Джон Френч
АРИМАН: ИЗГНАННИК
Генри Френчу
«Глупо говорить о жребии и судьбе. Время, причинность, наблюдатель и наблюдаемый — нам следует с осторожностью трактовать значение этих понятий. Мы считаем, что прошлое творит будущее, но так ли это? Может, судьба создается в попытке увидеть ее? Что, если бы мы не заглядывали в будущее? Как бы развивались события в таком случае?»
Азек Ариман, из заповедей Корвидов
WARHAMMER 40000®
Сорок первое тысячелетие. Уже более ста веков Император недвижим на Золотом Троне Терры. Он — Повелитель Человечества и властелин мириадов планет, завоеванных могуществом Его неисчислимых армий. Он — полутруп, неуловимую искру жизни в котором поддерживают древние технологии, ради чего ежедневно приносится в жертву тысяча душ. И поэтому Владыка Империума никогда не умирает по-настоящему.
Даже в своем нынешнем состоянии Император продолжает миссию, для которой появился на свет. Могучие боевые флоты пересекают кишащий демонами варп, единственный путь между далекими звездами, и путь этот освещен Астрономиконом, зримым проявлением духовной воли Императора. Огромные армии сражаются во имя Его на бесчисленных мирах. Величайшие среди его солдат — Адептус Астартес, космические десантники, генетически улучшенные супервоины.
У них много товарищей по оружию: Имперская Гвардия и бесчисленные Силы Планетарной Обороны, вечно бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус. Но, несмотря на все старания, их сил едва хватает, чтобы сдерживать извечную угрозу со стороны ксеносов, еретиков, мутантов. И много более опасных врагов.
Быть человеком в такое время — значит быть одним из миллиардов. Это значит жить при самом жестоком и кровавом режиме, который только можно представить.
Забудьте о достижениях науки и технологии, ибо многое забыто и никогда не будет открыто заново.
Забудьте о перспективах, обещанных прогрессом, о взаимопонимании, ибо во мраке будущего есть только война. Нет мира среди звезд, лишь вечная бойня и кровопролитие, да смех жаждущих богов.
ПРОЛОГ
Хаакон Серый Шторм поднялся на обледеневший склон хребта. Когда-то давно его доспехи были сине-серого цвета ледника. Теперь они потускнели, будто истертый от времени металл. Царапины и вмятины покрывали пластины брони, словно нити шрамов, а к выбоинам и бороздам цеплялись хлопья краски, яркими фрагментами напоминая о былых свершениях воина. Доспехи Хаакона заскрипели, когда он присел за кромкой гряды. Даже от самого незначительного движения его кожа немела, как будто боевая броня протестовала против холода. Хаакон замер и втянул стылый воздух. Воин был без шлема, и когда он запрокинул голову, морозный ветер убрал черные волосы у него с лица. Желтые глаза уставились в безоблачное синее небо, где сверкали ослепительно-яркие звезды. Хаакон выдохнул.
Он чуял ведьму.
Воин медленно снял с пояса секиру. Ее навершие расходилось двумя изогнутыми лезвиями полированного металла, по которым вились золотые драконы. Обмотанная кожей рукоять удобно легла в ладонь. Он поднес секиру к горлу, большой палец опустился на переключатель генератора силового поля. Кромки оружия заискрились на фоне кристаллической пыли химического снега.
Дальше кряж опускался к дороге из растрескавшегося от холода камня. По ней и шла ведьма. Хаакон снова принюхался. Ее вонь ощущалась невзирая даже на испарения, поднимавшиеся ото льда. Пот, подсохшая кровь и аромат, похожий на раздавленные розы и свежие испражнения: запах скверны, варпа. Варп изменял все, чего касался, и оно более не могло стать чистым. Ни этот мир, ни звезды, сияющие на солнечном небе, ни сам Хаакон. Однажды он спросил у рунического жреца, изменяется ли он, мог ли заразиться порчей во время охоты в мирах на краю Ока? Рунический жрец не нашелся, что ответить, но Хаакон понял правду. Он изменился. Его обоняние, и без того острое, теперь чуяло запах души. Казалось, его цель обрела собственное отражение в варпе, и охотник получил способность выслеживать добычу. Варп коснулся его. Он был осквернен, и останется таким навсегда, но его цель была по-прежнему чистой, и большего ему не требовалось.
Ведьма была уже ближе, ее запах усиливался с каждым медленным ударом сердец. С ней шли стражи, последователи ее мерзкого культа. Он чуял и их также. Их было десять. Воин чуял смазку на оружии и лезвиях ножей. Хаакон пришел в движение. Он стряхнул с себя снежную пыль, поднимаясь во весь рост. Выдохнул в последний раз, расслабив мышцы. Разум и тело стали одним целым, полностью сфокусировались на цели. Ведьма знала. Она могла лишь мельком увидеть его истинную добычу, но этого было достаточно. Ведьма пропиталась запахом изгнанника, и он собирался следовать за ним до самого конца.
