Валери Тонг Куонг
Где я
Эрику
Моим родителям
Маме́
Какого же спокойствия в отчаяниидостиг я под зауряднейшей оболочкой;никто не может в это поверить, никто не понимает,ведь я никому не описываю обстановкуи не подаю никаких реплик: говорю лишь сам с собой.
А также никто не может поверитьв полнейшую пустоту каждой моей роли.
Уже нет никакого интереса, никакого смысла:все мне кажется обломком маски,обломком привычки, обломком обыденности,чем-то совершенно неважным,чесночной шелухой.
Франсис Понж. Обломки маски. Из сборника «На стороне вещей»
Valérie Tong Cuong
OÙ JE SUIS
Copyright © Editions Grasset & Fasquelle, 2001
Фото автора © Delphine Jouandeau / Lattes
© Ефимов Л., перевод на русский язык, 2016
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
* * *
Сценарий прост и всегда неизменен: зимой я делаю ставку на элегантность и подчеркиваю формы. Летом использую другие приманки: колыхание тканей, соскальзывание бретелек, свежий запах одеколона на коже. Приготовления отработаны до мелочей. Я одеваюсь, затем терпеливо жду конца дня, когда люди выходят со службы. Не то чтобы я ограничивалась охотой на управленца или служащего, но по опыту знаю, что этот промежуток между двумя жизнями благоприятен для душевных и телесных отклонений.
Так что около шести часов я устремляюсь на улицу. Мой опытный взгляд обшаривает окрестности, выискивает, засекает, опознает. Достаточно походки, задранного кверху подбородка или самодовольной улыбки. Тщеславие из них так и прет, выделяя характерную вонь в гуще торопливой толпы. Годится первый же попавшийся. Я двигаюсь вслед за ним, приноравливаясь к его походке, потом ускоряю шаг и обгоняю. Это ключевой момент, который определит успех предприятия. Я слегка задеваю его, моя голова делает эллиптическое движение, волосы касаются его щеки, я прохожу дальше, исподтишка оценивая ответ. А он утыкается взглядом в мое тело: все, готов. Теперь я оступаюсь и меня заносит. Он пытается меня удержать, но я выскальзываю и все оседаю, оседаю, он наклоняется, мне остается только скользить, избегая этих рук, которые пытаются обнять меня, и, наконец, симулируя боль, я притворяюсь испуганной, растерянной и хрупкой.
Его преображение стремительно: вот он уже герой, прекрасный принц, и чем больше он размякает, вдыхая мой запах, тем больше растет в собственных глазах – доблестный и великолепный. Как хорошо быть храбрым, когда опасность далеко. Он приподнимает меня за плечи, еще чуть-чуть и кончит. «Как вы себя чувствуете? – шепчет он. – Главное, ничего не бойтесь, ведь я рядом, а кстати, вы меня видите? Слышите мой голос?»
Роль не терпит ошибок: предполагаемая дурнота должна рассеиваться постепенно, поскольку еще ничто не завершено, даже наоборот, все только начинается.
Я выпрямляюсь, меня качает, я хватаюсь за его руку, благодарю, вздрагиваю, вздыхаю. Годы практики научили меня даже бледнеть, когда захочу. Он возбуждается. Может ли он предложить свою помощь? Конечно! Я уже не чувствую ступню ниже этой проклятой щиколотки. Срочно надо проглотить что-нибудь – так завалена работой, что ничего не ела со вчерашнего дня. С ногой, слава богу, вроде ничего серьезного, но требуется что-нибудь укрепляющее. Не проводит ли он меня до кафе?
Он исподтишка бросает беглый взгляд на часы. Конечно, соглашается, и обвивает рукой мою талию под предлогом поддержки. Контакт установлен: мы идем в обнимку, его затылок напрягается. Он бессознательно выпячивает грудь колесом, прямо как петух, гордый собой аж до того, что чуть аорта не лопается. Уже воображает, как расскажет этот анекдот на службе, и скорее бежит, чем идет к ближайшему бистро, сияя своей самой широкой улыбкой.
Мы говорим. Это единственная область, где порой что-то меняется. Я придумываю себе прошлое в зависимости от рожи клиента. Единственная дочь, с родителями или без, с учебой или без, с работой или без. Для каждого свой маршрут. Я заставляю растрогаться одного, возмутиться другого, но все с жадностью клюют то, чем я их потчую. Потом отправляю мяч обратно, сама задаю вопросы. Он пролетает над их гражданским состоянием без сюрпризов – я ведь сама инстинктивно выбираю окольцованных, добрых отцов семейств. Слушаю, как они подробно расписывают свою работу и какие они там важные шишки. Потому что внимание: каждый из них это не абы кто, а значительный человек, и он дает это понять. Мельком оглядывает себя в зеркале, поправляет прядь, чокается со мной – я заказала два аперитива, и он не отказался.
