Нетребо Леонид
Горький виноград
Леонид Нетребо
Горький виноград
I. "Н.П."
Юсуф недавно пришел с поля и теперь не спеша работал во дворе. Стоя на коленках, лепил из пахсы - глины, круто замешанной с рубленной соломой и коровьим навозом, продолговатые саманные лепешки, складывал их ровными рядами у виноградника.
Весь день было жарко, зато вечер выдался прохладным. От реки пахло рыбой и молодым камышом. Позже потянуло пряным духом горячих лепешек и жареного мяса, это жена хлопотала у тандыра.
Первое время Юсуф не обращал внимания на появившиеся щелчки - так иногда трещит, сгорая в тандыре, прошлогодняя гузупая - ветки сухого хлопчатника, жар от которых делают лепешки и самбусу особенно душистыми и вкусными. Когда щелчки стали необычно громкими, он поднял голову, привстал и увидел за дувалом, со стороны бахчевого поля, серое облако пыли и под ним маленькие фигурки наездников. Несколько соседей-дехкан, закинув на плечи кетмени, бежали по направлению к кишлаку.
Сарбазы въехали в кишлак до захода солнца. Это были полсотни пыльных, высоких и худых воинов, бывших отборных солдат эмира, а сейчас остатков одного из отрядов курбаши Ибрагим-бека, разбитого при попытке прорыва на Термез, к границе эмирата с Афганистаном.
Угрюмые бухарцы с трудом держались на истертых спинах измученных, с иссеченными до крови крупами, лошадей. На полуразвалившейся четырехколесной рессорной арбе, сделанной под манер тачанки, яростно скрипевшей среди тревожного копытного топота и хрипа, громыхало несколько ящиков с гранатами и патронами, здесь же находился, завалившийся на бок, легкий английский пулемет с поломанным упором.
Четверо суток назад, спасаясь от красных эскадронов, они ночью обошли занятый комиссарами Самарканд и взяли направление на Худжант, к Туркестанскому хребту, в еще свободные таджикские горы. Остаться незамеченными не удалось, и последние десятки верст, держась на расстоянии чуть больше винтовочного выстрела, их весело и не спеша преследовал отряд буденновцев, которые с недавнего времени были хозяевами на предгорной равнине.
Командир буденновской сотни, бывший терский подъесаул Егор Свелодуб жалел своих хлопцев. Поэтому до сих пор не нагнал и не искрошил басмачей в капусту, плюя на возможность существенных потерь. Уставшие от многодневного перехода и плотного преследования последних часов, рубиться басмачи уже вряд ли могли. Но как только отряд подходил к банде близко, оттуда начинал стучать пулемет, экономно, короткими очередями, прицельно. Пару раз показали, что имеют гранаты. Ближний бой добра не сулил. Свелодуб утвердился, причем скоро, в своем начальном предположении, что имеет дело с профессионалами. Понимают, бритые черти, что если и есть их спасение, то не в горячих задницах, а в холодных головах. Не разбегаются по предгорной равнине, не скачут куда зря, едут чуть не шагом, хорошей группой, соблюдая нужную для каждого момента структуру, контролируют фланги. И хоть видно, что не из этих мест, землю, свою, знают. Избегают ровных открытых участков, часто неожиданно, не увеличивая существенно скорости, меняют направление, ловко проходят между оврагами, используют другие любые, даже, кажется, незначительные задорины рельефа, чтобы сделать невозможными обходные маневры преследователей.
Утром, получив приказ догнать и уничтожить банду, Свелодуб первым делом велел снарядить обоз с легкой гарнизонной пушкой, пулеметами и сменными лошадьми. Взводные посмеивались меж собой, а в глаза говорили, батя, зачем тяжесть зря волочить, мы их шашками к обеду укончим. Как же, научите батьку с мамкой миловаться... Горячности как у коней, ума - так же. Вот, едут джигитуют, улюлюкают вслед басмачам, гикают, посвистывают. Эх, егеря-охотнички!... Сколько уже командир ваш таких как вы, храбрых да веселых, закопал в туркестанский песок, пропади он...
