Индия НАЙТ
ПОЧЕМУ ТЫ МЕНЯ НЕ ХОЧЕШЬ?
Памяти моего отца,
Мишеля Эртсена,
1927 – 2001
Где мои былые дни?
Кончены. Забыты
Где веселье, радость, смех?
Пеплом прошлого укрыты
Нет, семья – не ад сплошной,
Но тоска изрядная
Что же сталося со мной,
Жизнь моя несчастная!
Коул Портер
1
Лежу в своей постели, слушаю, как Фрэнк в очередной раз занимается сексом. Звучит это примерно так: “А-хм, а-хм, а-хм, а-хм, а-хм”. Коитус в ритме пятистопного ямба, что, согласитесь, действительно неординарно. Слышен только его голос. Интересно, он что там, сам с собой развлекается? Если так, то вокальное сопровождение уж очень громкое. Нет, в самом деле, когда кто-то тихо дрючит на скорую руку, чего там комментировать? Что он может себе наговаривать? “Ну, Фрэнк, ты просто жеребец. Я от тебя тащусь. Ну, классно тебе, Фрэнки, детка?” Господи, мерзость какая. Гадость. Извращенец!
За что мне такая жизнь? Я ее не заслуживаю. Никому нарочно зла не причинила, исправно плачу налоги, люблю своего ребенка – и что в итоге имею? Соседа – грязного сексуального извращенца, который заводит себя похабными разговорами. Фу! Бе-э! Может, стоит включить свет и походить по комнате?.. Расслабиться.
Впрочем, соло – это уже хоть какое-то разнообразие. Обычно меня развлекает дуэт.
Но, похоже, с выводами я поторопилась – сегодняшняя подружка Фрэнка выдала себя. То молчала как убитая, а то вдруг как затянет: “Ииии”. Наверное, дамочка из Йоркшира. Уж очень у нее тягуче-пронзительно получается: “Иии-и-и”. А, теперь понятно: “Фрэнкиии-и-и”.
Так, уже немного лучше. И все же... Я, конечно, очень, очень рада, что у Фрэнка такая богатая половая жизнь, – должен же хоть кто-нибудь в этом доме заниматься сексом. Однако я бы предпочла не слышать этого. Я, между прочим, не специальнотут подслушиваю. Так уж выходит – стены тонкие, голоса громкие. А что делать? Жаль, что я не родилась безухой и у меня нет таких элегантных тюрбанов, как умоей прабабушки. Нет, уши у нее, конечно же, были... ну, вы поняли, что я имею в виду.
“А-хм, а-хм...” – похоже, конца этому не будет. (Впечатляет, поскольку такая поэзия продолжается минут двадцать пять-тридцать. У Доминика на все про все, включая предварительные ласки, уходило вдвое меньше времени. С другой стороны, он же англичанин, что с него взять? Хорошо хоть ноги от него унесла подобру-поздорову.)
Знаю, что вы думаете. Мол, вместо того чтобы лежать тут, плакаться, подслушивать, лучше бы встала, приняла душ, музыку включила, прогуляться бы вышла. Но я не могу. Сейчас два часа ночи, и малейший треск паркетины под ногой, шум воды или пение Монтсеррат Кабалье ясно дадут голубкам понять, что мне слышно каждое их движение. И потом, мне в своей постели очень даже удобно и вылезать из нее совсем не хочется. Тем более что на улице идет дождь. Тут вообще всегда идет дождь.
Бог мой, нельзя ли побыстрее все закончить? И вообще, почему у нас в доме такая плохая звукоизоляция? Между мной и этой парочкой целая ванная комната, так что мне вообще ничего не должно быть слышно. Дом большой, викторианский, и логично предположить, что раньше все делали на совесть и стены ставили толстенные. Но нет, строители, видимо, специально соорудили стенки потоньше, чтобы какой-нибудь полоумный мистер Викторианец слышал, как трахается его прислуга. Определенно, все англичане – извращенцы и психи (наверное, не стоит мне так говорить, я ведь и сама наполовину англичанка).
Слава богу, спальня Хани на два этажа выше. Под такую “колыбельную” она бы точно не заснула.
– О-о, боже! – внезапно заорал Фрэнк. – О-о-о!
– И-и-и, – подхватила подружка. – А-а-а! А-а-а-а-а! – И потом что-то совсем уж первобытное: – Оа. Оа. Оа. Оа.
Именно так: четыре раза. Да, с согласными у нее туго.
И тут она заорала. Отчетливо и громко:
– На лицо. Да! Да-а! О-о-о-о, да! О-о-о-о, да! А-а-а-ах!
И наступила долгожданная тишина.
Естественно, наутро за столом царила некоторая неловкость. Я не собиралась выговаривать Фрэнку, обычно я отмалчиваюсь, но на этот раз я жутко не выспалась и встала в гнусном настроении. До трех мне не давали уснуть, а в шесть проснулась Хани – есть у маленьких детей привычка вскакивать ни свет ни заря. Наконец появилась Мэри – наша изредка-приходящая няня – и на несколько часов забралаХани. Вооружившись мозаикой, книжками и куклами, они скрылись в гостиной.
Хани свежа как лютик. Я же из-за кругов под глазами похожа на старую каргу. Почти девять, и мы на кухне. Фрэнк в своем любимом старом клетчатом халате,выжимает сок из апельсинов. Апельсины точно совпадают по цвету с его волосами (на теле, голове и, скорее всего, на лобке). И если вы подумали, что это история о настоящей любви, “которая была так близко, а она ее не заметила”, вы очень заблуждаетесь.
У Фрэнка много достоинств: он милый, умный, веселый, добрый и необыкновенно преуспевающий – его картины мой бывший муж, Доминик, продает за десятки тысяч долларов. И внешне Фрэнк очень симпатичный: решительный подбородок, суровые серые глаза и очень мужественные губы, почти грубые (по-моему, весьма сексуальные), когда не улыбается. А улыбка у него чудесная, немного глуповатая – словом, обезоруживающая. И телом Фрэнк тоже удался: стройный, в меру мускулистый, а руки жилистые и сильные, это от постоянного махания кистью.
Так что на бумаге – да, рыжий дьявол-искуситель. Прочитай я про него все это, влюбилась бы по уши ни минуты не колеблясь. И тогда ночью я бы занималась с ним сексом, открывая ему красоту согласных звуков. Но это только на бумаге. И хотя все вышеизложенное – чистая правда, есть одно непреодолимое обстоятельство.
Будь я в полном отчаянии, я бы, наверное, согласилась на рыжеватого блондина или шатена тициановского оттенка, как еще иногда называют себя рыжие. Но Фрэнк – он же не просто рыжий. Фрэнк – оранжевый, как апельсины, которые он сейчас давит. Такой рыжий, что глаза режет. На фоне его волос даже морковка кажется бледной.
Но проблема не в его шевелюре. За что я действительно терпеть не могу рыжих, так это за цвет их волос не на голове.Знаю, это уже клиника, и понимаю, насколько ужасно это звучит, так что не утруждайтесь вопросами вроде “А что будет, если вместо слова “рыжие” ты поставишь “чернокожие”?”. К тому же чернокожие парни, к своему счастью, не страдают рыжеволосостью.
Будь дело только в шевелюре, я бы могла заставить своего рыжего любовника носить шляпу или остричься налысо. Конечно, макушка у него немного отсвечивала бы золотом, но без очков я бы этого, может, и не заметила. Нет, дело в волосах на остальных частях тела. Рыжие волоски на груди, руках, ногах и – вот самое ужасное – рыжая поросль под мышками,влажные и волнистые от пота завитки после бурного секса... и еще волосы на лобке. Огненно-рыжие, оранжевые волосы на мужском лобке. Этого я просто не могу вынести. У кого-то рвотный рефлекс вызывают мужчины с волосатой спиной или с женственными ягодицами (поверьте на слово – картина так себе), кто-то рыдает при виде маленького пениса. Или – не дай бог – мужчина с грудью второго размера. А я вот не могу думать о сексе с рыжим лобком. No pasaran!
Но, к несчастью, и это еще не все. Есть у меня и другие претензии к Фрэнку, от которых я не могу так же шутливо отмахнуться, как от рыжей шерсти на его теле. Фрэнк, кроме всего прочего, еще и крайне неразборчив в связях. Меня это и восхищает, и смущает одновременно. Он относится к сексу легко, весело, и меняет женщин так часто, что невозможно уследить за их появлением и исчезновением. При этом совершенно не тяготится чувством вины. В этом, конечно, нет ничего криминального, но стать одной из этих женщин мне бы не хотелось – не желаю быть очередной зарубкой на спинке кровати Фрэнка, не желаю, чтобы он забыл обо мне так же быстро, как охмурил.
Такая забывчивость проявляется у Фрэнка и в других вопросах. Мне известно, что у него в Ньюкасле, откуда, кстати, он родом (и, как настоящий уроженец севера, в Лондоне в любую погоду обходится без пальто), есть ребенок. Дочка, которую он никогда не упоминает и никогда не навещает. Совершенно очевидно, что у девочки есть мама, о которой Фрэнк ни разу и словом не обмолвился. А вот с этим я действительно не могу смириться и не в состоянии понять и поэтому даже не решаюсь поднять эту тему – настолько мне отвратительно думать, что он на такое способен. Так что давайте просто скажем, что Фрэнк – не мужчина моей мечты, и закончим на этом, не вдаваясь в дальнейшие подробности.
Что-то я отвлеклась.
– Доброе утро, Стелла. – С лучезарной улыбкой Фрэнк протягивает мне стакан оранжевого – ну как же! – апельсинового сока. – Как спалось?
Я приподнимаю одну бровь и смотрю на него пристальным взглядом. Он правильно читает мою мысль, и его по-шотландски бледное лицо начинает заливать краска смущения.
