Довлатов Сергей
Марш одиноких
Сергей Довлатов
Марш одиноких
ВОЗВЫШЕНИЕ И ГИБЕЛЬ
"НОВОГО АМЕРИКАНЦА"
(Вместо предисловия)
Эти заметки напоминают речь у собственного гроба. Вы только представьте себе - ясный зимний день, разверстая могила. В изголовье белые цветы. Кругом скорбные лица друзей и родственников. В бледном декабрьском небе тают звуки похоронного марша...
И тут - поднимаетесь вы, смертельно бледный, нарядный, красивый, усыпанный лепестками гладиолусов. Заглушая испуганные крики толпы, вьг произносите:
- Одну минуточку, не расходитесь! Сейчас я поименно назову людей, которые вогнали меня в гроб!..
Велико искушение произнести обличительную речь у собственной могилы. Вот почему я решил издать этот маленький сборник.
Этот сборник - для тех, кто знал и любил "Новый американец" в период его расцвета. Кто скорбит о былом его великолепии. В ком живет ощущение потери.
Парадокс заключается в том, что "Новый американец" - жив. Он жив, как марксистско-ленинское учение. При всех очевидных чертах его деградации и упадка.
Умер-то, собственно, я. "Новый американец" всего лишь переродился.
Хотя в нем по-прежнему работают талантливые люди. Сохраняются привлекате.шше черты институтского капустника. И газета по-прежнему оформлена со вкусом.
Но главное - исчезло. То, ради чего и создавался "Новый американец". Что принесло ему какую-то известность.
"Новый американец" утратил черты демократической альтернативной газеты. Он перестал быть свободной дискуссионной трибуной.
Умирание "Нового американца" - пышно и безвозвратно. Так уходит под воду большой океанский корабль. Но мачты - видны...
Историей "Нового американца" займутся другие. Для этого я чересчур субъективен. Тем более, что многие помнят, как это все начиналось.
Кто-то помнит хорошее. Кто-то - плохое. Наша память избирательна, как урна...
Поэтому я лишь бегло коснусь исторических вех. Оставаясь в рамках скромной гражданской панихиды...
Как я теперь сознаю, газета появилась в исключительно благоприятный момент. Эмиграция достигла пика. С авторами не было проблем. (Как нет и теперь. Грамотеев хватает. Из одних докторов наук можно сколотить приличную футбольную команду.) Потребность в новой газете казалась очевидной. Существующая русская пресса не удовлетворяла читателя. "Новое русское слово" пользовалось языком, которым объяснялись лакеи у Эртеля и Златовратского...
В общем, дело пошло. Мы получили банковскую ссуду - 12 тысяч долларов. Что явилось причиной немыслимых слухов. Относительно того, что нас субсидирует КГБ.
А мы все радовались. Мы говорили:
- Это хорошо, что нас считают агентами КГБ. Это укрепляет нашу финансовую репутацию. Пусть думают, что мы богачи...
Газета стала реальностью. Ощущение чуда сменилось повседневными заботами. Мы углубились в джунгли американского бизнеса.
Идеи у нас возникали поминутно, И любая откры-вала дорогу к богатству.
Когда идей накопилось достаточно, мы обратились к знакомому американцу Гольдбергу. Гольдберг ознакомился с идеями. Затем сурово произнес:
- За эту идею вы получите год тюрьмы. За эту - два. За эту - четыре с конфискацией имущества. А за эту вас просто-напросто депортируют...
Пришлось начинать все сначала.
Одновременно вырабатывалась творческая позиция газеты. Мы провозгласили:
"Новый американец" является демократической .свободной трибуной. Он выражает различные, иногда диаметрально противоположные точки зрения. Выводы читатель делает сам...
Мы называли себя еврейской газетой. Честно говоря, я был против такой формулировки. Я считал "Новый американец" "газетой третьей эмиграции". Без ударения на еврействе.
Начались разговоры в общественных кругах. Нас обвиняли в пренебрежении к России. В местечковом шовинизме. В корыстных попытках добиться расположения богатых еврейских организаций.
Старый друг позвонил мне из Франции. Он сказал:
- Говорят, ты записался в правоверные евреи, И даже сделал обрезание... Я ответил:
- Володя! Я не стал правоверным евреем. И обрезания не делал. Я могу это доказать. Я не могу протянуть тебе свое доказательство через океан. Зато я могу предъявить его в Нью-Йорке твоему доверенному лицу...
Параллельно с еврейским шовинизмом нас обвиняли в юдофобаи. Называли антисемитами, погромщиками и черносотенцами. Поминая в этой связи Арафата, Риббентропа, Гоголя.