А затем Фенрис отомстит.
Хаакон перескочил гряду. На один удар сердца он увидел под собой всю картину: десять фигур, стоящие кругом, их лица скрывались за начищенными до блеска масками в форме морд рептилий. В центре шла согбенная женщина в плаще из дубленой кожи. Воин заметил вытатуированные угловатые узоры, извивавшиеся всякий раз, когда ветер трепал плащ.
Затем Хаакон приземлился. Некоторые стражи обернулись и схватились за оружие. Другие кинулись наутек. Двоих он раздавил под ботинками. Первый удар секирой был горизонтальным, слева направо, наотмашь, мышцы слажено пришли в движение. Брызнула кровь. По доспехам забили лучи. Хаакон развернулся и нанес еще удар, разрубив человека от бронзового ошейника до паха. В лицо Хаакону брызнула красная влага. На самом деле он не видел, кого убивал. Каждый враг превратился в размытое движущееся пятно: проблески помятых доспехов, скрытого под звериной маской лица, украшенного бронзой лазерного оружия. Секира расколола череп и размазала мозг. Кровь под ногами плавила химический лед. Вокруг поднимался пар. Сгущающийся туман смешивался с запахом вывороченных внутренностей. Хаакон ударил снова.
Что-то попало ему в щеку. Кожу воина обожгло, и плоть вокруг раны начала неметь. Ведьма поднялась, сжимая вычурный бронзовый лазпистолет, нацеленный прямо в него. Кожа на ее хрупком черепе висела серыми мешками, а плащ из освежеванных лиц не мог скрыть изуродованное тело. Рука, державшая пистолет, дрожала. Хаакон заглянул в ее желтые, цвета топленого жира, глаза. Воин зарычал, и рана на щеке раскрылась, словно второй рот. Палец ведьмы крепче стиснул спусковой крючок.
Нога Хаакона врезалась ведьме в грудь. Удар расколол ей ребра и отбросил назад. Секира разрубила ей шею прежде, чем ведьма упала на землю. Хаакон замер, медленно втягивая воздух. Вокруг него валялись груды разрубленного мяса и склизких внутренностей, исходящие паром на морозном воздухе. Доспехи Хаакона блестели, испещренный шрамами серый цвет исчез под багрянцем. На мгновение его разум будто избавился от усталости, которая давно поглотила тело и душу. На секунду воин испытал радость. Но затем мимолетное чувство покинуло его, и жажда охоты вернулась вместе с болью уставших мышц. Он должен забрать то, ради чего пришел, пока труп не успел остыть.
Хаакон присел и подобрал голову ведьмы. Жидкие волосы спутались между пальцев, когда воин поднял ее к глазам. Он стиснул ладонь. Секунду череп сопротивлялся, а затем треснул, будто яйцо. Плоть внутри была покрыта желтыми нарывами и свернувшейся черной жидкостью. Хаакон поднес окровавленную массу ко рту и впился в нее клыками. Плоть была еще теплая и пахла воспоминаниями. С каждым укусом разум наполнялся впечатлениями, призрачными ощущениями и обрывками слов. Он ел до тех пор, пока череп не превратился в пустую скорлупу, и он не получил то, что нужно.
Его кожу вдруг защипало, когда Хаакон выронил череп. За спиной кто-то стоял.
Воин стремительно развернулся, секира превратилась в размытое острое пятно.
— Это я, брат, — прорычал голос.
Хаакон остановил удар, но не опустил секиру. На расстоянии вытянутой руки стоял человек. Он посмотрел на него знакомыми голубыми глазами. Змеиные символы предотвращения вились по серым доспехам, а с красных наплечников свисали нанизанные на нити заостренные зубы. Кое-где змеиные символы горели бледным светом. Хаакон узнал голос и лицо говорившего. Он знал, что ему следует опустить секиру, но частичка его желала довершить удар и посмотреть, как снег окропится свежей кровью.
— Хаакон, — произнес человек в сером. — Убери оружие.
Хаакон не опускал секиру.
— Оульф? — медленно проговорил Хаакон. Имя далось ему с трудом, онемение вокруг дыры в щеке перекинулось и на челюсть.
— Это я, — повторил человек. Хаакон сменил хватку на секире.
— Ты погиб в мире песка и жажды, — сказал Хаакон.
— Нет, брат, — ответил человек. — Убийство лишило тебя разума. Я не умер. Вспомни, — в глазах у Хаакона помутилось, и он мотнул головой, словно отгоняя мух. Оульф погиб, Хаакон помнил, как кровь рунического жреца пропитывала белый песок. Но вот он стоит перед ним…
