ЭМИЛИЯ ЧЕГРИНЦЕВА. «Строфы» («Скит», 1938). Стихотворения, не вошедшие в сборники.
СТРОФЫ. 1938.
СТРОФЫ
А. Л. Бему
Растут нелепые цветына рукаве ночной рубахи,и ветер мнет в саду кусты,а сердце замирает в страхе,а сердце падает как мячот этой непослушной крови,от приключений, неудач,от светлых крыльев в изголовьи.
Не отойдя и не остывот всех забот и дел вседневных,ты слышишь сладостный призывк замене легкой. И не гневно,не торопясь и не дрожа,ты приучаешься заранеи пальцы жадные разжать,и все отдать, себя не ранив.
И вот – забудь, что есть земля,где счастье места не находит,что плечи слабые боляти жизнь почти что на исходе.Тебе даны следы удачи больше четверти столетья, –она труднее всех задач –ищи залог судьбы в ответе.
Но числа пухнут и растут,и тут в невиданном размереответ свивается как жгут.Молчит расчетливый Сальери,а воды льются и гудяти распирают водоемы.и путники глотают яд,и все товары невесомы!
А мы бросаем как копьеодно пронзительное слово.И вина крепкие мы пьем,чтобы забыть. Сквозь бред больного,сквозь крик любви и детский зовкрадется вор и звезды блещут,перо в силках своих же строфотбрасывает тень зловеще…
И вот решаясь на дуэль,бросая смертности перчатку,готовим сыну колыбельи строим дом пустой и шаткий.Цепляясь за последний миг —хоть миг еще на этом свете! –мы пишем много странных книги не стареем на портрете.
Как страшно телу умереть!Но умираем мы охотноот горя, от любви, и впредьготовы мы бесповоротновсей милой жизнью заплатитьи смертью искупить ошибку,и так легко теряем нитьв тумане призрачном и липком.
Душе, готовой для разлук,встречаться суждено с любовью.Ах, ворожейка, много мук,глаза цыганские и брови!Слова – волшебный плеск весла –распоряжаются вещами.Как будто нам земля мала,любимым рай мы обещаем.
И этот мир такой родной,и так легко дышать при этом,а небо над тобой однои слышит праздные обеты.Кто любит, тот теряет счет,кто любит, тот всегда — навеки…Кто любит, тот легко убьет,любовь, как мартовские реки.
А память? Память, голос мой, —все та же гонка за бессмертьем.Цветы засохшие, письмо,так, как получено — в конверте.Нас сушит давняя мечта,нам хочется, пронзая воздух,для всех, всегда, всегда блистать,напоминать, как эти звезды.
И будущие наши дниснимает с картой суеверье,а затаенный страх саднити заглушает пенье Мери.И мы трепещем — здесь, теперь…Торопимся — ведь скоро, скорооткроет ветер нашу дверьперед шагами Командора.
«Легко рифмуя эту жизнь с любовью…»
Легко рифмуя эту жизнь с любовью,слагаем мы своей судьбе стихии воспеваем в окрыленном словевседневный труд и темный след сохи.
На грохот войн, на первый плач ребенкапокорным эхом строфы зазвучат…А по ночам о Музе… Жалом тонкимчетверостишья вкрапливают яд.
В полубреду, в построчном исступленьитак славить мир – хореем – наш удел,но о тебе, но о твоей изменееще никто, смиряя боль, не пел.
«Роняет небо сонную звезду…»
Роняет небо сонную звезду –мы произносим сбивчиво желаньеи, в суеверном мучаясь чаду,мы все о чуде думаем заране.
Мы все от счастья многого хотим,давая мало… Вспыхнут лица,глаза солгут, и ночь пройдет как дым, –потом томиться, звать, томиться…
И мы всю жизнь единственную ждем,и только об единственном мечтаем,жалея многих, уходя вдвоеми говоря — со слов чужих — о рае.
«Меч». 18.IV.1937
«Под пришепетыванье крови…»
Под пришепетыванье крови,под темный говорок вина,в полуулыбке, полусловезатаиваю чудо сна,удерживаю легкость тела,свое блаженство неумелотеряя.Добрый рай теряя —— ступай, иди, засов открыт! —с недоуменьем принимаюподарок новой жизни – стыд.………………………………………
Кто, овладев волшебным грифом,какой поэт, каким перомсмущает нас бессмертным мифом,а кровь бунтарским шепотком?!
«Современные записки». 1937. Т. 65.
«С усилием, туго светает. Спеши!..»
С усилием, туго светает. Спеши!Еще за окном синевато и томно…Почти что еще не светает… Пишии вздрагивай, плача…покамест нескромныйи грубый не ввалится в комнату день(халат нараспашку, колпак набекрень).С усилием, туго светает. Пишии рви черновик неудачного счастья…Как скупо и звонко (так нищим гроши)часы обронили удары.На частибумагу, а ночь на куски…И крикнуть!.. И крикнуть, схватясь за виски.Опомнись, утихни… Ведь строже, чем мать,нас день призывает к порядку вселенной.Опомнись, довольно… Ведь надо желатьспокойного доброго утра смиренно,пока истлевает— чего же мы ждем? —нездешнее счастье в столе под замком.
«Журнал Содружества». 1936. №10
ЗОЛУШКЕ
Посыпав пеплом… Пепел не от горя —от бедности, от скудости твоей…Красавица, всегда покорна в спореи младшая. Всех младше и милей.Он о тебе подумал. Сандрильона,на Музу — Музу! — крикнул, не стерпел:не о царях, волшебницах на тронах –о рваном Замарашкином тряпье!Он бросил стих как вызов, как перчатку, –зола легко лежала на руке,а у щеки вилась пушисто прядка,как золото, укрытое в песке.Течет река, и дышит лес, и многона этом свете радостей и благ,а у тебя на первый бал дорогаи золотая туфелька – твой флаг.Ты с каждою страницей хорошеешь,все ближе к славе и любви – тайком.Но выдержит ли худенькая шеякорону царств, придуманных пером?!
«Ты любишь и бьешься, и гибнешь, сгорая…»
Ты любишь и бьешься, и гибнешь, сгорая,тебя бы утешить никто не сумел.В угрюмые ночи ты бредишь о рае,ты плачешь стихами — таков твой удел.Всю душу на рифмы, любовь на волокна,кружат, выплетаясь, стихи-кружева,а ветер стучится в ослепшие окна…Ты ищешь, последние ищешь слова.А ветер несет типографскую краску;готовая к пытке, душа не поет.На всю твою нежность горючею ласкойсвинец переплавленный — горе твое.И снова рождаясь под грохот и гулы,раздавлена валом, выходит душа,на злую любовь по-другому взглянула,мертво одеяньем бумажным шурша.Твоей неразрезанной книги одежды!Рифмованный холод, подавленный стыд!Читай же: ни горечи нет, ни надежды —и черным по белому — нищая ты!
ПОЭТ
Кораллы на нитке,а слово в строке,да оловом жидкимпечаль на щеке.
И Музою избран,и конь твой крылат,но рай твой не прибран,не вымощен ад.
Идет спотыкаясь,и каждый толкнет…Но гордость какая!Походкой в полет.
Пусть голос под шарфом,но молвит ли он —эолова арфа,вериг перезвон.
И крепко зажато,хоть жалит порой.— винтовка солдата –навеки перо.
КОЛЬЦО
