Александр Снегирев
КАК МЫ БОМБИЛИ АМЕРИКУ
Ольге, Юхану и той Америке, которую я люблю.
Часть 1
Нью-Йорк
Мы долетели! Ура! Мы долетели… Ранним вечером, когда всё становится золотистым, мы, уставшие и довольные, шли по тротуару верхнего Бродвея и нам казалось, что впереди только счастье. Таможенники не попросили нас выбросить недоеденные московские бутерброды и не произнесли знаменитую фразу «вэлком то Юнайтет Стэйтс». Парень в форме и с проколотой бровью уточнил, кем я собираюсь работать. Я принялся было что-то бубнить на ломаном английском, тряся мятыми документами, но парень отмахнулся и пропечатал мой паспорт. Проникновение в великую страну осуществилось не по законам, усвоенным из кино. Впрочем, это не отразилось на всём остальном. Остальное напоминало кинофильм.
По улицам разгуливали здоровенные негры в красных бейсболках и майках на вырост. Уж не знаю, выросли они или нет, вряд ли. Перекормленные цветные подростки выжившие в школьных перестрелках выгуливали своих деток. За стеклами кафе восседали бабушки и прабабушки этих негров в розовых шляпах и чинно пили кофе, недоброжелательно поглядывая на белых ровесниц, случайно забредших за соседний столик. Повсюду сновали чёрные; чёрные желтоватые, чёрные шоколадные, иссиня-черные и чёрные-пречёрные. В общем, на любой вкус.
Навстречу неслись велосипедисты всех рас и цветов. Тихо скользили роскошные автомобили. То и дело с гнусавыми воплями сирены проезжала пожарная машина, мигающая разноцветными огнями, словно ёлочная гирлянда. Пожаров при этом нигде видно не было. Повсюду виляли аппетитные дамские попки, то прикрытые легчайшими тканями, то обтянутые напористыми джинсами. Швейцары в фуражках мыли тротуары у парадных. За витринами сверкающих бутиков мелькали красавицы-продавщицы так и искушающие вас отдать им всё до последнего цента. В первые дни мы старались поспевать в ногу с этим гигантским городом, а заодно жадно пожирали глазами всё вокруг.
Мы — это я и мой друг Юкку. По правилам имя «Юкку» не склоняется, но все русские, и я тоже, склоняем его как хотим. Я зову друга то Юкка, то Юк. Нам обоим стукнуло двадцать один и мы впервые оказались в Соединенных Штатах. Мы были студентами и каждый имел свои виды на Америку. Хозяйственный Юкка планировал заработать на новые зубы для своей матери-эстонки. Я же приехал без конкретной финансовой цели. Деньги мне, конечно, не помешали бы, но на что их тратить, я тогда не знал.
Юкка — мускулистый блондин. Девчонкам всегда нравился его пресс, чему я тайно завидовал. Он никогда не качался, а пресс имел, как в журналах. Я же выжимал из себя все соки изнурительными упражнениями, но такого пресса добиться не мог. Юкка обладал манерой сосредоточенно курить, как человек, имеющий чёткий жизненный план. Я не курил и планов никаких не имел не то что на жизнь, но даже на следующий день.
Я — коротко-стриженный шатен, выше среднего роста, с походкой и видом бездельника, несмотря на то, что отец полковник в отставке. Одевались мы так, я в оранжевый комбинезон на голое тело, Юкка — в чёрные ботинки и шорты.
Меня застали врасплох две вещи, первая относилась к языку. Местные бомжи и собаки понимают английский. В России я не видел ни одного бездомного забулдыги, свободно болтающего на языке Фицжеральда и Кеннади. О наших собаках и говорить не приходится. В Нью-Йорке же бездомные юродивые плели что-то по-английски, а псы реагировали на команды, которых даже я не понимал. Такой вот это англоязычный город, Нью-Йорк.
Вторым пунктом моего удивления стал повсеместный приём и выдача бумажных долларов абсолютно непотребного вида. Доллары мятые, грязные и побывали, бог знает в каких руках. По привычке я отпирался, когда, расплачиваясь хрустящими московскими сотнями, на сдачу получал комки измятых подтиралок.
— У меня же их нигде не примут, ребята! — кассирши смотрели на меня большими глазами, явно не понимая смысла этих слов. Полагаю, что меня принимали за обкурившегося идиота. Но я не виноват. У нас ведь как, если зелёная бумажка не только что с печатного станка, дамочки в обменниках начинают презрительно фыркать и бурчать что-то про комиссионные. Или, что ещё хуже, отсылают в какое-нибудь захолустное отделение Сбербанка, где вас обложат штрафами и сделают большое одолжение, обменяв на рубли «эту рвань».
