Виктор Цокота
Звезда бессмертия
Я знаю, что народ мой победит,
Все вольные народы победят.
И высохнут те слезы, что бегут…
Пабло Неруда
ГЛАВА ПЕРВАЯ
До озера Тотокуку оставался всего один большой переход. Разве время теперь жаловаться на холод, на разбитые колени, истерзанные о колючки и острые камни руки, на голодную тошноту… Роберто привык верить дедушке, а старый Фредерико спокойно и размеренно шел впереди. Час назад, когда Роберто крушил обушком еще один пятиметровый участок едва заметной ледовой тропы, чтобы хоть на час-другой снова – в который уже раз! – задержать возможную погоню, дедушка уверенно сказал ему, что до места спуска на плато, откуда хорошо видно озеро, всего несколько поворотов, и еще до захода солнца они увидят Тотокуку, а также все три древних храма аймара [1], стоящих на его скалистых островках.
Четырнадцатый день шли они по горным тропам в самом центре Анд, среди грозных скал, снега и льда. Шли к озеру, к трем храмам племени аймара, чтобы узнать наконец их тайну, передаваемую из поколения в поколение немногими избранниками рода, отмеченными незримой печатью племени – орлиным профилем лица, что походил на тень скалы Ау в час заката, и взглядом черных, как агат, глаз, наполненных неукротимым внутренним огнем.
Предания говорили, что именно такой профиль и такой пронизывающий взгляд были у легендарного Тупак-Амару – народного вождя инков, долгие годы возглавлявшего борьбу индейцев против испанских конкистадоров, словно саранча хлынувших на Южноамериканский континент в начале XVI века.
Пять столетий назад!
Фредерико остановился. Тяжело вздохнул.
Знал ли тот далекий Амару тайну аймара?… Тех аймара, что жили на этой щедрой земле еще до инков?
Об этом ведают разве что Солнце да могущественный Виракоча [2]…
Старик опустился на колени, прижался лицом к холодным камням и трижды попросил у божества поддержки и прощения.
– О Великий Виракоча, могущественный и солнцеликий! – страстно шептал он. – Помоги мне и внуку моему Роберто дойти до пещеры у подножья величественной скалы Ау! Помоги спуститься сквозь страшную бездну к голубому Тотокуку, испить священной его воды, прикоснуться к ступеням храмов, найти путь к сияющим гротам, к твоему божественному лику!…
Старик тяжело приподнялся, дрожащими руками снял с плеча пончо [3] и вынул из тайника возле разреза старинный амулет. Верх трехгранной зеленовато-золотистой пирамидки венчала фигурка диковинной птицы с человекоподобным лицом, с едва заметной прорезью для цепочки во лбу, а все основание – глянцевое, голубоватое, заполняло изображение странного существа с огромными глазами, полуприкрытого веками, и маленьким ртом. Концы его губ были скорбно опущены, а в глубине глаз, словно живые, мерцали искринки.
Амулет свободно умещался на ладони Фредерико.
Он был почти невесомым и в то же время необыкновенно прочным. В этом Фредерико убедился еще несколько десятилетий назад, когда при выходе из шахты управляющий золотых приисков лично нащупал его в складках пончо молодого шахтера. Видно, подумал: самородок выносит из шахты парень. Фредерико и опомниться не успел, как дюжие руки охранников сорвали с него пончо, подтолкнули к яркому костру, что пылал у входа в шахту.
– Золото красть! – заорал управляющий.
И тут же замолчал, удивленно разглядывая диковинный, почти невесомый амулет, тускло поблескивавший на его ладони.
– Что это? – строго спросил у Фредерико. – Где украл?
Два последних слова словно бич хлестнули парня.
Но он сдержался. Ответил тихо, с достоинством:
– Это печать Тупак-Амару, моего далекого предка.
Управляющий засмеялся ему в лицо.
– Ну-ка, посмотрим, что там внутри.
Вынув из ножен стальной клинок, он стал скоблить глянцевую поверхность пирамидки, стараясь кончиком остро отточенного ножа сковырнуть глаза незнакомого существа. Но амулет не поддавался. Ни единой царапины не появилось на его гранях.
Вконец обозленный, креол [4] с силой швырнул амулет о камни, а потом, выхватив у одного из рабочих тяжелый горняцкий обушок, в дикой злобе принялся колотить им по, казалось, хрупкой вещице.
Вокруг собралась толпа. Лицо взбесившегося гачупина [5] покрылось потом. Вдруг он разогнулся, поднял амулет, поднес его к лицу и…
Фредерико может поклясться всеми богами, что в этот момент кончики губ изображенного на нем незнакомого существа поднялись вверх, застыв на миг в загадочной улыбке, а из огромных, широко раскрытых глаз прямо в лицо управляющего ударил сноп голубых лучей.
Дико вскрикнув, гачупин изо всей силы швырнул амулет в ярко горевший костер. Словно пьяный, даже не взглянув на Фредерико, побрел он в темноту, тихо бормоча себе под нос что-то невнятное.
Рабочие скоро разошлись. А Фредерико остался у костра, надеясь утром найти в остывшей золе хоть какие-нибудь остатки священного амулета. Он был дорог ему как память о деде – отце его матери. Старый, почти девяностолетний Таау Кондорканки – правнук сына Хуана Кондорканки – два года назад повел его в горы. Фредерико тогда было восемнадцать лет. Но он и теперь хорошо помнил давно нехоженную тропу, по которой две недели шли они с дедом Таау к озеру Тотокуку.
…Дед слабел с каждым днем – годы брали свое. А тут еще лютый буран на целую неделю прервал их путь. Кончились запасы пищи. Простуженный, замерзающий, дед все чаще впадал в беспамятство.
На восьмой день бурана он с рассветом пришел в себя. Обвел взглядом маленькую темную пещеру, где спрятались они от непогоды, подозвал Фредерико к себе.
– Буран кончается, мой мальчик, но мне, как когда-то и моему прадеду, уже не выйти из этой пещеры, – тихо сказал он. – И тебе одному без пищи и огня не дойти до скалы Ау. Но ты обязательно должен еще раз попробовать дойти до нее. С сыном или внуком. Одного горы просто не примут тебя. И никто никогда не раскроет тайны аймара. А она очень нужна людям. Простым людям, как мы с тобой. Потому что должна принести им счастье. Так говорит старая легенда нашего рода…
Таау поднял правую руку и долго искал что-то в складках своего старенького пончо.
– Вот, – протянул он внуку раскрытую, скрюченную годами и тяжелой работой ладонь, на которой тускло блеснуло что-то зеленовато-желтое, – вот, возьми себе этот амулет. Правда, может быть, это и не амулет вовсе… Мать Эдувихеса, сына Хуана Кондорканки, сказала, что это ключ, открывающий путь
