Иван Царицын
Последний человек на Земле
В камине горел огонь. В огне сгорали книги. Сгорали тома Толстого, Чехова, Томаса Манна, сгорали труды Сартра, Бердяева, Хайдеггера. Это был очень большой камин и в нём можно было сжечь очень много книг.
Человек сидел на табурете. Он напоминал истукана. Он смотрел на огонь. В его будто стеклянных, застывших глазах отражались отблески пламени. Его пальцы с обгрызенными ногтями сжимали колени. Слышался только треск пламени.
Наконец человек поднял бессмысленный взгляд на портрет Достоевского, висевший над камином.
— Зачем ты был нужен?
Он захотел ножом искромсать портрет и сжечь обрывки, как он сжёг книги из отцовской библиотеки. Но Достоевский с портрета словно взывал к нему. Человек знал, что Достоевский хочет, чтобы он сам ответил на свой же вопрос и чтобы он ответил на вопрос вместо всех тех, чьи книги он сжёг.
Мучительно было человеку! Помимо писателей и мыслителей были и миллионы тех, чьи имена не сохранились, миллионы тех, кто вопрошал из небытия: зачем? зачем? зачем?…
И он, не в силах совладать с ужасающей ответственностью, дал слабину — сорвал портрет и целиком затолкал в огонь.
Прошла минута, другая и человек успокоился. Он посмотрел на наручные часы. У него осталось два часа. Каких-то два часа…
Его дом стоял на холме, у подножия которого текла река. Не так далеко возвышалась гора, на её обрыве ютилась небольшая церковь, давно заброшенная. Будучи ребёнком, человек мог подолгу всматриваться в отвесную скалу и церковь, напрасно пытаясь разгадать как древнему гению удалось так естественно, с такой чудесной гармонией вписать (подобно Богу) лёгкую, стройную, белокаменную церквушку в суровый горный ландшафт…
Кто-то окликнул его. Человек вздрогнул, огляделся. На кровати лежал тощий бледный старик. Усохшей костлявой рукой он поманил к себе. Человек отвернулся.
— Ты — всего лишь галлюцинация. Оставьте меня в покое!
— Подойди, — гнетущий стариковский голос.
И с удручающей суровостью, не умолкая ухало один за другим: подойди, подойди, подойди.
Человек навис над стариком, тот вжался в кровать, затрясся всем своим костлявым измученным телом и на грани какой-то предсмертной паники взмолился:
— Книга! Книга!
— К чёрту! — разозлился человек.
Старик протягивал небольшой томик. Какая знакомая книга — «Покорители космоса». Человек зачитывался ею в юности, там рассказывалось о Гагарине, Леонове и многих других. Где-то в юношеском сердце он даже лелеял мечту стать космонавтом, хотя и понимал, что это недосягаемо.
Старик измождённо шептал:
— Мы, это были мы…
— Достало, — человек выхватил книгу и швырнул в камин. Она не попала в цель, ударилась об стену. Тогда человек, не мешкая покончить с этой гнусной историей, подобрал книгу, недюжинной силой разорвал пополам и отправил в огонь ко всем прочим творениям.
На кровати больше никого не было. И никого не было вокруг. Лишь с улицы доносилось завывание ветра в скалах, доносился шумный бег реки — звуки одинокого, брошенного мира.
Полтора часа. Осталось каких-то полтора часа…
Он вышел в сад. Некогда это был яблоневый сад удивительной красоты, созданной и воспетой людьми. Теперь же он приобрёл другую красоту, дикую, необузданную, первобытную. За ним давно уже никто не ухаживал. От самой первой, привнесённой людьми красоты, остались лишь детские качели. Два тугих каната, доска — грубо и просто.
А где-то не так далеко — белая церковь.
Сад скрывал и другие артефакты. Меж двух столетних яблонь, чёрных от избытка времени, в густой траве расположились, укрытые моховым одеялом, две каменные плиты — могилы матери и отца. Человек позабыл, когда земля приняла родителей и думал, что могилы не менее древние, чем церковь. За последние месяцы время как-то расплылось в его сознании, и многое смешалось, наслоилось, яркие воспоминания тускнели, а что-то забытое и незначительное неожиданно подсвечивалось памятью. Трудно было всё это разобрать, уместить в какой-то порядок, да и сильного желания не было.
Он постоял над могилами. Что теперь, когда он остался последним, они значат для него? Конечно, личное, интимное чувство преданности, тёплой любви он сохранит до конца. Но вот он уйдёт, и кому нужны будут его воспоминания, его трепетно хранимая все эти годы любовь? Ему говорили, что дети — это продолжение, шаг в бессмертие, но оказалось, что выход из сансары, бесконечного колеса рождения и смерти, заканчивается ужасной оглушающей пустотой.
Странно — сейчас он как бы впервые увидел красоту в гармонии мха, густой зелёной травы и каменных плит. Странное ощущение несостоявшегося разговора.
Задрожали кроны деревьев, словно дыхнул кто-то большой и незримый. Человек увидел, что на качелях сидит мальчик. Ребёнок начал раскачиваться, заскрипели канаты.
— Стой, — крикнул человек.
Мальчик повернул к нему лицо — и засмеялся тем чистым смехом, каким могут смеяться только дети.
— Я на это не куплюсь, — снова крикнул человек.
Мальчик продолжал смеяться, а человек знал, что ничего не кончится, пока он не поговорит с ним.
— И что ты мне расскажешь?
Ребёнок спрыгнул с качелей. Видно было, что жажда жизни переполняет его. Ему, как и всем детям носиться бы по просторам, играть, шалить, но он был всего лишь миражом, хитрой уловкой разума. Поэтому он стоял неподвижно, наперекор своему естеству.
— Хочу поиграть, — сказал мальчик.
— Не время для игр.
— Мы много играли когда-то.
— Когда-то, — повторил человек и закрыл глаза. Ветер обдувал лицо и навевал воспоминания. Воспоминания, которые никому больше не нужны.
Мальчик вздрагивал. Человек ласково провёл ладонью по волосам ребёнка, печально вымолвил:
— Тише.
— Побежали к реке.
— Я не могу. Мне надо быть здесь.
— Мы быстро.
Человек касался волос мальчика, а другой рукой держался за шершавый канат. Не было в тот момент для него ничего более настоящего, более искреннего, чем канат, за который когда-то так же держались чьи-то детские пальчики и волос ребёнка, прикосновения к которым напоминали ему чувство, когда он, сам будучи маленьким, притрагивался к волосам матери. Он с необъятной остротой ощущал самого себя и своё присутствие в мире.
— Побежали! — слёзно пискнул мальчик. Пот выступил у него на лбу.
Драгоценный момент был упущен, вернулся обман.
— Я не могу, — ответил человек.
Память подсветила ещё одно полузабытое воспоминание, и человек сказал:
— Помнишь, у нас была детская книжка с картинками, а в ней главка, которая называлась «Для чего нужна собака?»
Ребёнок ответил:
— Чтобы быть домашним животным. Чтобы гулять с ней, чтобы с ней играть.
— Как было бы хорошо, если бы ты был прав. Но ты не прав.
Человек, подавив рыдания, подтолкнул мальчика:
