Кассандра Клэр
Другие мальчики
— Вот он. — Бриджит указала куда-то вилкой. — Парень, который называет себя вампиром.
Дженнифер, рассеянно ковырявшаяся в салате с тунцом, взглянула на подругу и нахмурилась:
— Кто вампир?
— Новенький парень. Как его там… Нет, не смотри! — прошипела Бриджит, которая жила в постоянном страхе, что однажды какой-нибудь парень в кафетерии заметит, что она показывает на него пальцем, и тогда… Дженнифер не была уверена, что Бриджит знает, чем это кончится, — у нее имелись весьма неопределенные представления о какой-то ужасной катастрофе. — Тот, который с черными волосами и в чудных шмотках.
Габриэль, которая откровенно оглядывала зал, подняла брови:
— Ах да, точно. По-моему, его зовут Колин.
— Верно, — вспомнила Бриджит. — Он это сказал на уроке английского. Просто встал и сказал: «Меня зовут Колин, я сюда недавно переехал». Ах да, и еще: «Я вампир».
— Просто так взял и сказал: «Я вампир»? — Дженнифер, заинтересовавшись, взглянула на парня с темными волосами. Он сиротливо сидел за столиком, одетый в длинное черное кожаное пальто, черную рубашку и черные же брюки. На руках у него были черные перчатки без пальцев. Перед ним стоял совершенно пустой поднос. Темные волосы обрамляли белое как мел лицо. — И что потом?
— Все засмеялись, а потом мистер Брэндон велел ему сесть.
— Он позер, — ухмыльнулась Габриэль.
У Гэбби были ослепительно-белые зубы, не нуждавшиеся в брекетах. Дженнифер часто удивлялась этому факту: они были двоюродными сестрами, происходили от одних предков, но Гэбби достались превосходные зубы и светлые кудри, а Дженнифер — четыре года со скобами во рту и волосы цвета грязной воды. У единственной в семье!
— Он никогда не ест, — продолжала Бриджит, разгибая по порядку пальцы. — Всегда носит темные очки. Бледный как смерть. И еще никогда ни с кем не разговаривает. Возможно, он действительно вампир.
— А может, просто боится людей, — возразила Гэбби. — Кстати, если он вампир, разве он не должен превратиться в пепел на солнце?
— Не важно, вампиров не бывает, — вставила Дженнифер. — Он просто мальчишка, помешавшийся на готике.
— Правда? — сказала Бриджит. — О, он на тебя смотрит.
Дженнифер вздрогнула и взглянула на незнакомого парня. Перед ним на краю стола лежал какой-то предмет, напоминавший открытую книгу, и он не то писал, не то рисовал в ней. Встретившись с Дженнифер взглядом, он покачал головой. Даже с такого расстояния она разглядела, что у него зеленые глаза.
Но было и еще кое-что. Когда он посмотрел ей в глаза, она почувствовала, что между ними словно установилась некая связь; Дженнифер отвернулась и посмотрела на подруг за столом: Гэбби с приподнятыми бровями, Бриджит, нервно жующая кончик своей рыжей косы.
— Ты покраснела, — сказала Гэбби.
Дженнифер пожала плечами:
— Клевый парень.
— Все вампиры такие, — ухмыльнулась Бриджит. По дороге домой в автобусе Дженнифер размышляла о вампирах. Она знала мало легенд о вампирах — явно меньше других девчонок в школе, которые обожали любовные романы и фильмы ужасов с участием кровожадных монстров. Она лишь однажды видела фильм о вампирах, дома у Бриджит, когда ей было четырнадцать лет. Целую неделю после этого ей снились прекрасные люди с бледными лицами, проникающие сквозь оконное стекло и забирающие ее с собой — прочь от надоевших родителей и скучной жизни. В своих мечтах она жила в Париже вместо Пенсильвании и пила кровь из винных бокалов. И кровь эта была нежной, сладкой, без резкого металлического привкуса. Как фруктовый пунш или газировка с черешней.
Вскоре после этого, когда они с матерью зашли в книжный магазин, она попросила купить ей любовный роман о вампирах для подростков. «Кровь и желание», или что-то вроде этого. Зря она это сделала. Вампиры, сверхъестественное и магия не входили в строгую, консервативную картину мира ее родителей. Мать вырвала книгу у нее из рук и небрежно затолкала обратно на полку. Вампиры, объяснили Джен, не то, о чем следует думать девушкам ее возраста; это монстры, придуманные язычниками и сатанистами, и им нет места в девичьей спальне.
Позднее Джен поняла, что на самом деле мать имела в виду нечто другое: вампиры были сексуальны, а ей запрещалось думать о сексе или о мальчиках. В отличие от Гэбби, Джен не разрешали ходить на свидания — даже вместе с подругами и в торговом центре по субботам, когда вокруг толпа народу. Ей запрещали приводить мальчиков домой, и тем более в свою комнату. Иногда Джен удивлялась, что ее отпускают в школу, — ведь там тоже были мальчики.
Оказавшись дома, Джен проскользнула в боковую дверь и застала на кухне мать — та обжаривала лук в масле. Дженнифер уселась на табурет и стала наблюдать за матерью, теребя в руках ремень рюкзака. Мать была тонкой и деловитой, с седеющими каштановыми волосами, заплетенными в косу и связанными в узел на затылке; передник вокруг талии. Ни у кого из подруг Дженнифер матери не носили передники, даже на кухне. Ни у Бриджет, мать которой готовила исключительно по здоровым рецептам, вычитанным в Интернете; ни у Гэбби, чья мать, слегка помешанная художница, умела готовить разве что «Ужин с гамбургером»[1]. Мать Дженнифер была домохозяйкой и не одобряла сестру (мать Гэбби), которая работала. Джен решила, что ей просто нечего было делать, кроме как стоять у плиты.
— Привет, мама, — начала Дженнифер. — А я вот хотела спросить…
Мать обернулась, заправила за ухо прядь волос и улыбнулась:
— О чем?
— Почему Гэбби ходит на свидания, — сказала Дженнифер. — Ну, ты знаешь. А я нет.
— О… — Мать помолчала минуту, помешивая лук на сковороде. — Понимаешь, вы с Гэбби разные.
Мать уже говорила так раньше, и это раздражало Дженнифер.
— Почему разные?
— Ну… Гэбби может сама о себе позаботиться. — Мать поджала губы.
Джен знала, как мать ненавидит подобные разговоры, но ничего не могла с собой поделать. Это походило на ковыряние в больном зубе. Конечно, Гэбби была более уверенной в себе и опытной, чем она, но как можно приобрести уверенность в себе и житейский опыт, сидя в клетке у родителей, которые никуда тебя не отпускают и ничего не разрешают?
— Я прекрасно могу о себе позаботиться, — возразила Дженнифер. — Мне просто хочется, чтобы мне разрешили… Ну, в общем… пойти на свидание.
Она задержала дыхание.
Но все было бесполезно.
— Ты знаешь, что об этом и речи быть не может, — отрезала мать. — Не говори глупостей. — Со сковороды повалил пар, и она негромко вскрикнула: — Ой, мой лук!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
