Мазур Гарольд
Бумеранг
Гарольд Мазур
Бумеранг
Перевели с англ. Хелена Вернер (Бурбанк),
Андрей Шаров (Москва)
Тщедушный человечек на свидетельском месте теребил краешек своего галстука. Он был секретарем Рейнора и одним из двоих людей, которые оказались в доме окружного прокурора тем вечером, когда его убили.
Я спросил его:
- Не говорил ли вам Рейнор в день своего убийства, что собрал против обвиняемого улики, которых достаточно, чтобы отправить его на виселицу?
- Возражаю! - Сэм Лобак, адвокат защиты, вскочил на ноги, и его щекастая физиономия налилась краской.
- Поддерживаю, - прошипел судья Мартин, даже не взглянув на меня.
Так было в течение всего процесса: Лобак заявлял протесты, судья поддерживал их. И все это именовалось правосудием. Та дама перед зданием суда, держащая в руке весы, должно быть, смеялась во всю свою каменную глотку. Хотя в происходящем не было ровным счетом ничего смешного.
Лобак ухмыльнулся и опустился на стул рядом со своим клиентом.
Я посмотрел на обвиняемого, и глаза мне застила белая сверкающая пелена ярости. У меня не было ни малейших сомнений - это он убил моего начальника, окружного прокурора Рейнора, единственного человека, которого я уважал и которым восхищался.
По определеным меркам жизнь Фрэнка Хаузера вполне удалась. Кровью, потом и тяжким трудом сотни людей он сколотил (и сохранил) три огромных состояния. Хаузер содержал притоны, ночные клубы, игорные автоматы, проводил лотереи, возглавлял "крыши" - словом, занимался всем, что приносило хороший доход.
Он был изящным мужчиной, гладким, скользким, холодным и смертельно опасным, как гремучая змея. Теперь этот гнойный прыщ на теле человечества презрительно ухмылялся, развалившись в кресле.
Всякий раз, когда Хаузер дергал за веревочку, по меньшей мере двое политиканов тотчас пускались в пляс. И вдруг, совершенно неожиданно, два месяца назад ветры перемен забросили в окружную прокуратуру Дэна Рейнора. А Дэн Рейнор был неподкупен. Ни у кого на свете не хватило бы денег, чтобы купить его. Сам по себе Дэн Рейнор не представлял опасности, но в паре со своим следователем по особо важным делам, Томом Гэгэном, серьезно угрожал организации и самому существованию преступной машины Фрэнка Хаузера.
Гэгэн был лягавым до мозга костей. Неутомимо и дотошно собирал он улики против Хаузера и собрал столько, что большого босса, а с ним и ещё пять-шесть важных шишек, вполне можно было бы отправить на виселицу.
Поэтому Рейнор, разумеется, должен был умереть. Улики должны были испариться из сейфа. И Гэгэн... Впрочем, в том-то и вопрос. Где Гэгэн? Единственный человек, который может доказать принадлежность Хаузера к этому "цветнику".
Где он - на дне реки? В бегах? Подкуплен? Этого я не знал. А если бы и знал, вряд ли это очень помогло бы мне сейчас.
Потому что убийство было обстряпано по высшему разряду, комар носу не подточит. И Хаузер, несомненно, выйдет сухим из воды.
Присяжные были подкуплены и уже получили свою мзду. Я понял это на второй день слушаний. Более того, никто иной как Хаузер посадил Мартина в судейское кресло, и теперь судья будет выгораживать его, даже если для этого придется переписать уложение о вещественных доказательствах. Без Гэгэна я не мог сделать ровным счетом ничего.
Как же мне хотелось вызвать Гэгэна свидетелем! Чтобы он вовсеуслышанье дал показания, прежде чем судебные приставы волоком вытащат его из свидетельской ложи. Конечно, это не поможет вздернуть Хаузера, но, по крайней мере, Гэгэна услышит публика, услышат газетчики, и, быть может, мир, наконец, узнает, какие делишки творятся в нашем достославном городке.
Потому что в тот вечер, когда убили Рейнора, Гэгэн был в его доме. Он сидел в другой комнате, но, услышав выстрел, успел заметить, как от дома отъехала машина и помчалась по улице. Это была машина Хаузера, Гэгэн узнал её.
Но Гэгэн исчез.
Я сжал кулаки. Пятьдесят тысяч? Сто? По меркам Хаузера, такие деньги - крохи для цыплят. Но они способны вскружить голову даже такому человеку, как Гэгэн. Уж я-то знаю. Мне и самому предлагали. До сих пор помню, какой это соблазн. Но если бы я принял взятку от убийцы Рейнора, как бы я потом уживался с самим собой?
Оружие, из которого застрелили Рейнора, подбросили в окно его кабинета. Это был старый автоматический кольт армейского образца. Такие выпускались миллионами, и найти владельца было невозможно. Пистолет уже приобщили к вещественным доказательствам. Я взял его и показал человеку, сидевшему в свидетельском кресле.
- Когда вы услышали выстрел и вбежали в кабинет, где именно лежал этот пистолет?
Секретарь Рейнора облизал губы и, потупив взор, ответил:
- Возле свесившейся руки мистера Рейнора.
Я был так потрясен, что на миг оцепенел и застыл на месте, тупо глядя на свидетеля. По залу суда пробежал шепоток.
Да, все-таки у них получилось. Они сумели подкупить секретаря Рейнора. И теперь норовили представить дело так, будто окружной прокурор покончил с собой. Мой собственный свидетель, свидетель обвинения, оказался бумерангом. И его ответы связывали мне руки.
Полагаю, то, что произошло мгновение спустя, было совершенно беспрецедентно. Я впал в бешенство. Мое лицо пылало. Я стремительно шагнул вперед и впечатал кулак в физиономию тощего свидетеля.
И тут начался ад кромешный. Судья Мартин принялся колотить своим молотком. Сэм лобак вскочил и что-то кричал. Двое приставов пытались оттащить меня прочь. Губы Хаузера кривились в ехидной ухмылке. Если бы я мог сейчас дотянуться до него, то наверняка задушил бы насмерть.
Я дождался окончания пылкой речи судьи и не стал извиняться перед ним. Я вообще ничего больше не сказал, просто стоял на месте, измученный, разбитый наголову и готовый поднять лапки кверху, когда в задних рядах зрителей вдруг начался переполох.
Я обернулся, и в висках у меня застучало. По центральному проходу судорожной скованной поступью шагал высокий человек. Казалось, он передвигается на деревянных ногах, а руки его были плотно прижаты к бокам.
Том Гэгэн...
Он не смотрел на меня. Он вообще ни на кого не смотрел. Том подошел к свидетельскому креслу и, ухватившись за подлокотники, медленно сел. Его глаза превратились в узенькие щелочки, побелевшие губы были угрюмо сжаты. Он выглядел усталым, почти изнуренным. Мгновение спустя наши взгляды встретились, и я заметил тусклый блеск густой испарины, покрывшей все лицо Тома.
Лобак шумно выдохнул воздух. Хаузер вытаращил глаза. Оба были ошеломлены, как будто отправили Гэгэна в Африку на свой счет, а он вдруг взял да и объявился здесь к их вящему удивлению.
От возбуждения кровь быстрее потекла по жилам. Наконец-то мне предоставилась возможность что-то сделать. Если только судья Мартин не прикажет бросить нас обоих в кутузку за неуважение к суду. Я задал Гэгэну несколько предварительных вопросов. Он отвечал невнятно и односложно. Наконец я взял армейский кольт и протянул его свидетелю.
- Вот первое вещественное доказательство, представленное народом, сказал я. - Вы узнаете этот пистолет?
Гэгэн медленно вертел оружие в пальцах. Стояла такая тишина, что было слышно, как тикают настенные часы. Все взгляды были прикованы к свидетелю. Гэгэн передернул затвор, заглянул в пустой патронник, уронил руку с пистолетом на колени и поднял глаза.
- Да. Из этого пистолета был застрелен мистер Рейнор.
- Где находились вы, когда раздался выстрел?
Гэгэн долго смотрел мне в глаза. Наконец он сказал:
- В тот миг я как раз открывал дверь кабинета мистера Рейнора.
Он лгал! Я судорожно вдохнул воздух, ожидая, что Лобак опять начнет протестовать: ведь Гэгэн тогда был далеко от кабинета. Но Лобак не торопился. И тут я понял, что задумал Гэгэн. Вероятно, он решил, что, раз уж все остальные свидетели врут, дабы потрафить защите, стало быть, можно передернуть факты и в пользу обвинения.
Мне в голову внезапно пришла мысль, от которой руки мои тотчас сделались холодными и липкими как комки теста. А вдруг Гэгэн тоже продался? Вдруг он скажет, что видел, как Рейнор покончил с собой? Я затаил дыхание и задал следующий вопрос.
- И что же вы там увидели?
Лобак и Хаузер напряженно подались вперед, неотрывно глядя на Гэгэна. Судья Мартин застыл на своем насесте. Гэгэн скользнул взглядом по столу, за которым сидел защитник, и уставился на Хаузера.
- Я увидел Хаузера. Он стоял за окном с пистолетом в руке и целился в Рейнора. Вот так...
Он поднял пистолет, направил тускло блестящий ствол на обвиняемого и посмотрел в прорезь прицела. Хаузер окаменел в своем кресле, челюсть его отвисла. Впервые в жизни мне довелось увидеть Лобака, утратившего дар речи. Мышцы на его шее напряглись, и было видно, что защитник готов снова вскочить на ноги. Устроенное Гэгэном представление застало всех врасплох.
