Сергей Тимофеевич Аксаков
Замечания и наблюдения охотника брать грибы
В числе разнообразных охот человеческих имеет свое место и смиренная охота ходить по грибы, или брать грибы. Хотя она не может равняться с другими охотами, более оживленными, уже потому, что там приходится иметь дело с живыми творениями, но может соперничать со многими, так сказать, второстепенными охотами, имеющими, впрочем, свои особые интересы. Я даже готов отдать преимущество грибам, потому что их надобно отыскивать, следовательно можно и не находить; тут примешивается некоторое уменье, знание месторождения грибов, знание местности и счастье. Недаром говорит пословица: «Со счастьем хорошо и по грибы ходить».[1]
Тут есть неизвестность, нечаянность, есть удача и неудача, а все это вместе подстрекает охоту в человеке и составляет ее особенный интерес. Охота ходить по ягоды или за орехами (одна из охот второстепенных) с первого взгляда может показаться сходною с охотою брать грибы, но при ближайшем рассмотрении мы увидим, что последняя имеет большие преимущества. Охотники брать грибы, верно, со мною согласны, и с ними-то хочу я побеседовать, им хочу сообщить мои многолетние наблюдения.
Грибы составляют самую питательную, вкусную и здоровую пищу, если они употребляются не в излишестве, не слишком жирно приготовленные, а совершенно прожаренные и уваренные или совершенно просолившиеся. Последнее относится к тем породам грибов, которые солятся сырыми, как-то: грузди, рыжики и другие. Для горожан грибы лакомство, для народа пища, а в иных местах отрасль дохода. Гриб – дитя леса. В степи нет грибов, кроме шампиньонов и луговиков, но и те родятся только на земле унавоженной, на выгонах, толоках и дорогах, всегда около жилищ человеческих или скотских. Всем известное дело, что если посеять и насадить, одним словом развести и вырастить лес в чистом поле, то непременно начнут родиться в нем грибы, свойственные породам разведенного леса. Но не в одной тени (как думают многие), бросаемой древесными ветвями, заключается таинственная сила дерев выращать около себя грибы; тень служит первым к тому орудием, это правда; она защищает землю от палящих лучей солнца, производит влажность почвы и даже сырость, которая необходима и для леса и для грибов; но главная причина их зарождения происходит, как мне кажется, от древесных корней, которые, также в свою очередь увлажая соседнюю землю, сообщают ей древесные соки, и в них-то, по моему мнению, заключается тайна гриборождения. Это убедительно доказывается тем, что около пней срубленных дерев, производивших в изобилии известные породы грибов под своей живительной тенью, долго продолжают родиться те же самые породы, иногда десять лет и более. Медленно умирая, наконец корни сгниют и высохнут, и грибы перестанут родиться. Я неоднократно имел случай производить мои наблюдения над пнями дерев, стоявших отдельно на полянах и опушках, где нельзя предполагать влияния других соседних дерев. В доказательство же, что одной тени и влажности недостаточно для произведения грибов, можно указать на некоторые породы дерев, как, например, на ольху, осокорь, тополь, черемуху и проч., под которыми и около которых настоящие грибы не родятся. Полная зависимость гриборождения от древесных соков и даже от качества их всего убедительнее доказывается уже тем, что многие деревья производят исключительно им свойственные грибы. Если бы нужны были только сырость, тень и прохлада, то всякие породы грибов родились бы под всякими деревьями.
Народ, признавая вполне влияние дерев на грибы, дал некоторым из них названия, происходящие от названия дерев, как, например, березовик, осиновик, подорешник, дубовик и проч.
Грибы разделяются на употребляемые в пищу и не употребляемые: последние вообще называются поганками; в числе их находятся грибы ядовитые, как-то: дубовик, мухомор и другие. Между поганками есть грибы, которые в иных местах России считают вредными, а в иных местах употребляют в пищу, например: свинухи, или коровьи уши, валуи, моченки, чернухи и проч.; их предварительно отваривают или вымачивают, потом солят и кушают без всякого вреда. Я знал даже человека, который все грибы, кроме дубовиков и мухоморов, считал съедобными и доказывал их безвредность собственным примером и всего своего семейства; он утверждал даже, что так называемые поганки точно так же вкусны, как и другие грибы.
Этому, впрочем, трудно поверить, потому что поганки по большей части не только имеют неприятный цвет и вид, но и пахнут очень противно.
Замечательно, что многие породы грибов съедобных, или хороших, как иногда их называют, имеют как бы соответствующие им грибы поганки, несколько похожие на них образованием своим и цветом; еще замечательнее, что когда начнут появляться эти поганки между хорошими грибами, то они начнут пропадать; наконец, слой съедобных грибов проходит, и местом их пребывания совершенно завладеют поганки. Это особенно бывает приметно в тех грибах, которые родятся во множестве слоями, кучками, как, например, в маслениках, рыжиках и белянках.
