Фульвио Эрвас
Пока есть просекко, есть надежда
Один бокал – хорошо.
Два бокала – будь начеку.
Три бокала – ты попался!
Надпись в витрине одного из баров в Тревизо
Fulvio Ervas
Finché c’è prosecco c’è speranza
This edition is published by arrangement with Marcos y Marcos s.a.s, Milano
Questo libro è stato tradotto grazie a un contributo per la traduzione assegnato dal Ministero degli Affari Esteri e della Cooperazione Internazionale italiano.
Эта книга переведена благодаря финансовой поддержке, предоставленной Министерством иностранных дел и международного сотрудничества Италии.
© Marcos y Marcos 2010, 2022
© Оксана Рогоза, перевод на русский язык, 2023
© Livebook Publishing LTD, 2023
13 августа. Четверг
Бар Секондо в центре Тревизо – славное местечко: удобные плетеные стулья, мраморная барная стойка и по-семейному уютная атмосфера. На стенах, черным по белому, – изображения виноградных лоз. Наметанный глаз сразу определит, что это: гайот или сильвоз[1], но даже непрофессионалу может доставить истинное удовольствие вид гибких, изящных побегов, элегантно изогнутых арок и шпор. Обрезка для Секондо – переломный момент, когда сливаются воедино прошлое, настоящее и будущее виноградной лозы. И вино, конечно же! Для него это живой организм, ничем не уступающий завсегдатаям заведения – этим честным бездельникам, убивающим время за барными столиками в попытке отрешиться от повседневной суеты.
– Просекко, – произнес инспектор Стуки, подходя к барной стойке.
– Какое предпочитаете? Тихое?
– Полуигристое.
– Ферментированное в автоклаве или в бутылке?
– Не важно.
Бармен Секондо укоризненно посмотрел на полицейского.
Облокотившись на барную стойку, инспектор созерцал дно бокала, воображая, что это дышат крошечные существа. Пузырьки поднимались на поверхность, образуя пену, – захватывающее зрелище!
– Я ему повествую о рождении вина, а он пузырьки разглядывает! – с упреком промолвил бармен, подавая тарелку с фрикадельками.
Хорошо, допустим. Инспектор Стуки признавал, что он в этом деле не знаток и очень плохо разбирается в винах, что, впрочем, не мешало ему при случае наслаждаться бокалом хорошего вина. Но проблема в том, что Секондо превратил свою страсть к вину в своеобразную религию и все чаще, качая головой, заявлял, что если так и дальше пойдет, то навсегда исчезнут церкви, книжные магазины и бары. Людям будет совсем наплевать на историю того, что они едят и пьют, и в результате победит гомогенизированное пюре.
Бармен сопротивлялся, как японский солдат в джунглях, оплакивая те времена, когда посетители, заходя в бар, во всеуслышание кричали: «Один укольчик» или «Глоток красного!» Они жаждали получить инъекцию жизни, порцию Святого Духа.
«Глоток» обычно наливался в простой, покрытый царапинами стакан из толстого матового стекла, которое с годами стало тонким и прозрачным, нечто вроде христианского потира, как напоминание о том, что вино – это не просто напиток, а прежде всего культура. За почти тридцать лет бармен Секондо разлил по стаканам десятки тысяч литров вина и повидал столько пьющих, что даже принялся их классифицировать. Эдакий Карл Линней любителей вина.
Секондо утверждал: обрати внимание, как человек держит бокал с вином, и ты узнаешь всю его сущность. А еще посмотри на губы пьющего, – добавлял бармен и пояснял, что губы могут касаться, всасывать, кусать, молиться, дрожать и даже напевать, пытаясь извлечь живительную влагу.
Вся правда о человеке проявляется не в состоянии опьянения от вина, а через язык жестов во время питья. Таким образом, уверял Секондо, он, например, в состоянии безошибочно отличить жителя Вероны от жителя Виченцы, эгоцентрика от нарцисса, адвоката от зубного врача или закоренелого холостяка от авантюриста, который не знает, что его ждет завтра.
– Так или иначе, сразу заметно, у кого совершенно особенные отношения с алкоголем.
– Серьезно? А как насчет того парня? – прошептал инспектор Стуки, украдкой кивая на одного из посетителей. – Судя по тому, как он трясет свой стакан, он или надеется получить масло, или у него судороги.
Бармен ничего не ответил. Он продолжал меланхолично протирать стаканы, глядя на них с такой нежностью, словно на старых добрых знакомых. Уже несколько дней подряд в мужчине угадывалась какая-то невысказанная боль.
– Что-то не так, Секондо?
– Да так… мысли одолевают, – ответил бармен, и его отяжелевшие веки вмиг прикрыли предательски заблестевшие глаза.
Нет, так не пойдет, подумал инспектор Стуки. Бармен никогда не должен впадать в депрессию. Это плохая реклама для заведения. Кто захочет пить вино, от которого тебя одолевает печаль? Потому что это первое, что приходит в голову от вида грустного бармена: во всем виновато вино, которое он наливает.
Не то чтобы инспектору уж очень нравились подмигивающие посетителям бармены – весельчаки и рубаха-парни: слишком фамильярные и ведущие себя так, словно они в курсе всех самых важных секретов гостей и не прочь кое на что намекнуть. Стуки предпочитал тех, которые умели держать должную дистанцию: вежливая улыбка, остроумная шутка, меткая цитата «между первой и второй»…
– А я как пью?
– Как будто корью заразился, – ответил бармен.
14 августа. Пятница
– Чильеджоло.
– У нас нет чильеджоло. – Секондо уже знал предстоящий спектакль наизусть.
– Тогда бовале гранде.
– И бовале гранде нет.
Дальше обычно шли красное монтескудайо, черазуоло ди виттория и кариньяно дель сульчис.
Но на этот раз бармен явно не был расположен к общению и оборвал разговор, налив привычное пино-нуар[2].
– Вечно в вашем заведении ничего нет! – запротестовал Пьеро по прозвищу Ной, известный в определенных кругах своей замечательной способностью безошибочно определять состав любого вина, а еще тем, что нередко от излишнего усердия ему случалось по уши налиться в процессе дегустаций.
– Так что тебе мешает пойти в приличное заведение по твоему вкусу? А то здесь, я вижу, каждый пользуется привилегией критиковать и возмущаться.
Любитель пино-нуар покосился на свой бокал и перевел взгляд на только что вошедшего в бар Стуки.
– Я плачу, и значит, имею право возмущаться!
– Это еще что за теория?
– Правильная теория!
– Куда катится мир? – принялся философствовать бармен. – Человек просыпается утром и выдает теорию: обо всем и ни о чем, о кризисе, о выходе из кризиса, о правых, о левых… Пьеро, теории так не рождаются, это тоже своего рода искусство, – отрезал Секондо.
– Хорошо, тогда приведи мне пример правильной теории.
– В период кризиса торжествуют белые вина.
– А когда торжествуют красные вина?
– Когда все идет отлично!
