Предисловие
Татаро-монгольское нашествие 1237–1240 годов в истории Руси было страшным событием, память о котором в сознании русского народа неизгладима. Она живёт в былинах, песнях, поговорках, не говоря уже о летописях и памятниках литературы. Одно из самых значительных и передовых государств Европы было словно смерчем опустошено бесчисленными полчищами кочевников, вышедших из степей Монголии; это были сотни тысяч вооружённых всадников, за которыми двигался гигантский лагерь шатров на колёсах. Полный гордости за свою «светлоукрашенную Русскую землю», народ видел её погибель. Опустошение пронеслось над территорией от Волги до Дуная.
Первой жертвой завоевателей пала в 1237 году Рязанская земля[1]. Тщетно рязанский князь просил помощи у своего соседа владимиро-суздальского Великого князя Юрия Всеволодовича. Тому не было дела до несчастья «чужой земли», хотя через короткое время оно неотвратимо пришло и к нему. В феврале 1238 года Владимир был разгромлен, а князь Юрий сложил свою голову на берегу реки Сити.
Русь в ту пору была разобщена, раздроблена на отдельные княжества, каждое из которых представляло собой самостоятельное государство. Ослабление Руси и его причины давно уже видели передовые русские люди. Ещё за полстолетия до татаро-монгольского нашествия автор замечательного «Слова о полку Игореве», с болью и тревогой следивший за судьбами Русской земли, призывал князей оставить ссоры и всем вместе стоять за Русскую землю, Тревогой и призывом полны страницы русских летописей.
Русские люди умирали, но не сдавались. В поэтичном образе Евпраксии, княгини небольшого удельного Зарайского княжества, входившего в состав Рязанской земли, автор «Повести о разорении Рязани Батыем» передал это с необыкновенной остротой. Евпраксия бросилась с терема и разбилась (по-древнерусски «заразилась», откуда по легенде и происходит название Зарайска), только бы не быть рабыней завоевателей. Но это был пассивный протест. Народ умирал, борясь с врагом до последнего. Именно простой народ — крестьяне и ремесленники противостояли войскам монгольского хана Батыя[2]. И русский богатырь Евпатий Коловрат был одним из них, был олицетворением силы народа. Он один был подобен целой крепости, поразить его враги могли только осадными стенобитными орудиями. Хан Батый без боя не взял ни одного города, но особо «злым» для него оказался небольшой городок Козельск, многие дни сопротивлявшийся несметной силе.
И не болота, леса и морозы, а именно эта сила народного сопротивления изнурила татаро-монгольские войска, которые уже не в силах были двигаться далее на север и оставили неразорённой обширную Новгородскую землю. Враги вынуждены были повернуть на восток и только через два года, в конце 1240 года, новым походом пришли на Русь, опустошив на этот раз Киевскую землю.
Русь заслонила собой Европу, спасла её культуру и цивилизацию. Имея в своём тылу такой «злой» и непокорный народ, будучи обессилен его сопротивлением, Батый не мог двигаться в глубь Европы.
На Русь легло двухсотлетнее татаро-монгольское иго, сковавшее всю жизнь страны, отбросившее её назад, но не сломившее русский народ. Многие годы народ вынашивает мысль об освобождении. Вспыхивают восстания против поработителей в Ростовской земле в 1262 году, в Твери в 1327 году.
Но все эти разрозненные выступления против татаро-монгольского ига не могли привести к успеху. Победу можно было одержать только сплочёнными усилиями всех русских земель.
Борьбу за освобождение Руси возглавила Москва. Москва терпеливо скапливала силы, неуклонно собирала вокруг себя русские земли. В 1380 году русские одержали победу на поле Куликовом. Подвиг потомков Евпатия Коловрата был не напрасен. Куликовская битва, хотя и не принесла окончательного уничтожения татаро-монгольского ига (оно пало лишь через столетие — в 1480 году), показала, что и татаро-монголов можно победить.
Усилия русского народа принесли победу. Талант, государственный ум и прозорливость князей при всём своём значении не могли определить судьбы России. Народ переживал национальный подъём и духовное возрождение. Русские люди строили города и монастыри, осваивали новые земли. Расцветали литература и искусство. Важнейшими центрами культурной жизни были монастыри. В них велось летописание. Летописцы донесли до нас страшную картину разорения и двухвекового ига и народной борьбы с ним. Летописцы не были, как это некоторые представляют себе, беспристрастными и сторонними свидетелями происходивших событий. Они жили одними чувствами со своим народом, в каких бы тихих кельях отдалённых монастырей они ни находились. Одним из основателей монастырей в XIV веке был Сергий Радонежский. С его именем тесно связана подготовка Куликовской битвы, вдохновителем которой он был. Его ближайшие ученики Ослябя и Пересвет мужественно сражались на поле Куликовом. Русский живописец того времени Андрей Рублёв гениально выразил дух народного возрождения. Всё его творчество наполняет мысль о единстве, любви и жертвенности, столь близкая людям славной эпохи объединения Руси и самоотверженной борьбы за её национальную свободу.
Татаро-монгольское нашествие оставило страшный след в истории Руси и задержало её развитие, но не сломило дух русского народа. Захватчики, сами того не подозревая, способствовали объединению Руси, сплочению всех её сил воедино. И когда настал час, народ, который мог показаться навсегда задавленным и погубленным, проявил высочайший героизм и навсегда сбросил ненавистное иго.