Мы уже зовем друг друга по именам. Вы позволите, Аньес? Я прикидываю на глазок предстоящий путь. Две-три недели, самое большее несколько месяцев. Горстка скупо назначенных свиданий, преимущественно в какой-нибудь подворотне или, если это неизбежно, в гостиничном номере: на войне как на войне. И единственное правило: быть с ним на «вы» – в сочетании с любовью и похотью это кружит голову. Надо уверенно восхищаться им, без колебаний перегибать палку, показывать, что очарована. Вскоре он потеряет голову. А убежденный в том, что является покорителем сердец, начнет говорить громче, обижать маленьких и слабых. Каждый вокруг него заметит изменения; впрочем, его жена наверняка кое о чем догадается.
Останется только изничтожить его, обратить в прах. Сыграть эту партию – самая упоительная и лакомая часть игры. Тем не менее мой рецепт доведен до совершенства. В первую очередь нужно увеличить промежутки между встречами, чтобы вызвать у него ломку, стойкий абстинентный синдром. Стать навязчивой, звонить ему откуда угодно и говорить о сексе, постоянно держать его в возбужденном состоянии. Никогда не упоминать ни его супругу, ни детишек. Только твердить ему, насколько он такой, насколько сякой, и как это хорошо, как это славно. Мало-помалу усыпить его.
А потом надо приготовить жертвоприношение. Отталкивать его с мрачным видом, ждать, чтобы он требовал, просил и в конце концов умолял. Быть удрученной, но твердой. Заявить, что мне невыносима эта двойная жизнь, что хочу с ним распрощаться, расстаться навек. После чего терпеливо ждать эпилога.
Мой показатель успеха довольно высок, хотя немного снижается с возрастом. В девятнадцать лет это было сто процентов из ста. Спустя десять лет у меня иногда случаются сбои, но все-таки в большинстве случаев я добиваюсь разрыва. Потому что эти гнусные свиньи сами приходят. Бросают все без малейших угрызений совести и как миленькие прибегают на последнее свидание, которое им удается вымолить у меня.
– Готово дело, – объявляют они простодушно. – Я во всем признался. Теперь я свободен, Аньес.
Дивные мгновения: прежде чем бросить бомбу, я заранее смакую произведенный эффект. Да ну? Он признался-таки, дорогое сокровище? А он хотя бы уточнил причину своего ухода – девичья плоть, его неодинаково раздувшиеся эго и член да в придачу размягченные мозги и брюхо?
– Это не смешно, – возражает герой. Он в неподходящем настроении, у всякой шутки есть свой предел. Он только что бросил жену после пятнадцати, двадцати, тридцати лет брака: неужели такой мужественный поступок не заслуживает хоть немного уважения!
О да, сокровище, ты такой храбрый. Как и все тебе подобные. Только вот я не шучу, милый: мы тут сегодня кабанчика режем. Он только что бросил жену? Поздравления от присяжных. Вот еще одна жизнь спасена. А что он думал, этот мудила? Хорош соблазнитель со всем своим салом и спесью! Корчил из себя секс-чемпиона, а сам всего лишь куча говна!
– Но почему, Аньес, почему? – мямлит он перекошенным ртом.
Просто должок, старина. Счет-то набежал неподъемный, вот я и заставляю вас платить в рассрочку.
Он все не может уразуметь, но мне, честно говоря, плевать: важен результат. Вытереть об него ноги напоследок – вот что мне доставляет наслаждение.
– Где мы? – вдруг спросил он.
Мы шли уже около часа. Холодно, можно было сесть в автобус, но я настояла, чтобы пойти пешком. Сжимала его руку в своей и думала только об этом: как же такое стало возможно – сжимать мужскую конечность и получать от этого удовольствие?
Я захотела испытать себя и сжала сильнее, но он высвободился.
– Ты оглохла, Аньес?
На мгновение мне показалось, что он исчезает. Я опять схватила его руку.
– Мы почти пришли. Это совсем рядом.
До квартиры пришлось прошагать еще метров пятьсот, и половину из них по широкой улице, застроенной промышленными зданиями. Крыши тут были низкими, ветер сюда врывался с легкостью, порой яростно продувая нас насквозь.
Я медленно вдохнула и сказала тихо:
– Какая разница, где мы находимся, если знаем, куда идем. Куда все идут.
Он прижался ко мне. Я почувствовала, как мы обменялись нашим теплом сквозь ткань моего пальто и вздрогнула.
