Юрий Марк
БЕЛОМОРСК
1
Пан не уехал конечно на Тильилухт. Сегодня мы отправляемся с ним в Беломорск, на величайший в СССР горно-химический комбинат, расположенный в устье реки Кольвины, у побережья Белого моря. Но в нашем распоряжении еще несколько часов и мы идем пить чай, по дороге прихватив с собой геолога — Иветту Аугустовну Тальберг.
Мы выходим из здания треста и шагаем мимо обогатительной фабрики к дому Островецкого. У ворот фабрики необычное оживление. Десятки, сотни рабочих и работниц с песнями проходят в фабричные ворота и рассыпаются по широкому двору, украшенному еловыми ветками и алеющими флагами. Навстречу нам попадается прораб Уканов. Он еще издали приветливо машет рукой.
— Здравствуйте! Как вам нравится сегодняшний наш праздник?
— А что у вас сегодня за торжество?
— Рабочий субботник! Снимаем общими усилиями тепляк, чтоб к 1 мая фабрика засияла во всей красе.
Не останавливаясь, Уканов пролетает мимо нас. Сегодня у него боевой день, сегодня ему некогда тратить время на разговоры.
На крыше тепляка показывается первая группа рабочих. Стучат топоры, визжит пила, и доски одна за другой летят на фабричный двор. Субботник уже начался, а все новые и новые партии рабочих вливаются в фабричные ворота.
Крышу тепляка разбирают на наших глазах. Из-под нее показывается крытая железом крыша фабрики.
— Полтора года тому назад, — говорит Островецкий, — эти места были пустынны и дики. Помню, сидели мы на берегу озера и смотрели на воду. Она была гладкая, точно полированная, и в ней, как в зеркале, отражались заснеженные вершины Юкспорра и Вудчорра.
— А в этом году, — улыбнулась Иветта Августовна, — к пейзажу прибавились очертания нового города.
В комнате Пака обычный винегрет. Чертежи и меха, книги и ружья, спальные мешки и лыжи, все это разбросано, развешено как попало, раскидано по углам. Единственные кажется «благополучные» кровать и оттоманка с нашим приходом тоже подвергаются общей участи. Пан по-турецки усаживается на кровати, я бросаюсь на оттоманку. Иветта Августовна осталась в кухне хлопотать около примуса.
— Замечательно! — потягивается Островецкий. — Помню, в прошлом году в это время, — продолжает Пан, — я и Семеров ночевали в бараке в лопарской долине. Ночью завьюжило и поднялся такой ветер, что совершенно серьезно мы с Петром приготовились лететь с бараком вместе к чорту[1] на кулички. Опасения наши оправдались наполовину. Барак уцелел, но зато стекла выдавило силой ветра во всех окнах. Ну же и досталось нам! Ветер хлестал в окна и навалил на нашу постель большущий сугроб снега. К утру мы еле двигали ногами.
Пан протянул руку к горячо натопленной печке и с удовольствием зажмурился.
Мы пьем чай.
— В карельских просторах неисчерпаемые богатства скрыты, — отставляя стакан, говорит Пан. — Только копнуть их — и глаза разбегутся. Например, такой сравнительно пустяк как горшечный камень. Стоит наладить небольшое производство, и вы будете добывать его в неограниченном количестве. А ведь он заменяет дорогостоящий мрамор и помимо всех своих преимуществ режется ножом.
Или возьмите хотя бы громадные залежи на острове Брусно так называемого брусниковского песчаника. Они разрабатывались еще двести лет тому назад, а теперь заброшены. Я подсчитал, что если наладить там производство, то казенная цена бруска не превысит 15 копеек против 32 копеек существующей цены. Это при резке песчаника кроссом, конечно. А слюда? Вы даже представить себе не можете, какие богатые месторождения ее имеются в Карелии. Мне известно до шестидесяти пунктов, где имеются указания на местонахождения слюды.
Слюда идет в промышленность главным образом как изолятор для разного рода электрических машин. В настоящее время все страны мира предъявляют на нее усиленный спрос. До революции слюда, как это ни странно, ввозилась к нам главным образом через Германию, в которой в настоящее время насчитывается около 35 крупных акционерных предприятий, которые занимаются ее переработкой и перепродажей. Получает Германия слюду из Южно-Африканских колоний, из Индии и из Канады.
В России слюду начали добывать в XVI веке. Употреблялась она главным образом вместо оконных стекол.
Пан протянул руку под кровать и вытащил оттуда небольшой кованный сундучок.
— Хочу показать вам образчики слюды, они очень красивы.
В сундучке лежало более ста отдельных кусков слюды. Среди них были совершенно прозрачные и бесцветные, окрашенные в белый, розоватый, зеленоватый и бурые цвета и даже несколько кусков черной, прямо смолистой.
Пан захлопнул крышку и ногой пихнул сундучок под кровать.
Посмотрите на образчики слюды, — сказал Пан.
— И поперек и вдоль земли исходил я, прежде чем наполнился этот сундучок образчиками. В нем еще не все. Большую коллекцию подарил я минералогическому музею, да кой-что сохранилось в Ленинграде.
— Я не понимаю вас, Пан! — заговорила Иветта Августовна. — Не понимаю вашего «поперек и вдоль земли»! Вы хотели сказать света?
— Как бы не так! Если б я по всему свету полазил, мне сотни таких сундучков не хватило бы. Итти «поперек земли» — чисто карельское выражение. Итти поперек земли означает итти с юго-востока на северо-запад, то есть — все время проходить по болотам, искать брод при встрече с речками, обходить встречающиеся каждые несколько километров озера. Итти же с востока на запад — «вдоль земли», по гребням, значительно легче. Таково геологическое построение Кольского полуострова, и отсюда эти простые «вдоль» и «поперек» земли.
Пан задумчиво посмотрел на меня.
— А походил бы я сейчас! Коль не апатиты, наверняка работал бы со слюдой, с кошачьим золотом.
— С кошачьим золотом?
— Ну да. После прокалки, в костре например, слюда превращается в сгустки, очень похожие на золото или бронзу. Поэтому охотники зовут эти сгустки кошачьим глазом и верят, что они приносят счастье,
2
На станции Хибиногорске, у высокой платформы стоит пассажирский поезд Вуд-явр — Титан — Беломорск. Я и Островецкий предъявляем постоянные свои пропуска и поднимаемся в вагон. В нем немного пассажиров, не более двадцати. Вагон — новой конструкции и я внимательно начиная осматривать его внутренность.
В нем отдаленное сходство с московским трамваем. Посредине широкий проход, по бокам двуместные диваны, — уютные открытые купэ на четырех пассажиров. Около каждого окна раздвижные столики, в ящиках которых лежат шахматы и шашки. Игральные фигуры изготовлены из хибинита, — массивны и тяжелы. И в этом их преимущество, — они крепко стоят на квадратном поле, даже при быстром ходе поезда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