Постепенно я привык. Англо-говорящие бомжары и псы перестали шокировать, а баксы я стал лихо распихивать по карманам, не заботясь об их, баксовом, лоске.
Первое утро в Нью-Йорке
Нашу поездку устроило агентство «Хочешь разбогатеть — спроси меня как!». Они занимались отправкой студентов на летние заработки в Штаты. В первую ночь нас разместили в чистеньком хостеле в районе Колумбийского университета. Я проснулся часа в два и уже не мог заснуть, разница во времени давала о себе знать. Юкка сладко дрых, а я изнывал от скуки, перебирая в памяти прошлый день. В Шереметьево мы перепутали залы ожидания и чуть не опоздали на самолет. Случилось следующее — мы сидели себе и дивились, как мало народу летит в Нью-Йорк. Напротив нас находилась парочка миленьких девочек, с которыми мы очень скоро начали переглядываться. Путешествие уже начало казаться романтичным приключением, как одна девочка, томно вздохнув, спросила другую.
— Интересно, какая сейчас погода в Барселоне?
— Жара… — страстно произнесла другая и стрельнула в меня глазками. Я не ответил. Вместо этого мы переглянулись с Юккой.
Не сговариваясь, мы подхватили сумки и ринулись на поиски своего самолета, посадка в который к тому моменту заканчивалась. Покинутые красавицы с сожалением смотрели вслед, а у нас не было даже времени подмигнуть на прощанье.
В самолете мы безо всякой меры нагрузились ледяным шардоне и слегка простыли. Так что, лежа в нью-йоркской кровати, я тихонько покашливал. От скуки меня спасло раннее летнее утро. За окном стало сереть, а потом свет начал разбавлять темноту всё сильнее и сильнее, и вскоре его концентрация достигла ста процентов. Я уселся на подоконник. Это было моё первое утро в городе великих возможностей. Как я понял потом, для меня это было заодно и последнее спокойное, мирное утро в этой стране. Я смотрел на птичек, клюющих тротуар, на голого худого негра, кутающегося в чёрный полиэтиленовый пакет прямо под окном. Негр был стар и явно мучился от похмелья. Утренний холодок не давал ему покоя — мусорный пакет, это вам не мягкий кашемир, в пакет особо не укутаешься. Наконец старик принял удобное положение и уснул.
Рядом притормозила полицейская машина. До меня отчетливо доносились переговоры их рации. Полисмены изучали негра, решив, что он окочурился. Тут негр дрыгнул ногой сквозь сон и копы, успокоившись, тронулись.
Запах метро
Как было оговорено заранее, нас покормили завтраком. В роскошном университетском зале с тёмными панелями и старой резьбой организовали «шведский стол». Синтезированное из порошка месиво, называемое омлетом и пережаренные ломтики бекона, ободранного с боков генно-изменённых свиней, подавали в качестве основного блюда. К этому прилагались кексы с искусственными красителями, йогурты с ароматизаторами и яблоки, пахнущие резиновой прокладкой на дверце холодильника. Прекрасная идея «шведского стола» была попрана американцами, как пакт Молотова-Риббентропа Гитлером. Повсюду царила лишь иллюзия выбора. Я не гурман, я привык ко всему благодаря моей, вечно опаздывающей на работу, мамочке, которая кормила меня чем угодно, но только не химикатами.
После завтрака боевая тётка с оптимизмом недавно брошенной мужем одинокой сорокавосьмилетней женщины обрисовала перед нами радужные перспективы пребывания в Штатах. Огромный зал, заполненный жаждущими приключений молодцами из Европы, гудел и мало интересовался её словами. Тётка скоро свернулась, нам раздали буклеты с жизненно важными телефонами и отпустили на все четыре стороны. Я заглянул в буклет: федеральная справочная скорой помощи, справочная поиска людей, справочная ночлежек…
Мы съехали из хостела и отправились в Бруклин, на более дешевый ночлег, заранее найденный Юккой по Интернету. Чтобы добраться туда, мы впервые спустились в метро. Подземка удивляла больше, чем безразличие таможенников. Во-первых, это был ледник, во-вторых, зловонный ледник. Сразу вспомнилась школьная экскурсия в колбасный цех. Там был ангар-холодильник, где с потолка свисали сотни свиных туш. Нет, там не воняло тухлятиной или чем-то подобным. Там просто пахло мясными деликатесами. Только это был концентрированный до предела запах. Тогда я понял, что даже вкуснятина, возведенная в абсолют, может стать отравой. Тогда я понял, как пахнет смерть. В нью-йоркском метро пахло смертью, а ещё отсыревшими бычками, блевотиной и поносом. У меня так пахло в квартире наутро после празднования восемнадцатилетия. Башка трещала, я сидел в сортире и силился понять, куда же мне деть горы пустых бутылок и окурков, плавающих в стаканах.
