Тихон Пантюшенко
Главный врач
1
Село Поречье тянется вдоль левого берега речки Ольшанки почти на три километра. Оно издавна славится своими садами. Каких только сортов яблонь нет в этих садах: титовка, черное дерево, пепин литовский, папировка и неизвестно как попавшая сюда эстонская яблоня теллисааре. Но главное в садах Поречья все-таки смородина. Возможно, от этого белорусского слова «парэчкi» и само название села. Весной, в пору цветения, во всей округе и днем и ночью слышится неумолкающее пение птиц: в ближайших лесах — зарянки, в пойме Ольшанки — коростели, в садах Поречья — соловьи. С поречанскими соловьями могут сравниться разве только что курские соловьи. В песне поречского соловья бывает до сорока колен, тогда как у других — не более десяти. Соловей поет лишь весной. Летом у него другая забота: как вырастить птенцов, как их накормить и уберечь от опасности, когда они, немного подросшие, но еще не умеющие летать, покидают свои гнезда и ловко, как мышата, шныряют в разнотравье.
В летнюю ночь в Поречье тишина. Перед рассветом ее первым нарушает петух Титовых. Спросонья крик — пробный, не очень уверенный, потом — в полную силу. По голосистости петуху Титовых нет равных во всей поречской округе. За ночь воздух в селе пропитывается запахом цветущего жасмина, фиалки, чабреца и кто знает каких еще кустарников и распустившихся цветов. Но это летом. Теперь же осень. Уже позади бабье лето, и дни все чаще становятся хмурыми.
Работай Наталья Николаевна Титова врачом сельской больницы где-нибудь в другом месте, а не в родном Поречье, никому и в голову не пришла бы мысль звать ее только по имени. Здесь же, где ее знают что называется с пеленок, это было в порядке вещей. Правда, в последнее время кое-кто из односельчан уже называл ее по отчеству, а совсем пожилые — почтительно — Натальей Николаевной. В том, что старики относятся к специалистам с особым уважением, ничего удивительного нет. В преклонном возрасте больше болеют, чаще обращаются за медицинской помощью, постоянно ведут разговоры, кому и как удалось избавиться от недуга. И если врач знающий, да к тому же и внимательный к людям, его доброе имя устанавливается сразу же.
Но так бывает только с приезжими. У односельчан же все иначе. Недаром говорят: нет пророка в отечестве своем. Рабочий стаж Натальи Николаевны, или просто Наташки Титовой, как зовет ее большинство взрослых в Поречье, всего лишь несколько месяцев. После окончания столичного медицинского института ей предложили учебу в аспирантуре. Но от этого предложения она отказалась. В комиссии по распределению выпускников знали, что Титова занималась в студенческом научном кружке, имеет несколько печатных работ. Значит, человек готовил себя к научной работе.
Удивленный отказом Натальи Титовой от аспирантуры председатель спросил: «Вам что, не нравится наука?» — «Нравится», — ответила Титова. «Так в чем же тогда дело?» Титова только пожала плечами. «А-а, понимаю, — сочувственным тоном сказал председатель. Ему показалось, что он догадался о причине отказа выпускницы. — У вас, наверное, болен кто-нибудь из родителей, и за ним нужен уход?» — «Отца у меня нет, а мать вполне здорова». Председатель обвел глазами членов комиссии, как бы спрашивая: «Вы что-нибудь понимаете?» Те лишь пожали плечами, мол, такого встречать им не приходилось, тут что-то не так. Долго еще уговаривали Титову, но так и не уговорили. Не узнали и причины, по которой она отказалась остаться в институте. Тогда представитель министерства предложил ей должность главного врача Поречской больницы. «Да какой из меня главврач?» — искренне удивилась Титова. На это ей резонно ответили, что не боги горшки обжигают и главврачами не рождаются. «Но для этого нужен хоть какой-то опыт», — не сдавалась Титова. «В организаторской работе опыт приобретается в процессе самой работы, — сказал представитель министерства. — Сами вы из Поречья, людей знаете хорошо, да и они, надо полагать, знают вас не хуже». — «Но там уже есть главврач. Вы собираетесь посылать меня, можно сказать, на живое место». — «Не главврач, а только исполняющий обязанности». — «Все равно», — не сдавалась Титова. Она знала из разговоров с односельчанами, место главврача больницы занимает своенравная и очень сварливая женщина. Работать под ее началом — не лучшее из того, на что может рассчитывать молодой специалист. Но гораздо хуже руководить таким врачом. Это, кажется, понимал и представитель министерства.
Все это было как в дурном сне.
Наталья уже собиралась домой, когда в рабочую комнату заглянула дежурная медсестра:
— Наталья Николаевна, там привезли этого… Терехова.
— Антона? Что с ним?
— Привез шофер директора совхоза. Говорит, свалился с леса.
— С какого леса?
— Почем я знаю.
Наталья, на ходу застегивая пальто, выбежала во двор. Возле урчащей «Нивы» прохаживался водитель Миша Ведерников. Увидев Наталью, сдвинул на затылок шапку, прихлопнул ее и, открывая дверцу машины, заговорил:
— Из Мишевичей позвонили на центральную усадьбу. Правильно? Там строят коровник. Явился Антон пьяный. Полез на леса. Правильно? Ну и свалился. Что там ему отшибло, не знаю. Директор сказал: аллюром туда и обратно. В больницу, значит. Я за баранку и в Мишевичи. Правильно?
— Правильно, Миша. Все правильно. Помоги-ка перенести его в приемный покой.
Водитель улыбнулся, повел плечом. Подковырнула-таки его Наташка. Поймала на том, будь оно неладно, словечке.
— Только сбегай, пожалуйста, за носилками. Может, у Антона и вправду что-нибудь отбито. И возьми кого-нибудь в помощь.
У двери приемного покоя, куда перенесли Антона, сразу собралось с десяток любопытных из числа ходячих больных. Все уже знали, кого, откуда и в каком состоянии привезли. «Але ж и наклюкався. Аж сюды тхне», — шептались в коридоре. — «И як ён залез на тыя рыштаванни?» — «Чалавек з пьяных вачэй куды хочаш залезе. Ён, нибы той лунацик». — «И што дзивна: высока, а ён, як кацяня, скацився, и хоць бы што».
Антон и впрямь отделался одними ушибами. Зато опьянение оказалось тяжелым. Глаза красные, как у кролика-альбиноса. Нос синюшный. Лицо мертвенно-бледное.
Во время студенческой практики Наталья не раз видела людей с алкогольным отравлением. У Антона — не так. Вид какой-то отрешенный, молчит, смотрит в потолок, и лишь изредка пройдет по лицу гримаса боли. Наталья время от времени посматривает на него и все больше тревожится. Лучше бы уж стонал, ругался. Бывало такое. Дежурный врач послушает-послушает да и спросит: «А тройную растудытную можешь?» И не обижался, когда в ответ услышит: «Тебе бы, коновал, смешочков с
