СТАЛИН: в воспоминаниях современников и документах эпохи
От издательства
В одних из мемуаров приводятся слова Сталина о том, что имя его будет вскоре оболгано, а ему припишут множество злодеяний. Автору воспоминаний это показалось невероятным.
Мы понимаем, что сейчас не время ломать сложившийся стереотип. Еще живы жертвы репрессий, сама судьба которых препятствует холодному, беспристрастному рассмотрению всего, что происходило в так называемое «сталинское время». Но уже и сейчас мы в силах приподнять тяжелый занавес, накинутый над российской историей, чтобы разглядеть в истинном свете события и фигуры, действующие в недалеком прошлом.
Эта книга может считаться первым вкладом в серьезное изучение эпохи. Она далека от восхвалений Сталина, которыми были переполнены прижизненные издания биографий и трудов об «отце народов», но так же и далека от упрощения, очернительства, которым чаще всего занимаются те же авторы од Сталину или бывшие «теоретики» коммунизма.
Эта книга, составленная из воспоминаний современников и документов нашей эпохи—одно из первых изданий, отражающих с энциклопедическим охватом образ поистине демонической фигуры, на счету которой сплетено без числа как злодеяний, так и спасительных дел для Российского государства.
В мировой истории Сталин—поистине одна из самых значительных фигур ХХ-го столетия—предстает тем орудием, которым Бог наставляет человечество на путь истинный, несмотря на все прегрешения и нравственное падение народов. Именно сейчас, когда в одну кучу пытаются свалить причину и следствием, когда хотят найти одного виновника всех наших бед, следует вспомнить римского императора Тита, который почти две тысячи лет назад обходя разрушенные стены Иерусалима и видя рвы, наполненные трупами изувеченных и растерзанных защитников города, тяжко вздохнул, возводя глаза и руки к небу: «Боже милостивый! Не мое это дело!»
Глава первая
Сосо
Видимо, у каждого из нас, современников сталинской эпохи, навсегда осталось в сознании, а может быть, даже в подсознании то, что на философском языке называется экзистенциальным опытом, той глубоко пережитой существенностью, которая составляет сокровенное личное бытие человека. Незабываемо для меня одно переживание, когда я учился в пятом классе сельской школы на Рязанщине: была у меня школьная тетрадь с портретом, кажется, Рыкова; испытывая непонятный мне самому страх, боясь, что за этот портрет меня могут куда-то забрать, я не знал, как мне от него отделаться, и в конце концов, разорвав на клочки, выбросил тетрадь во дворе в уборную. Было это в 1938 году, в год, как известно, судебного процесса над «правыми». И, видно, что-то тревожное было в атмосфере тогдашней жизни, если даже меня, подростка, коснулся страх.
И другие незабываемые переживания, когда уже после войны, будучи студентом Московского университета, выходя из университетской библиотеки на Моховую и глядя на зубчатые стены Кремля, особенно в зимние метельные вечера, я думал о таинственном Сталине, живущем, работающем за этими стенами, и чувствовал, что нахожусь в самом центре мира, куда сходятся токи истории.
В сущности, после затяжных сомнений решился я на это слово не для того, чтобы спуститься в бездны того зла, которые разверзаются при имени Сталина (как и других демонов революции). Многое, что ранее было скрыто из прошлого, ныне известно. Но появившись на поверхности, это прежде скрытое, новой злой волей нагнетаемое до высшей температуры ненависти, деформированное закрывает собою все то великое (равное по драматической напряженности высшим точкам мировой истории), чем жили, за что боролись целые поколения людей. Под видом антисталинизма выжигается вся семидесятилетняя история нашего государства. Именно после беспримерной по интенсивности кампании против «сталинщины», захлестнувшей в течение двух-трех лет (1989–1991) прессу, телевидение, радио, перестала существовать величайшая в мире держава — Советский Союз.
И вот уже, как у побежденных, у нас хотят отнять все наше славное прошлое и саму нашу Победу.
История нашего государства в XX веке неотделима от имени Сталина, в его личности преломились все страшные противоречия нашей эпохи, о которых еще много будут говорить историки, но более далекие от нынешних политических страстей. Сталин — «тема» необъятная, которая вообще вряд ли когда будет исчерпана, как явление вневременное. Эта книга — не научное исследование, даже не биография политического деятеля. Это опыт психологического познания «сталинской эпохи» через свободный выбор каких-то, иногда, может быть, случайных биографических фактов политика, исторических событий, раздумий «по поводу». Ведь в итоге из «частного» и складывается «общее».
