Сергей Монастырский
Терпила
– Нам на последний ряд! – Владимир протянул в окошко кассы деньги.
Кассирша взглянула из окошечка и, увидев из-за спины Вовки Тамару, сказала ехидно:
– Все хотят на последний!
Залы кинотеатров в те времена были большие, и, как правило, на предпоследний ряд билеты никто не брал. Во первых, чтобы не мешать последнему ряду, во вторых, чтобы последние ряды своими вздохами и приглушенными стонами не мешали смотреть кино.
– Вов, а как кино-то называется? Шепотом спросила Тамара, когда в зале погас свет и пошли первые титры.
– Да кто ж его знает! – торопливо ответил Владимир и судорожно прижал к себе Тамару.
Полтора часа прошли как во сне. Хорошо, что громкая музыка, и разговоры героев фильма заглушали звуки их поцелуев и судорожных вздохов.
Не выдержав, Тамара запустила ладонь в карман его брюк, и взялась за то, что там находилось!
Вовка тоже было полез ей под юбку, но Тамара прижала к ноге его ладонь.
– Не надо! Увидят! – отчаянно прошептала она.
До конца сеанса еле дождались. Молча и напряженно сжимая ладони друг друга пошли по аллее парка в конце которого стоял кинотеатр. Темнота сгустилась, и редкие неразбитые фонари слабо освещали дорожки.
– Пошли скорее! – шепнул Владимир, и они свернули с аллеи. Сдерживаться уже не было сил, и они побежали через цепляющиеся ветками кусты:
– Все! – опять шепнул Вовка и, сбросив куртку с плеча, кинул ее на землю.
Не сдерживаясь больше, они упали на нее! Слившись в объятиях.
– Ох, откинулась на траву Тамара, когда, наконец, все было кончено, и испуганно спросила:
– Вов! А где мои трусы?!
– Наверное, там же где моя куртка! – засмеялся Владимир, увидев, как далеко они откатились от того места, где захватила их страсть.
К дому подходили уже медленно и спокойно. Тусклый фонарь подъезда слабо освещал деревянную лавочку у дверей, на которой с утра и до вечера сидели старушки.
– Ишь, полуночники! – проворчала самая говорливая бабка, – когда детей то заведете?
– А негде заводить-то, – засмеялся Владимир.
Заводить детей и любить друг друга, действительно было негде, хотя уже год как они были женаты. В их двухкомнатной квартире жило шесть человек!
Двое родителей занимали маленькую спальню, они с Тамарой, спавшие на тахте в гостиной – она же проходная комната в кухню, туалет и ванную, сестра, ночевавшая на раскладушке в той же гостиной, а вечерами учившая уроки на кухне, и бабка, жившая в кладовке.
– Какая уж тут любовь!
И место для них было только на улице! Гуляли, ходили в кино, ну так иногда собирались с друзьями на скамейках на набережной.
Кафе в то время как-то были не приняты. Как и аренда жилья.
Стояли восьмидесятые. Вернее их конец. Через два года появится новая страна.
… Ну, а пока они, нежно обнимаясь, по слабо освещенной лестнице поднялись на свой третий этаж и все также, не разжимая рук зашли в узкий, заставленный обувью коридор своей квартиры.
Мимо коридора на кухню проскользнула сестра.
– Как кино? – ехидно улыбаясь, спросила она.
В свои четырнадцать лет она уже кое-что понимала. И однажды в лоб спросила у Тамары:
– А что, взрослые обязательно раз в неделю ходят в кино?
– Если бы ты здесь не спала, ходили бы каждый день! – отрезала Тамара.
Сестра была не ее, а Вовкина, и в эту фразу она постаралась вложить все свое отношение к этому семейному гнездышку.
– Я вот сейчас все мамке скажу! – надула губки сестра.
– Язва! – презрительно пнула ее по заднице Тома.
Семейным гнездышком назвать этот двухкомнатный колхоз было действительно трудно.
Родовым гнездом оно было для прежнего состава семьи.
Мать с вечера готовила на всех завтрак, обедали все на работе и в школе, а к вечеру ужин собирала на стол бабка.
В то прежнее счастье в кладовке ночевал Вовка, которому все равно было где ночевать, потому что приходил он вечерами поздно, проводя время с друзьями, а в проходной комнате на тахте спала бабка и на раскладушке сестра.
По выходным мать и сестра за всех убирались, отец уходил во двор, чтобы с соседями поиграть в шахматы или домино, бабка помогала матери или смотрела телевизор.
Первые недели после свадьбы Тамара пыталась влиться в этот коллектив.
Утром, встав пораньше, она приготовила сырники, а для мужчин сковороду яичницы с помидорами и колбасой.
И ожидая, стояла у плиты, пытаясь что-нибудь еще подать.
Вовка поцеловал, усадил ее рядом с собой и, улыбнувшись для всех, объявил:
– Попробуем, как моя жена готовит!
Обозревая стол, мать, вдруг не обращаясь к нему, сказала:
– Отец яичницу не ест! – И поднявшись со стула, бросила:
– Давай-ка Вася, я тебе дам кусок мяса, хотя бы из супа!
Сестра, попробовав сырник, тоже скривилась:
– Мама, всегда изюм в творог кладет!
И только бабка, посмотрев на Тамару, примирительно сказала:
– А вы меню с вечера составляйте, чтобы Тамара не ошиблась!
Тамара, конечно, выскочила из кухни и все утро рыдала.
…. Владимир вечером объявил:
– Семья у нас одна, но давайте так: – каждая живет отдельно!
С тех пор все готовили еду сами себе. Стирали каждый для себя. И только убиралась мать за всех! Не позволяла
Правда, с тех пор, как Тамара забеременела, стирал за нее Володя.
Ночью, когда семья укладывалась по своим углам, он запирался в ванной, стирал руками, потому что машинка в эту ванную не помещалась. Полоскал, развешивал.
Однажды за этим занятием его застала мать.
– Ты что, и трусы за нее стираешь? – подколола она.
– И бюстгальтер! – добил ее Вовка.
Мать сжала губы и вышла.
***
Это было самое счастливое время его жизни.
Врачи вскоре определили, что будет двойня. Счастью не было предела! А через месяц еще одно счастье – это будут мальчик и девочка!
Вот так за один раз – полная семья!
… Наступила зима. Крупными хлопьями падал первый снег. Белели аллеи парка. Они шли, держась за руки, и хохотали у каждого куста.
– Они зародились вот здесь!
– Нет, вон там. Побежим в конец!
– Нет, это вообще было дома!
– Когда это у нас было дома?!
Было. Как-то раз сестренка, ничуть не смущаясь, сказала:
–Вов! Вы можете это делать при мне. Только тихо, когда я сплю, я ничего не скажу!
– Тахта скрипит!
– А вы тихонечко, на боку.
– Вовка обалдел!
– Ты откуда про это знаешь?! – и влепил ей затрещину.
– Девччонки рассказывали!
Вовка дал ей еще одну затрещину,
