В общем, рекомендации прекрасные. Эта самая Елена Ивановна приехала в Москву к своей сестре, та успела прописать ее в своей квартире, а сама, бедолага, умерла через полгода. Так Елена Ивановна стала владелицей однокомнатной квартиры у метро «Динамо». Короче, Майка обещала этой женщине позвонить.