Около двадцати лет назад (точнее — в 1977 году) мне довелось побывать в городе Гори. Целую неделю до этого провел я в Тбилиси, в его окрестностях, бродил по улицам, заглядывал в знаменитые тбилисские дворики, осматривал музеи, картинные галереи с модным тогда Пиросмани, был на богослужении в кафедральном соборе Сион, встречался с гостеприимными грузинами (обо всем этом я написал потом в «Грузинских страницах», опубликованных в том же 1977 году в журнале «Молодая гвардия»). Беседуя как-то во дворе древнего монастыря с новым своим знакомым, возившим меня по достопримечательным местам, я услышал от него историю о том, как был репрессирован его дед-священник, и слушая этот, даже и тогда осторожный, рассказ, я думал: все мы, и русские, и грузины, и все другие повязаны одной судьбой — братья по несчастью, по тем же репрессиям.
Собрался было я уже уезжать через день, и здесь меня остановило: а в Гори-то я и не был. Тогда мне казалось, что о Гори мало кто и вспоминает, после всего того, что последовало после смерти Сталина, после прокатившегося по стране «разоблачения культа личности». Первое, что я увидел в Гори, идя по площади, — это памятник Сталину, представилось мне — единственный в стране (так, возможно, и было). Сталин стоял, открытый, не защищенный никакими властями, и в этом было что-то почти ирреальное.
От памятника пошел я к дому, где родился Сталин, и в павильоне, под высокой, кажется, стеклянной крышей, не сразу понял, что это и есть то, что сохраняется историей. Здесь я прерву свою мысль и передам слово автору, который с большими подробностями, чем это мог бы сделать я теперь (по прошествии долгих лет после посещения), так описывает этот домик, где родился, провел раннее детство Сталин. «Это единственная маленькая комната… в три окошка… Простой обеденный стол, покрытый полотняной скатертью с серовато-голубой каймой. За столом могут сидеть только четыре человека. Когда приходили гости, хозяйка поднимала добавочную откидную доску. Четыре некрашеных деревянных табуретки. На столе глиняная тарелка и желтовато-коричневый глиняный кувшин для воды. Рядом стоит старая медная керосиновая лампа… Вот кровать, покрытая двумя крестьянскими рукодельными покрывалами… Вот стоит небольшой сундук. В нем помещалось почти все имущество семьи. Вот стоит грузинский ящик для хлеба — «кидобани». В стену вделаны неглубокие шкафы для посуды, для одежды… Вот, наконец, парадный кусочек комнаты: стоит маленький буфетец, покрытый желтовато-серой клеенкой. На буфетике — медный начищенный самовар… Стол, четыре некрашеных табуретки, кровать, сундук, ящик для хлеба, буфетик, самовар — вот и вся обстановка, все убранство…
Нам осталось еще посмотреть нижнее, подвальное помещение. Туда ведут семь ступенек. Спустимся — ступеньки идут винтом, полуповоротом. Вот совершенно прокопченный темный свод подвала, стены, обмазанные простой глиной. Свет сюда проникает лишь через верхушки окон, находящихся на уровне панели… Вот и подвал, низкий, темный. Здесь стояла колыбель Сталина… Вот три ниши, где хранились материалы: кожи, дратва, шила, инструменты отца, запасы продуктов и разные домашние вещи. В стене «совершенно черный от копоти очаг» (Вишневский Вс. Домик в Гори. //Заря Востока, 27 дек. 1937 г.).
Автор заключает: «Вот так, необычайно просто, до слез просто выглядит исторический домик…» Но, пожалуй, это жилище, вся обстановка поражает даже не столько простотой, сколько пронзительной нищетой, и не в этом ли, хотя бы отчасти, отгадка того, что молодой Сталин выбрал в жизни путь революционный, не мирящийся с тем, с чем было связано его детство. Но в то же время не отсюда ли и его пожизненный аскетизм, отмечавшийся всеми, кто его знал, совершенное безразличие его к бытовым удобствам, комфорту, роскоши. В этом, как и во многом другом в его личности, та «загадочность» Сталина, о которой немало сказано в воспоминаниях о нем.
Ниже дается, на наш взгляд, наиболее полный, объективный материал о детских, юношеских годах Сталина, собранный составителями Вл. Каминским и Ив. Верещагиным и опубликованный в журнале «Молодая гвардия» (1939 г., № 12).
