Юрий Леонидович Нестеренко
Приговор
Вместо эпиграфа
Ты видишь, как мирно
Пасутся коровы,
И как лучезарны
Хрустальные горы.
Мы вырвем столбы,
Мы отменим границы.
О, маленькая девочка
Со взглядом волчицы!
Спи сладким сном,
Не помни о прошлом.
Дом, где жила ты,
Пуст и заброшен.
И мхом обрастут
Плиты гробницы,
О, маленькая девочка
Со взглядом волчицы!
"Крематорий"
Вместо предисловия
Вообще говоря, это не фантастический роман. В нем нет ни магии, ни
недоступных современной науке технологий. Впрочем, если очень хочется,
можно отнести его к жанру альтернативной истории. В этом случае
предположим, что империя Карла Великого не распалась после его смерти, а
просуществовала еще несколько столетий, распространившись при этом на
всю Европу (включая Британию и славянские земли), а возможно, и дальше -
прежде, чем ее все же постигла участь всех империй. Тогда действие
большей части романа происходит где-то на юге Франции (хотя культура и
язык Империи сочетают в себе черты, доставшиеся от разных европейских
народов), а подбор тропического архипелага на роль Изумрудных островов
оставляю читателю в качестве самостоятельного упражнения. Впрочем, с тем
же успехом это может быть и некий параллельный мир, отличающийся от
нашего не только историей, но и географией. Все это, на самом деле, не
имеет значения.
Топонимика и топография вымышлены. Главной денежной единицей
Империи является крона; номинально в кроне сто хеллеров, в хеллере два
гроша, однако на практике золотые и медные деньги имеют разный курс.
Технический прогресс в Империи в каких-то областях может опережать
известную нам версию истории, а в каких-то — отставать от нее.
У этого романа два источника вдохновения — песня группы
"Крематорий" "Маленькая девочка" и фильм "Город потерянных детей" (тем,
кто любит читать под музыку, рекомендую саундтрек из этого фильма).
Впрочем, прямого отношения к сюжету они не имеют. Это — совсем другая
история.
Долгий летний день уже клонился к вечеру, а лес все не кончался.
Вообще-то я люблю леса. Ехать теплым днем под раскидистыми кронами
вековых деревьев, вдыхая родниковой чистоты воздух и слушая негромкую
перекличку птиц, куда приятней, чем пробираться сквозь гам и толчею
узких кривых улиц, где в общую вонь сточных канав вливается то едкий
смрад из мастерской кожевенника, то тяжелый дух мясной лавки. Однако
ночевать удобнее все-таки под крышей. А я уже вторые сутки не встречал
жилья, если не считать сожженной деревни, которую я миновал утром. Эти
края и в довоенные времена были не слишком густо населены, а уж
теперь… Карты у меня не было, уж больно дорого они стоят — да и можно
ли в наше время доверять картам? — но заросшая тропка под копытами моего
коня должна же была куда-нибудь вести. Впрочем, судя по ее состоянию, не
ездили по ней уже давно. Кое-где она и вовсе пропадала под зеленым
ковром молодого подлеска. Здесь, на юге, все растет быстро.
Наконец между деревьями впереди замаячил свет открытого
пространства. Мой притомившийся конь, чуя близкий отдых, прибавил шагу,
и не прошло и четверти часа, как мы выехали на берег озера.
Озеро было не слишком большим, и, насколько я мог разглядеть,
никакая речка не вливалась в него; очевидно, его питали подземные
источники. На противополжной стороне все так же зеленел нетронутый лес,
однако тропа сворачивала вдоль берега направо, и, поворотив коня в ту
сторону, я различил сквозь кроны деревьев очертания массивных стен и
башен. Замок! Что ж — это даже лучше, чем ночлег в убогой крестьянской
лачуге или на грязном постоялом дворе. Если, конечно, меня пустят
внутрь. Но отчего бы и не пустить? Одинокий путник не производит
впечатления опасного, а провинциальные бароны, всю жизнь проводящие в
подобной глуши, охочи до новостей и оттого не особо обращают внимание на
титулы.
Однако, чем ближе я подъезжал, тем больше убеждался, что едва ли
мне доведется рассказывать здесь новости. Плющ и мох густо покрывали
стены, подобно плесени на гнилье; черные провалы бойниц и выбитых окон
напоминали глазницы черепа. Кое-где над ними еще можно было различить
серые языки застарелой копоти. Над круглым донжоном торчали редкие
черные головешки — все, что осталось от бревенчатого шатра крыши.
Окончательно об участи замка мне поведали засыпанный в нескольких местах
ров, некогда соединявшийся с озером (ныне в оставшихся обрывках рва
стояла тухлая вода) и валявшаяся на земле обгорелая створка ворот, судя
по всему, вынесенная тараном (теперь на ней уже кое-где зеленела трава).
Что ж — не было ничего удивительного в том, что война добралась и в эти
леса. Судя по всему, со времени разыгравшихся здесь кровавых событий
прошел уже не один год. И едва ли кто-нибудь из владельцев замка уцелел,
раз не было никаких попыток восстановить родовое гнездо. Опять-таки,
ничего удивительного.
С мечтой о сытном ужине из баронских кладовых приходилось
проститься. Равно как и о ночлеге на мягкой постели. Нет никаких
сомнений, что внутри все разграблено и сожжено. Но каменные стены — это
все-таки по-прежнему каменные стены, и ночевать, конечно, следует
внутри. Возможно, другой на моем месте испугался бы оставаться на ночь в
таком месте, где пролилась кровь, а вокруг на многие мили — ни единой
живой души, однако я не верю в суеверную чепуху. Будь в россказнях о
привидениях хоть капля правды — после всех войн и убийств прошлого от
призраков было бы уже просто не продохнуть.
Однако я долго рассматривал замок из-за деревьев, не решаясь
выехать на открытое место, ибо в развалинах могла таиться и вполне
реальная опасность. Преимущество каменных стен и сводов над лесной
землянкой очевидно не только мне, а лихих людей за последние годы
развелось немало. Сейчас хватает и господ дворян, выходящих на большую
дорогу — что уж говорить о простых мужиках, вроде обитателей утренней
деревни. И пусть, по большому счету, они не виноваты в том, что лишились
крова и имущества, но путнику, на котором они захотят выместить свои
несчастья, от этого не легче. Правда, тех, кто вздумает на меня напасть,
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
