Руслан Шабельник
Орфей
— А потом эта сволочь вероломно дала показания, и моего господина осудили.
— Тоже вероломно?
— А?
— Не важно, продолжай.
— Осудили на смерть! Я поклялся отомстить! Цикл за циклом я усыплял бдительность надзирающих. Я проводил время в самых грязных, самых страшных притонах Нижних Секторов, где обитают одни лишь измененные Атомными Богами; я спал с самыми дешевыми проститутками, плоть которых отваливалась кусками под моими ласками…
— Замечательный подвиг.
— А? Да! Я пил пойло, которое прошло жерло реактора, я несколько раз ходил в дальние, заброшенные сектора, и тебе, сказитель, лучше не знать, что видели мои глаза…
— А что видели твои глаза?
Однако мой вопрос был проигнорирован.
— И сейчас, когда прошло более двух сотен циклов, когда взоры надзирающих обращены в иную сторону, я совершу свой подвиг! Дух убитого взыскует отмщения! Нет, я не трону его близких, и слуг, и имущества. Мне нужен только этот гад! Но он умрет медленно, каждой каплей своей гнусной крови искупая содеянное! А после — я убью себя! Ты не записываешь, сказитель.
— Я запомню.
— Мое имя — Исио Курано, и оно навеки останется в памяти потомков, как и великая история моей мести!
— Раз ты говоришь, значит — так и будет.
— И ты расскажешь обо мне?
— Конечно.
Я не стал ему говорить, что моя память хранила десятки, если не сотни подобных историй, в том числе и самую древнюю, про сорок семь ронинов. Справедливое отмщение, ведь иного не бывает, благородное убийство негодяя — негодяи для того и существуют, чтобы их убивать, благородно, как же еще.
Он ушел, вершить свое правосудие, свою месть. В проеме топтался уже следующий посетитель — высокий юноша в пепельной с красным одежде текстильщиков.
Наклонив голову, я заглянул за худую спину, кажется, больше никого, что ж, послушаем тебя, мальчик.
— Они убили его!
— Как я понял, твоего врачевателя настиг гнев Богов.
— Да, он лежал в своем жилище с выпученными глазами, язык на бок, по всему — покаранный Атомными Богами, но это они убили его — техники, я знаю. Когда мы пришли утром к дому Склепия, то нашли, что дверь заперта и не открывается. Мы долго стучали, а потом позвали этого толстяка Хэйли — старшего техника нашего сектора. Если бы он сразу вошел в жилище. Но нет, Хэйли начал свои ритуалы, и заявил, что пока все огоньки не станут зелеными, даже Верховные, спустись они сюда, не заставят его отодвинуть дверь. Склепий мог быть еще жив, все это время, мы бы спасли его!
— Точно ты не знаешь. Как и не знаешь, может, его действительно покарали Боги.
— За что? Он никому не хотел зла. Наоборот, помогал страждущим, врачевал, старику Владко из аграриев ногу спас, что попала под молотилку. Если бы не это, Владко отправили бы в утилизатор. А дочке Пухора…
— Сказано в Заветах: «В Мире должно жить конечному числу людей, не больше, но меньше», — если калеки и больные начнут выздоравливать, в утилизатор придется отправлять здоровых, по жребию, как это было в древности, согласишься ли ты тянуть подобный жребий, или, чтобы тянули твои близкие?
— А как же уроды из Нижних! — горячо воскликнул юноша.
— Кому-то нужно обслуживать реактор.
— Все равно, он только хотел, как лучше, за что Боги его так…
Как лучше, за всю жизнь, многие циклы не встречал человека, который бы хотел, как хуже. Все, все хотят лучше, вот только это лучшее, порою, разнится, словно крик и тишина.
— А штуку эту на помойку выкинули, — шмыгнув носом, продолжил юноша.
— Какую штуку? — я почувствовал некоторый интерес.
— Ну, здоровая такая, старая, Склепий отыскал в заброшенных секторах, вроде, лечил ей.
— Презрев запрет на пользование древними механизмами?
— Ага, — юноша снова шмыгнул.
Я поднялся.
— Ну ка, пошли, посмотрим на твою штуку, пока ее не утилизировали.