Всем охотникам известно, что у грибов есть любимые места, на которых они непременно каждый год родятся в большем или меньшем изобилии. Без сомнения, этому должны быть естественные причины, но для простого взгляда эта разница поразительна и непостижима. В лесу довольно частом, где корни и даже ветви одних дерев встречаются с корнями и ветвями других дерев, любимые места, если они и есть, заметить трудно; но в редколесье или на полянах они очевидны и никакому сомнению не подвержены. У меня есть дубовая роща, в которой находится около двух тысяч старых и молодых дубов; старые, в числе более двухсот, стоят очень редко между собою на большой сенокосной поляне, и только под некоторыми из них с незапамятных времен родятся во множестве белые грибы, несколько особенного образования и величины, необыкновенной плотнины и крепости и также необыкновенного бронзового или стального цвета, иногда пестрые и глянцевитые, как мрамор. Первое качество, вероятно, происходит от качества сока дубовых корней, а последнее – от действия солнечных лучей, потому что одиночно стоящие высокие дубы дают мало тени. Под другими же дубами, на той же вышесказанной сенокосной поляне, грибов бывает очень мало, а под некоторыми и совсем не бывает. Есть также у меня в саду и в парке, конечно, более трехсот елей – и только под четырьмя елями родятся рыжики. Местоположение, почва, порода дерев – все одинаково, а между тем вот уже двенадцать лет, как я сам постоянно наблюдаю и каждый год вновь убеждаюсь, что грибы родятся у меня на одних и тех же любимых своих местах, под теми же дубами и елями. Разные породы грибов, родясь около отдельных дерев, представляют замечательную особенность, которая состоит в том, что грибы предпочтительно родятся на северной стороне дерева: на восточной и западной – их бывает гораздо меньше, а на южной стороне, особенно в сухое время, грибов почти не бывает.
Такое влияние частей света и солнечного стояния еще очевиднее в породе рыжиков: рыжики красные около одной и той же ели постоянно родятся на север и до половины восточной и западной стороны. Тут, точно по назначенной черте, к югу идут уже рыжики зеленовато-синие, имеющие поверхность шероховатую, как будто засохшую, хотя корень и шляпка гриба в изломе точно так же красны и сочны. Таким образом, окружность дерева разделяется по равным частям; рыжики красные занимают северную сторону, а рыжики зеленоватые – южную; восток же и запад обеими породами делятся пополам: но и тут на южной стороне грибов бывает меньше.
Нет никакого сомнения, что в дождливые, мочливые года, как выражается народ, грибы родятся в большем изобилии, особенно если ненастье сопровождается теплом; но и тут бывают исключения, непонятные простому наблюдателю, которые объяснить может только наука. Я неоднократно замечал, что, несмотря на сильную теплоту атмосферы, дожди бывают иногда вредные грибам: иногда это вредное действие оказывается медленно и незаметно, а иногда – с поразительной очевидностью и быстротой, особенно на грибах молодых, только что вышедших из земли. В продолжение последних двенадцати лет я видел четыре раза сильные опустошения, произведенные дождем, выпавшим по видимому при благоприятных условиях теплоты. Два раза такой дождь сопровождался какою-то сухою мглою, которая пахла противною гарью, а два раза дожди были проливные, сильно промочившие землю и мгновенно смененные солнечным сиянием. Посещая каждый день, около полудня, все грибородные места моего сада и парка, на которых накануне я оставил множество молодых белых грибов, я был поражен внезапною переменою их вида: более или менее все молодые грибки сморщились и позасохли, а самые маленькие, величиною с горошинку и даже с маленький лесной орех – исчезли, и только какая-то гниловатая пыль, которую и различить было очень трудно, лежала на тех местах, где находились грибные зародыши. Некоторые из грибов, более возмужавших, оправились и достигли своей обыкновенной величины, но уже в каком-то несколько изуродованном виде; прочие же подгнили и свалились. Такие вредные следствия дождя были замечены и записаны мною каждый раз. Подобное же действие, но медленно обнаруживающееся, производят иногда изобильные ночные росы, производящие желтоватые пятна даже на траве. Кстати будет здесь сказать, что существующее в народе поверье, будто замеченный человеком гриб не вырастет, а завянет, по моим наблюдениям совершенно несправедливо. У меня всегда бывает множество замеченных грибов, преимущественно белых, и я беру их в таком возрасте, какой мне понадобится, или оставляю достигать полного своего развития и красоты. Я не стану самоуверенно утверждать, что взгляд человека не может производить магнетического действия на растительное царство, но скажу только, что бесчисленные опыты меня убедили в том по крайней мере, что мой взгляд никогда грибам не был вреден; я даже пробовал слегка дотрогиваться до грибов и освобождать их от листьев и травы, которые иногда мешают грибам расти; я даже отламывал кусочки от их шляпок, а грибы росли по-прежнему. Одно верно: если пошатнуть корень гриба, он завянет и пропадет.
