Вальдберг Геннадий
Русалка
Геннадий Вальдберг
Русалка
(рассказ)
Там на исхоженных дорожках...
А. С. Пушкин
Витек - он чудак. Он такие штуки выкидывать может - кипятком потом писаешь. Вот и сегодня. На бассейн только нас привезли, а у Витька настроение: выпить, говорит, надо. Душу взбодрить. А то, говорит, как цветок без полива.
И не то, что бы пьяницей был. Иной раз по неделям не вспомнит. Друзья позовут - а Витек: не хочу! - и силком ты его не затащишь. А потом, как сегодня, вожжа вдруг под хвост - и ничем ты его не удержишь.
Другой, коль задумал, так хотя бы место подходящее выискал. Скажем, в порт бы могли напроситься. А в порту - там гражданские шастают, и за лишний полтинник что хочешь приташут. Но нет, на бассейн занесло, где одни вояки работают, и на три версты у каждого магазина патрули топчутся. Бдят, дармоеды, от открытия до закрытия. Словом, где на бассейне ты выпить найдешь? Но Витек - он, в том-то и дело, он легкие дороги не выбирает... То есть - вообще никакие не выбирает. Идет, как душа ему скажет. А душа у него - ее слушать замучаешься...
Но он ее слушается. Ни в чем не перечит. Решил - так в пустыне Сахара источник найдет и до полного кайфа наклюкается. Особенно, повод когда. Письмо, говорит, получил. Мать по-новой замуж выходит. Вот уж там дым коромыслом. А мы, значит, рыжие, что ли?
А мать у Витька непутевая. Столько водки за нее уже выпили, а все куролесит чего-то. То с витькиным отцом разводилась: что вот, заживем, мол, вдвоем, и никто нам, Витюша, не надобен... А сама, и месяца не прошло, в какого-то Федора втюрилась.
Но Витька не злой, он отходчивый. Другой давно бы к черту послал. А Витек лишь всердцах психанет, а потом жалеть ее начинает. Что вот, мол, судьба не сложилась.
А чему тут, казалось, не складываться? Я, конечно же, им не судья. И все ж непонятно мне как-то. Отец у Витьки - ученый. Физик иль химик - я в том не кумекаю. Но деньги всегда у них были. И водки не пил. И даже когда уже вместе не жили - придет и поможет, ни в чем не отказывал. Витек говорит, и от армии мог бы спасти. В институт, говорит, поступай. А я вот, нарочно, учебники лишь для виду держал, а сам сижу и Стругацких читаю. Но отец, видно, слово замолвил: тройки с четверками ставят. Тогда я на химии все как есть переврал, азот с кислородом попутал. А они мне: другой, мол, билетик возьми. А я и в другом: не знаю, и все тут. Пару, в общем, вкатили... Так он мне пересдачу устроил. А я не пришел: мол, катитесь вы к черту!
Вот теперь на бассейне мы с ним и кукуем.
И я вам скажу: мать у Витьки такая же. То есть, лично я с ней не знаком, мы с Витькой лишь в армии встретились. По он всегда мне письма показывает. Тоже не любит, чтобы кто-то ее направлял. Сама, мол, себе голова. А я бы, - да кто мне предложит? - только я бы, наверно, не стал бы отказываться.
Я ведь вообще... Я и писем сто лет не писал. Потому что,
кому мне писать? Мать - пять лет умерла. А отчиму - нужен я сильно. В ремеслуху, дружкам?... Так все уж давно разлетелись. Да и какие они мне дружки? В кино, там, сходить, иль бутылку прикончить... Сколько лет вместе жили, а только и дел, чтобы друг перед дружкой выпендриваться: скольких баб ты в постель уложил и сколько стаканов без закуса можешь... Я даже, честно сказать, потому и в армию с радостью шел, что думал, здесь все переменится. Что вот, не один... Чтобы был человек... Ну-у, душу чтоб выплеснуть можно. И не знаю, что в Витьке нашел?... Просто он такой же, как я. Бездомный какой-то.
Начнет вдруг выхваливаться: мол, "Героя нашего времени" читал? Печорин там есть. Так у него брови черные были, а голова - как у старца седого. А у меня, вот, наоборот: бровей днем с огнем не отыщешь!...
И это он верно: сам словно жук, а брови будто корова слизала. То есть, на самом-то деле, они у него есть, только белые, будто седые. Как бы взял поседел человек, но не с темени, а вот с лица... Но даже и не это в нем самое замечательное. Девчонка, возможно, другое заметит: что ростом вот вышел, и кость неширокая. А я: так глаза. Не знаю, какие там у Печорина были, а я так таких не встречал. Это все равно как тряпку стираешь - и из нее синева уходить начинает. Совсем уже, вроде бы, белая. А присмотришься нет. Где-то там, между нитками, все равно хоть чуть-чуть остается...
И как вот до краски до этой дойдешь - весь витькин гонор смешным представляется. Бездомность - ее ведь и химией не возьмешь. Сквозь все проступает.
Но это я не к тому, чтоб портреты расписывать. Просто понятней чтоб было.
