Виктория Роа
Песня Сирены
Глава 1
Моя мама всегда предрекала меня держаться подальше от ее судьбы, но, как известно, дочери редко слушают матерей, редко слушают их советы, и тем более из-за не самых доверительных отношений обычно повторяют их судьбы, повторяют их любовные приключения и зачастую даже смерть иногда повторяется в своем решении, как забрать этих связанных пуповиной людей. Мама всю жизнь положила на меня, на свою работу и на неблагодарного мужа, который то и дело, что поднимал на нее в припадке своего алкогольного опьянения руку оставляя метки-фингалы, которые по утру мама замазывала огромным количеством не подходящего по цвету и фактуре для нее тональным кремом, щедро припудривала лицо и красила губы своей вызывающей помадой цвета «дикая фуксия», а по ночам, когда ее смена в баре «Каприз» задерживалась на сорок минут, она получала свою «дополнительную работу» путем простого минета для женатого начальника, которому нравилась ее ничтожность и желание заработать несколько лишних сотен. После смены она возвращалась домой, и собирала пустые банки после отцовских попоек. Я перестала называть его «папа» по исполнению мне двенадцати лет, когда до меня дошла вся горечь ситуации в которой оказалась мама. Помню, как тогда сама предложила ей бросить отца, снять какую-нибудь грязную, ветхую однушку, но быть подальше от этого тирана, который ее мало того, что ни во что не ставил, так еще и систематически избивал. Мама, конечно, почему-то тогда отказалась, но спустя четыре года она все же решилась и, как потом уже призналась, боялась за меня и за то, что однажды папенька решит прикоснуться ко мне ни как к дочери, а как к молодой женщине. Тогда она развелась, и несмотря на то, что продолжала работать не только официанткой, но и личной минетчицей мы жили счастливо и не знали никаких бед. Единственное, что меня всегда злило, что мама не хочет начать новые, нормальные отношения.
Под новыми и нормальными отношениями я имела в виду совершенно иного мужчину, который целует тебе шею, а после твоего сладкого стона с еле слышным, сбивчивым «ах» наполняет твой фужер до краев игристым шампанским позволяя слизать пенку выходящую из берегов хрусталя, и посмеяться над тем, какая ты милая с ним женщина, но мама отказывалась от этого и даже никак не комментировала свои «нет». Время шло, и я взрослела. Взрослела быстро и, если верить маме, то не по годам быстро. Да, мне пришлось повзрослеть очень быстро, когда мама все же бросила работу, и хотя не по своей воле, а по воле старшей дочери ее женатого любовника, что прибрала кафе в свои руки и стала там начальницей, а официантка в возрасте ей подходила по всем своим параметрам и привычкам. Хотя, если верить опять же маме, то девочка просто однажды застала млеющего от ее губ отца и с тех пор ненавидела женской ненавистью, ибо папочка может быть только у дочери и самой послушной девочки, а не у такой, как моя мама, и хотя она сама такое понятие, как «папочка» по отношению к мужчине не признавала, ибо считала это на грани потенциального инцеста, мне же было всегда интересно, что побуждает женщин найти для себя этого самого «папочку», что шлепает по заднице и просит принести ему кофе. Впрочем, быть может сами того и не осознавая, но многие мужчины являются этими самыми «папочками», только не могут раскрыть в себе этот опекающий, сексуальный потенциал в виду отношений с неподходящими для роли «папиной малышки» женщиной.
Мама всегда говорила, что официантки, танцовщицы приватных клубов и счастливые жены хорошо разбираются в языке тела, как и жены прожившие долгое время с мужем-алкоголиком, и по иронии судьбы, но я была заложницей двух ролей: десять лет — жена и уже пять лет — официантка. За время пока я жила с мамой мне выпала возможность стать проницательной, и это качество помогает мне и сейчас. Впрочем, какой толк быть этой проницательности? Я понимаю, когда счастливая женщина в красивом кружевном белье встречает уставшего супруга с работы подавая себя главным блюдом его ужина и знающая, что сейчас он переступит порог дома, иона, как самая любимая им женщина доставит ему удовольствие поцелуями ниже паха, а он в благодарность погладит ее мягкие волосы, а после грязного минета даже поцелует в губы не брезгуя каждой частичкой ее тела, потому что вся она принадлежит ему. Ведь не зря при разговорах о ней он с гордостью говорит: «Моя женщина». Вот это и называется проницательностью, но только я знала ее обратную сторону, когда мой муж едва появляется в дверях со своим не совсем трезвым выражением лица, я знаю только одно: моя задача встать на четвереньки задрав домашний халат, и подставить ему промежность, чтобы спустя пять минут он спустил мне на задницу, и небрежно шлепнув сказал: «И кому ты после это будешь нужна? Ты мне интерес представляешь на пять минут, а на большее ты неспособна.» Тогда секс напоминает каторжные работы. Тебя просто и тупо «имеют» и о твоем удовольствие и речи идти не может, ибо здесь он самец и он знает, когда ты хочешь и что ты хочешь, а тем более совершенно наплевать, что он дико ошибается.
С каждым днем, я все больше понимаю, как ненавижу его всем своим сердцем, и как мне осточертело слушать эти его оскорбления, и быть заложницей постоянных издевательств. Морально мне крышу уже сорвало, и на этом я поймала себя совершенно случайно, когда стоя перед зеркалом в ванной комнате увидела вместо себя отражение мамы. Ее то самое отражение, когда она возвращалась после работы поздно домой, и покрасневшие губы, съевшие за день «дикую фуксию» были растерты до красноты так, что на ночь она прикладывала алоэ, чтобы на утро выглядеть свежо. Я смотрела на себя в зеркало и видела то, что в других подмечая мама называла «шлюший взгляд». Взгляд полный желания и возбуждения, что, не находя выхода просил хотя бы на секунду шлейфа удовлетворения. Не в силах сдержаться, я провела двумя пальцами по губам чувствуя собственное горячее дыхание, страстные вздохи от нахлынувшего возбуждения. Резкое проникновение во влажный рот заставил всю меня извиваться от похоти, словно самую настоящую кошку в теплый март. Поступательными движениями проникая в мокрый рот, я собирала пальцами обилие липкой, тянущийся