Солнце зашло за горы, начинало темнеть, но кишлак на берегу Сыр-дарьи еще хорошо просматривался даже без бинокля. К красноармейцам он был расположен крепкой и неудобной для штурма стороной - сплошным глиняным дувалом с маленькими калитками из каждого двора, с прилегающим открытым пространством - большим бахчевым полем, ограниченным чередой пирамидальных тополей. С флангов кишлак оберегался густыми тугаями из арчи и тальника, к реке переходящими в топкий камыш. Куда смотрели топографы, обозначившие все побережье ровным и голым?.. Свелодуб прочел на рисованной от руки карте: "Н.п. "Беговат", 60 дворов". Последний населенный пункт перед горами. За рекой начинаются предгорья, где убежать - плевое дело, а догонять, следовательно, - пустая трата сил. Свелодуб посмотрел в ту сторону, откуда уже должен был появиться всю дорогу отстававший версты на три обоз. Таща обоз и пушку в нем, он, однако, надеялся, что удастся реализовать наилучший вариант: покончить с басмачами быстро - у реки, когда те начнут переправляться. Предполагалось, что как только басмачи начнут входить в воду, добрым наметом сократить расстояние, на ходу разойтись, для психического подавления противника, в лаву, - здесь уже пулемет не страшен, - затем разделиться на три крупные части, налететь по центру и с флангов, шашки наголо, "сухопутных" порубать, отплывающих "перецеловать" из винтовок. Но едва стало ясно, что банда движется не прямо к реке, а на кишлак, Свелодуб понял, что лучший план его не удался.
Свелодуб знал, что басмачи, войдя в кишлак перед самой ночью, уже, почитай, спаслись. До рассвета уйдут, факт. Штурмовать в навал - без толку положить сотню, просто отпустить банду без боя - не сносить ему, Свелодубу, головы. Инспекция из Ташкента с уполномоченным командарма, согласно плана штаба, будет здесь уже завтра утром. Последние месяцы особенно жестко контролировались операции по недопущению перехода банд в горы, к приграничным районам Советской республики. Свелодуб приказал устанавливать орудие на старом оползшем кургане, в центре кишлачного кладбища. Для очистки совести, велел выехать вперед, так, чтобы басмачи могли хорошо видеть, красноармейцу с поднятым на винтовочном штыке парламентерским флагом. В ответ хрустнуло несколько выстрелов. Понятно. Всех готовы к Аллаху с собой забрать, лишь бы не сдаваться. Ну да наше дело предложить.
Свелодуб видел, как во дворах и кое-где между домами-кибитками суетятся мирные жители. Ясно разглядел женщину с заломленными за голову руками, окруженную кучей ребятишек. Заскрипел зубами, опустил бинокль, обернулся. Увидел, как взводные со старшим артиллеристом рисуют на песке и прикидывают на местности схему "распашки" н.п., сорвал бинокль с шеи, забросил в притороченную к седлу сумку.
Кишлак горел. Ночь была безветренной, поэтому каждый дом горел отдельно. Дым, вместе с криком людей, мычаньем скотины, треском горящего дерева и камыша, столбами поднимался в гигантскую черную косу, которая, длинно изогнувшись, медленно струилась в сторону Памира. Как только взрывы ушли, переместились на другую окраину кишлака, Юсуф похоронил жену с грудным ребенком. Старший сын-подросток кетменем удлинил яму от снаряда в центре двора, еще дымящую. Быстро помолившись, они опустили туда завернутые в одеяло тела. Земли вокруг воронки почти не было, и они заложили могилу сырыми саманными валками, забросали влажной пахсой. Обстрел начался на закате. А после того, как окончательно стемнело, сарбазы небольшими группами, вместе с подкормленными и слегка отдохнувшими лошадьми, стали покидать кишлак. Буденновцы, предполагая нормальное форсирование реки отступающим противником, периодически, от пяти один, давали выстрел из пушки не по "н.п.", а по другому берегу Сыр-дарьи, почти напротив кишлака, с поправкой на течение. Пулеметы непрерывно прострачивали едва видимую воду от берега до берега. Но сарбазы входили в реку лишь на две сажени от края земли, до начала глубокого места в русле, чтобы лошади, полностью погруженные в воду, могли вести себя спокойно, затем замирали, просто держась на плаву, течение медленно проносило людей и животных, скрытых теменью, дымом и пылью, за тугаями вдоль берега, мимо всего кишлака, за его западные пределы. Только проплыв так еще версту, они начинали двигаться к другому берегу и выходили на сушу в большой дали от разрывавшихся снарядов и пуль.
Потерявший при орудийном обстреле и на переправе около десятка своих воинов, отряд бухарцев, вместе с новыми попутчиками, весь остаток ночи продвигался предгорными тропами на юго-запад и к рассвету достиг подножья гор. Здесь, впервые за много суток, они спокойно совершили первую дневную молитву, послерассветный намаз-бадмат. Дальше их путь лежал через перевал в труднодоступное Шахристанское ущелье.
Вместе с отрядом, босой, с разбитыми в кровь ногами, неся на руках маленькую девочку, шел Юсуф. Он, спасая сына и дочь, как и несколько других жителей кишлака, в основном неженатых юношей, которых буденновцы могли принять за басмачей, переправился с сарбазами на другой берег, в надежде достигнуть горного селения Ура-тюбе, где жили таджикские родственники его покойной жены. Сын исчез на переправе, что с ним стало, Юсуф не знал. Дочка простыла от холодной воды и мокрой одежды, беспрестанно кашляла, отрывая горячую стриженную головку от отцовской груди.