Короче, на верхний этаж подымаемся. Раз уж выпить решили. Внизу отбойными молотками орудуют, бетонные налои со стен отколачивают. Здесь кроме пыли да пота ничего не унюхаешь. А наверху спортивные залы отделывают. Полосы на полу намалеваны, кольца, сетки висят - все как положено. А Звирбилис со своими плинтусы клеит. И Витька только носом повел - сразу, говорит, жареным пахнет. Потому что где клей - не компотом же с камбуза его разбавляют?
Ушанку с головы Витька снял и как запулит в корзину. И точно, два очка. Только уши, паршивка, развесила и насмерть в этой сетке засела.
Стали прыгать ее доставать.
А бугор Звирбилис сразу работу бросил. Стоят, за животы держатся.
- Лучше б помог, - говорю.
Но им ведь, гадам, поржать - хлебом их не корми.
- Давай, на плечи мне встань, - говорю.
Но Витька упрямый: нет, сам достану.
И конечно, достал. Шнурок с уха свесился, так он за этот шнурок ухватился. Нахлобучил шапку на голову, и так, между делом:
- Эй, Звирбилис, - говорит. - Клейку бы отлил.
Но Звирбилис жмот, как все эти немцы: считанный, мол.
- Да мне-то всего... Девок на чемодан понаклеить.
- У меня не конторский.
- И не нужен конторский. Чтоб не отклеились.
- Ладно, банку давай.
Ну а уж с банкой - Витьке фантазии не занимать. Раздобыл дрель, врубил на полные обороты и сверлом в эту банку. И все липкое, что в клее том былона сверло намоталось. Не сразу, конечно. Витька щепочкой дрянь со сверла соскаблил - и по-новой. И когда раз в четвертый в ту банку вошел - высшей очистки вышло. Слеза - не слеза, но получше сучка, каким Садык Байбукеров с-под прилавка торгует. И из чего он этот сучок делает? Сашка Скрижалов болтал: дескать, что свиньи не слопали - в перегонку пускает. Но Сашка соврет - не подавится. Да и едва ли в части кто самогонку гонит. Вон, за забором, где бабы живут, - там этим добром хоть залейся. У них и скупает, и нам потом спихивает... Только катись он, этот Садык! Было о ком сейчас думать!
Выпили, словом, по четверти. И отлично пошла. Аж передернуло. И в голову враз шибануло. Тепло, хорошо. Теперь по сигаретке скурить, а там и прикончить можно.
- Случай такой вот припомнил, - Витька всегда, как поддаст, его на случаи разные тянет. - В фонтане я раз утонул. С дружком на велосипедах катались, и в какой-то двор забрели. А фонтан был заброшенный. Осень, листья кругом. И еще две доски. Вот мы и поспорили, кто на этих досках прокатится.
- И как?
- А никак. Ко дну я пошел. Только и помню: листья надо мною небо укрыли. И не желтые, черные сделались. И свет между ними просеивается. А они уж как тучи, сейчас вот сойдутся...
- И кто ж тебя вытащил?
- Девчонка одна. Отец ей потом медведя купил. Вот такой, - и руками развел, будто рыбак, что улов свой нахваливает.
- А мать?
- Ничего. В кровать уложила и давай меня феном отхаживать. Это - чтоб я не простыл. А я уж давно в сознанье пришел, но все равно притворяюсь, что сплю. Обидно, что кончится это.
- И что же, ругала потом?
- Никогда, - заплевал окурок Витек. - За что же ругать? Поплакала только.
- А отец? - я, вообще-то, дотошный. Хочется знать, как у людей-то бывает. А то вот у нас: как отчим напьется, и прямо с порога мат-перемат, - а утром проспится и прощения просит. Вечно все с фингалами ходили.
Но про отца Витька ничего не сказал, только плечами поерзал****.
- А Федор?
- Какой еще Федор?
- Ну, за которого замуж выходит?
- Это потом, - Витька еще сигарету достал. - А в общем, такой же зануда. Книжный он червь. Очечки на носик надвинет, и с умненьким видом: ты Канта читал? Ах, не читал - так послушай!... Только знаешь, всех этих книжников в грош не цени. Потому что они неживые. Все для них уже сказано. Лишь потрудись - и любую премудрость отыщешь.
- А может он прав? Есть же хорошие книги. Я вот "Трех мушкетеров" читал.
- Может и есть. Только не в книжках тут дело. Ты мне жизнь подавай. А не с бумажки вычитывай.
- Как же тогда? Ты ведь сам же хотел написать?... - это больное место. Витька как-то признался, что книгу он пишет. Да я и без признания видел. Хотел как-то раз заглянуть, а он словно зверь взбеленился: - Не смей! говорит. - Это все равно что чужие письма читать! - И я больше не пробовал. Хотя не очень понятно: что за книга такая, если читать ее никому нельзя?... Но - не хочет, не надо. Против Витьки я вжисть не пойду. Разве шпильку по случаю вставлю...
- А вот - напишу! - набычился Витька. - И все там будет вранье! Ни единого слова чтоб правды!