«Все, что может быть переработано — перерабатывается, а может быть переработано — все». Сам когда-то придумал эту сентенцию и повторяю ее время от времени к собственному удовольствию. Кучу отбросов у люка утилизатора венчала, как изволил выразиться мой провожатый, «эта штука». Парочка золотарей в серо-черных робах уже подбиралась к ней, намереваясь отправить в утиль. Я попросил повременить, пожав плечами, он перешли к контейнерам с пищевыми отходами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Не без удовольствия я огладил глянцевые бока.
— Говоришь, лечил при помощи ее?
— Сам не видел, но дочка Пухора, я не дорассказал, так вот она…
Надо же, кто бы мог подумать — до сих пор работает! Умели делать предки, хотя и потомки не промах, жаль, что не удалось познакомиться с умерщвленным Склепием; парень, видно, был не из заурядных, раз догадался, что перед ним не что иное, как медицинский бокс, да еще и какие-то манипуляции с ним производил. Эх, родиться бы ему на пару столетий раньше, в Золотые Века, или позже… хотя, может через два века, сегодняшние дни покажутся золотыми.
Последний раз взглянул на бокс.
— Пошли.
— Как, и вы так оставите?..
— Я сказитель, парень, а не борец, — к тому же, у подножия кучи, явно не решаясь ступить на нее, топтался посыльный в зеленых с золотым одеждах аграриев. Огромные, по девичьи красивые глаза в окружении пушистых ресниц смотрели на меня почти умоляюще. Ежесекундно рискуя упасть, я приблизился к нему.
— Старшина Цеха, досточтимый Клаус Бенаторе, приглашает вас выступить на празднике в честь третьего бракосочетания его сына! — поспешно выпалил юноша, пунцовый от собственной важности.
— Передай старшине, я приду.
Хлеб, крупы, картошка, свежие овощи и фрукты — все зависело от аграриев, и здесь этого всего было в избытке.
— Пусть будут долгими дни их!
— Пусть! Пусть!
— Пусть Атомные Боги подарят им множество деток!
— Пусть!
— Пусть счастье придет в их покои и запрет за собой дверь!
О! А вот это похоже на проблески поэтического мышления, а значит, пришла пора выступить мне.
Жених — круглолицый увалень тридцати лет отроду, уверенный в том, что положение папаши делает его лучше других. Невеста — симпатичная черноволосая женщина со слегка раскосыми миндалевидными глазами, указывающими на существенную примесь монголоидной крови. Впрочем, у всех присутствующих столько намешано, что впору рассуждать о новой расе — Homo Arcus.
Невеста напомнила мне другую женщину, которую я встречал много лет назад. Даже очень напомнила, почти одно лицо.
— Давай, давай, сказитель, расскажи о Войне Секторов!
— Лучше о Двадцати Шести Смелых и их походе в заброшенные!
— О том, что они там нашли!
— Об Аварии, когда Мир чуть не погиб!
Утолив физический голод, гости жаждали насыщения духовного.
Я поклонился.
— Истории, множество историй теснятся в моей памяти, толпясь и переругиваясь, в естественном желании вырваться наружу.
Небольшой смешок столами был мне ответом.
— Я мог бы рассказать историю Атомных Походов — первого и второго. Историю последовавшего за этим раздела секторов и не менее интересную историю столетий варварства. Историю процветания и всеобщего благоденствия в века, которые теперь принято называть «Золотыми». Историю Черного Мора и Реформаторства. Историю великого переселения в Нижние Сектора и чуть менее великого возвращения. Историю медленного возвышения Трех Семей и стремительного их падения. Еще я мог бы, вместе с вами, проникнуть своей памятью в самую глубь веков и поведать древнюю, как стены Мира историю его сотворения и Большого Исхода. Учитывая обстоятельства, я мог бы поведать легендарные истории любви: Меджнуна и Лили, Мео и Дульенты, Дина и Женсимины, Герасима и Мумаи. Но я не стану этого делать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Недовольный гул прошелся столами.
— Вместо этого, я расскажу историю предательства, ибо любовь, красота, даже власть и богатство, как и сама жизнь — преходящи, человеческое же вероломство — вечно!