А. Рогов
Я живу в угрюмой, тесной келье,Из окошка узкого я вижуНебо и верхушки тёмных ёлок.Над окошком носятся, щебечутЛасточки с рассвета до заката,Дразнят вольной волей, жизнью прежнейИ обратно в мир зовут вернуться.Я люблю не меньше, чем другие,Ласковое солнце, песни ветра,Только недосуг мне наслаждаться —Дни мои в молитвах и трудахВ монастырской тишине проходят.Очинив гусиное перо,Я кладу перед собой пергаментИ пишу о том, что видел самИ что слышал от людей надёжных.Я пишу, чтоб вы, потомки, зналиО делах неслыханных, ужасных —О нашествии орды татарской.Чтоб вы знали, что не робость нашаОбрекла на муки Русь святую —Честно, до последнего мы бились,И немногим довелось живымиВыйти из побоищ этих страшных.Чтоб вы знали, что пришла к нам гибельИз-за княжьих распрей бесконечных.Испокон веков они, как волки,Грызлись меж собою, разорялиГорода и сёла друг у друга,Смердов убивали друг у друга,Злобу вымещали на невинных.
Не умели жить они в согласье —Смерть их помирила, неразумных.
Русь объята на юго-востокеНебывалым, жестоким пожаром.Из степей на Рязанскую землюПовалила орда кочеваяСтрашной огненной саранчой.
Исчислять татарскую силу,Что ковшами вычерпывать Волгу.Воздвигать для пришельцев преграду,Что плотину строить для ветра.
Ни обычаем, ни обличьемЭти люди на нас не похожи:Низкорослы и смуглокожи,А мечи их не прямы, а кривы,А слова их коварны и лживы —Обещаньям их верить нельзя.
Зажигают село или город,Тут и греются возле пожара,Как мы греемся возле костра,А потом на пожарище этомНа уголье конину пекут.
Всё сжигают они по дороге,Что с собою им взять не под силуВсё живое они убивают,Что с собою не могут угнать;И дымящейся чёрной пустынейПосле них остаётся земля.
Но до града Владимира[3] ветерНе донёс ещё запаха гари.Князь Георгий[4] пирует с дружинойВозвратясь с удачной охоты.
Нынче тур[5] им попался огромный —Мало стало таких великанов.А рогов столь длинных не виделДаже самый старый боярин.
На исходе ноябрь промозглый,Но уютно в гриднице[6] княжьей.На столе жаркое дымится —Тут зверина, говядина, птица.Ходит чаша по кругу, как солнце,И весельем гостей одаряет,Мёд им в голову ударяетИ развязывает языки.Похваляются друг перед другом:Тот медведя убил кулаком,Этот вышел на тура с ножом,Третий пуще народ удивил —Воробья на лету подстрелил.
Вдруг какой-то неведомый воинВ княжью гридницу быстро вошёл,Поклонился, перекрестилсяИ сказал Великому князю:
— От рязанского князя с поклономПрискакал я к тебе во Владимир.Он велел мне сказать, что татарыК нам в Рязанскую землю явились,И просил, чтоб ты вышел на помощьИли выслал войско хотя бы.И ещё умолял он не медлить —Ведь врагов подождать не заставишь!
Усмехнулся Георгий: — Не медлить?..Ишь ты, быстрый какой!.. А скажи-ка,Вы Чернигов[7] на помощь не звали?— Звали, — тихо ответил гонец.— Ну, и что же черниговский князь,Он небось поспешил к вам на помощь?— Нет, — ответил гонец ещё тишеИ умолк, потупясь угрюмо.
Князь опять усмехнулся: — Не медлить!..Ну, а если я вовсе не выйду,Сам не выйду и войско не вышлю?— Плохо, князь: все потонем в крови!Как покончат татары с Рязанью,Сразу двинут к тебе во Владимир,Ту же самую чашу ты выпьешь!
Князь сурово сказал: — Возвращайся!И рязанским князьям передай:Может, помнят они, что когда-тоРазоряли окраины нашиИ что я наказал их примерно —Так пускай же теперь басурманеИх накажут за те же бесчинства!
Обо мне же печёшься напрасно —Коль татары в отчину нашуСунут нос, проучу их жестоко,Как и вас, бывало, учил,Только звать на помощь не буду!
Вот ушёл рязанский гонец,Князь велел гуслярам-запеваламЗапевать весёлые песни,Чтобы снова радость, как пламя,В княжьей гриднице заполыхала.
Но весёлые старые песниУж не так-то и веселы будто…Не пылает пламенем радость —Всем другое мерещится пламя.Даже мёд уж не сладок, как прежде,Словно этот рязанский посланецОтравил его горечью слов.
Князь, дружина и гуслярыПили, ели, пели, плясали —Всё старались веселье вернуть,Но оно с той поры во ВладимирНикогда уже не возвращалось.
* * *
Ростовскому епископу КириллуСлучилось с Бела озера весноюК себе в Ростов Великий возвращаться.Ни талый дух, ни солнце, ни ручьиНе веселили старца, как бывало:Скорбел он крепко о народе русскомИ небеса молил о милосердье.Рязань и все другие городаЗемли Рязанской сжёг Батый проклятый.Владимир пал, все жители погибли,Великая княгиня, и невестки,И внуки — все сгорели на полатяхВ соборной церкви. Сыновья убиты.И вся земля Владимирская впустеЛежит, как и Рязанская земля.А сам Великий князь ещё, быть может,Не знает о судьбе своей столицы —Отправился он войско собирать.Повсюду кровь… А что-то будет дальше?Насытился ли хищник этой кровью?..
Так размышлял Кирилл, когда увидел,Что возле речки Сити снег подталыйУсеян густо мёртвыми телами.
И жители поведали ему,Что бился здесь с татарами недавноВеликий князь Владимирский ГеоргийС дружиною отважною своейИ что из русских ни один не спасся.
И отыскал епископ тело князя —Недвижные глаза глядели в небоИ в них стояла талая вода.
И залился слезами добрый старец,И вспомнился ему осенний пир,Пророчество гонца о смертной чашеИ княжеские гордые слова…
