Андрес Трапьельо. Стихи
Юноша
Жаркое лето, дубы,поля золотого жита.Главный колокол пробилк вечерне. Под небесами играетстайка средневековых ворон,и один за другим собираются клирикив крестьянских одеждах. Запах воскав храмовых нефах, холодстарых камней.
Ты грустишь на плите,юноша, словно рядом с тобойподруга — не умерла, не спит,просто ушла в себя, в свою тайную,на тебя одного обращенную нежность.Читать, мечтать, следить, как проходит время,а мысли бегут как вода.Вот она, вечность. Жить не живя.Умереть не умирая. И слушатьдалекий, как сердцебиение дня,перезвон бубенцов в темнеющих тополяхи ручей в осоке.
Наставники ушли
Я вспоминаю шляпы с широкими полями,ленты из черного и лиловатого шелка.В высоких зеркалах со снятой фаской рам —агония черных небеснад взморьями и городами,сиротство в неприкрытом смысле слова.Ни богов, никаких высоких материй.Европа в мыслях занята другим.Рим, Париж, Мадрид, Лиссабон,провинции роз, —царством смерти стал для них этот вечерв тебе.Они ушли, все старшиесобратья. По ним осталось поле,рисунок лётаи зазор в пространстве.Они теперь в тебе, занозы, шип любви,эти тени между тенями.Оливы, пальмы, кипарисы,наставники, наш родословный ствол.
Е. D
Вот я, взгляни. Мой рот затянут мхом,крутой зимой здесь только снег бывает —сядь рядом, путник.Когда на плитах ливеньчеканит серебристые короныи в кипарисах молча гаснет день,мне снишься только ты. Но ты далёко.Вот имя, прикоснись к нему, смахнис померкших букв нападавшие листьяи скрюченные лепестки давнишнихцветов. Окликни же меня, скажи мне:что ветер — неужели всё унесили над полем вправду чем-то веет,как будто розмарин зазеленел?
Бойцу на Эбро[1]
Посвящается Соледад
Что мы знаемо вековых дорогах сквозь грязь и жижу?Что мы можем вспомнитьо прошедшей войне,о тех деревушках среди виноградных садов?О тех деревенских пляскахна зеленых полях и о свете карбидок,когда лишь святая вечерняя синеваостается меж старых, перезабытых надгробий?
Осень, ты моя осень.Что мы знаем о той войне?Скажи, почему синева, священная синеванапоминает о тех, кто уже никогда не вернется,тех, кто ушлистародавним утромпо вековым дорогам сквозь грязь и жижу?
Розы на День святого Сильвестра[2]
Шестьдесят лет назад, ровно в этот же день,в Саламанке скончался дон Мигель де Унамуно.Говорят, та зима была крайне жестокой,хоть и не такой, как в следующем, тридцать седьмом(Теруэль, перебои с едой, температура ниже нуля),или еще через год, в феврале и мартетридцать девятого, та, оставшаяся в памятибеззвучным застенком страха,когда каждый, босой, бездомный,в отчаянье ждал конца,а тот был только началом еще горших мучений.Всего минуту назад, через шестьдесят летпосле той смерти, про которую ты не вспомнил,ты принес из сада несколько роз,если такое имя подходитвот этим крохотным, эмалевым цветкам,почти белым, одним бутонам,еще не нашедшим форму.Опускается вечер, голубоватый,как дымка в глазах грудничка,как призрак умершего,в чьих глазницах — заледеневший прудсо вмерзшими в него конькобежцами.Тянется путеводная нить,соединяя тот тридцать шестой, Унамунои эти крошечные цветы. Тайный путь,проходящий через твоего отца, ту войну,снег и вьюгу тридцать девятого,и снег, который сейчас посыпает сад,но так и не ляжет жестоким, жестким покровомпод ледяной рукой, пытающейся из этих розсмастерить хоть маленький праздник,единственную надежду.Тайный путь, похожий на тебя самого,пришедшего вот сейчас,под вечер святого Сильвестрав этот дом, который ты донимаешь расспросамии который рассказывает о давнишнем,об умерших, предчувствиях, озареньяхбезо всякого вывода,просто чтобы ты почувствовал:жизнь — словно этот снег,который еще не лег, а уже растаял.
Вот она…
Вот она,пугающая смерть.Конец подступил,а у тебя так и нет ответа.Хрустальный стакан,цветок на столеи боль, что уходишь,а сердце не понимаетсмысла трех этихпростейшихвещей.
Примечания
1
Осенью 1938 г. в долине у этой реки на севере Испании войска республиканцев потерпели сокрушительное поражение.
2
День святого Сильвестра — 31 декабря