Один простодушный читатель мне так и написал:
- Вы самого Гоголя превзошли! Я ему ответил:
- Твоими бы устами...
В нашей газете публиковались дискуссионные материалы о Солженицыне. Боже, какой это вызвало шум. Нас обедняли в пособничестве советскому режиму. В прокоммунистических настроениях. Чуть ли не в терроризме.
Распространилась легенда, что я, будучи тюремным надзирателем, физически бил Солженицына. Хотя, когда Солженицына посадили, мне было три года. В охрану же я попал через двадцать лет. Когда Солженицына уже выдвинули на Ленинскую премию...
И все-таки дела шли неплохо, О нас писали все крупные американские газеты и журналы. Я получал вырезки из Франции, Швеции, Западной Германии. Был приглашен как редактор на три международных симпозиума. Вещал по радио. Пестрел на телевизионных экранах.
У нас были подписчики даже в Южной Корее...
Я мог бы привести здесь сотни документов. От писем мэра Коча до анонимки на латышском языке. Но это - лишнее. Кто читал газету, тот знает...
Годовой юбилей мы отмечали в ресторане "Сокол". По территории он равен Ватикану. В огромном зале собралось человек девятьсот. Многие специально приехали из Филадельфии, Коннектикута и даже Техаса.
Видимо, это был лучший день моей жизни...
Дальнейшие события излагаю бегло, пунктиром.
Ощущение сенсационности и триумфа не пропадало. Хотя проблем было достаточно. Во-первых, не хватало денег. Что расхолаживало при всем нашем энтузиазме.
Нужен был хороший бизнес-менеджер. Попросту говоря, администратор. Деловой человек. Да еще в какой-то степени - идеалист.
Уверен, что такие существуют. Уверен, что деньги не могут быть самоцелью. Особенно здесь, в Америке.
Сколько требуется человеку для полного благополучия? Сто, двести тысяч в год? А люди здесь ворочают миллиардами.
Видимо, деньги стали эквивалентом иньїх, более значительных по классу ценностей. Ферментом и витамином американского прогресса.
Сумма превратилась в цифру. Цифра превратилась в геральдический знак.
Не к деньгам стремится умный бизнесмен. Он стремится к полному и гармоническому тождеству усилий ц результата. Самьгм убедительным показателем которого является цифра.
Короче, нужен был администратор. Я считал, что все несчастья из-за этого.
К тому же монопольная пресса давила нещадно. Обрабатывала наших рекламодателей. Терроризировала авторов. Распускала о нас чудовищные слухи.
Со временем мне надоело оправдываться. Пускай люди думают, что именно я отравил госпожу Бовари...
Когда-нибудь Седых окажется в раю. И скажут ему апостолы:
- Всем ты хорош, дядя Яша! А вот Серегу Довлатова не оценил...
Шло время. Обстановка в редакции была замечательная. С легкой поправкой на общее безумие.
Помню, Наталья Шарьтова собиралась в типографию. Дело было вечером. Район довольно гнусный. Я сказал бородатым мужчинам Вайлю и Генису:
- Нехорошо, если Шарьтова поедет в типографию одна.
На что красивый плотный Генис мне ответил:
- Но мы-то с Петькой ездим...
Обстановка была веселая и праздничная. Хотя давно колебалась земля у меня под ногами.
Я проработал в "Новом американце" два. года. Был, пышно выражаясь, одним из его создателей. И - наемным редактором. Правда, без зарплаты. Совладельцем не был. Акций не имел.
Парадокс заключался в следующем. У газеты было три хозяина. И с десяток наемных работников. Хозяева работали бесплатно. Как и положено владельцам нового бизнеса. В расчете на грядущие барыши.
Наемные работники зарплату получали. Хорошую, но маленькую. Вернее, маленькую, но хорошую.
Итак, хозяева получали моральное удовлетворение.
Наемники - скромную зарплату.
Я же был личностью парадоксальной. Психологически - хозяином. Юридически - наемником. Хозяином без собственности. Наемником без заработной платы.
Держался соответствующим образом. Требовал у хозяев отчетности. Давал советы руководству. Изнурял Бориса Меттера соображениями дисциплины.
И меня уволили. 5ез всяких затруднений. Поскольку я был в юридическом смысле - никто.
Я ушел. Ко мне присоединился творческий состав. Мы уговорили господина Дескала из "Руссика" финансировать "Новый свет". Газета просуществовала месяца два.
Затем господин Дескал купил "Новый американец". Предложил нам вернуться. Обещал творческую свободу. И я вернулся.
Вы скажете:
