Майк Гелприн
Пидарас
Ян напялил волглую мешковатую телогрейку, набросил поверху дождевик и сунул ноги в кирзачи. Ссутулившись, двинулся на выход. В дверях обернулся – Зина, подперев кулаками подбородок, сидела за щербатым кухонным столом и беззвучно плакала. Ян смотрел на неё, долго, не мигая. Молчал. Сказать было нечего, правильных слов давно не осталось. Да и какие тут могут быть слова.
– Ничего, – выдавил наконец из себя Ян. – Ничего. Переживём как-нибудь.
Постоял, подумал, что сволочь, и вышел в дождь. Оскальзываясь в грязи, добрался до пересекающего резервацию просёлка. Втянув голову в плечи, зашлёпал по обочине. Дождь обнаглел и косыми струями хлестал по щекам, а потом и вовсе перешёл в колкий крупяной град. Солнце ещё не взошло. Одинокий, пляшущий на ветру фонарь едва освещал размолотую в грязь слякотную щебёнку. С голодухи сводило резью живот.
Резервацию окружала обшарпанная неровная ограда из прохудившегося железобетона. Просёлок, перекусивший ограду насквозь, уходил, петляя, на восток. В месте прокуса когда-то были ворота, но потом их снесли, и теперь в створе стоял шлагбаум, который некому было поднимать. Впрочем, не было и особой нужды – пешие шлагбаум огибали, а автомобили в резервацию заезжали редко. К стреле шлагбаума, косо приколоченная гвоздями, лепилась облупившаяся табличка с надписью «Резервация». Видимо, чтобы исключить все и всяческие сомнения, о какой резервации идёт речь, под надписью значилось уточнение: «Для пидарасов».
Ян привычно обогнул шлагбаум, плюнул на табличку и запетлял по просёлку. Через полчаса тот вывел к пересечению с бетонкой – здесь, на вытоптанной земляной площадке было некое подобие биржи труда. Пидарасы стекались на биржу из трёх соседствующих резерваций и, бывало, бедовали здесь дотемна. А то и ночевали тут же в надежде хватануть хоть какую работу назавтра.
Светало. Дождь подустал и уже не молотил по лицу, лишь трепал нервы ленивой моросью. Несмотря на ранний час, пидарасы уже вовсю толпились на площадке, ёжились на ветру, делились невесёлыми новостями.
– Алекс ушёл, – сказала Яну белокожая голубоглазая Рита.
Были они соседями, истеричного Алекса Ян на дух не переносил, а Рита частенько заглядывала вечерами. Не то к Зине, не то к нему, не поймёшь.
– Когда? – ахнул Ян.
– Вчера. Сказал, что больше не может и ушёл. Не может быть пидарасом.
– Как же так?! И как ты теперь?
– Не знаю, – Рита растерянно потёрла подбородок. – Потом, авось, прибьюсь к кому-нибудь. А пока сюда пришла. Может, найду какую-никакую работу. Я работящая, а одной мне немного надо.
Ян кивнул. Ему тоже надо было немного. Лишь бы Зина… Он не додумал – нарядный серебристый аэрокар мягко приземлился поодаль.
– На очистные сооружения пять человек, – бодро голосил вывалившийся из аэрокара толстун. – Две с половиной монеты в час. На уборку территорий – четверо, по две монеты. На погрузку-разгрузку семеро, полторы монеты в час. На…
– Сука жирная, – сказала со злостью Рита. – Тебя бы на погрузку, за полторы монеты. Как Алекса.
Городские работы были тяжёлыми и оплачивались скверно, частники давали больше и не так издевались. Только вот частника запросто можно было не дождаться.
– Пойду, – решился Ян и двинулся к нанимателю. – На очистные, – сказал он глухо.
Часов десять он отышачил, не разгибая хребта. Смрад, пробиваясь через респиратор, проникал во внутренности и хозяйничал там, швыряя к гортани рвотные спазмы. Когда смена, наконец, закончилась, Ян на неверных ногах добрёл до душевой, с отвращением содрал с себя одежду и встал под разящие хлором едва тёплые струи.
– А ты хорошенький, – гнусаво сообщил голос за спиной. – Надо же, какая у тебя жопа жопастая. И член ничего.
Ян обернулся. Губастый толстощёкий натурал в казённой форме разглядывал его и едва не облизывался.
– В ротик возьмёшь? – осведомился губастый. – Плачу двадцать монет.
– Нет, спасибо, – сдержав отвращение и злость, отказался Ян. – Отойдите, пожалуйста, я моюсь.
– Не хочешь, значит, – констатировал натурал. – Цена не устраивает? Могу заплатить больше, но не за отсос, конечно. Очко поставишь? Шестьдесят монет. Хорошие деньги, пидор.
– Нет.
– Ну и дурень, – натурал сплюнул презрительно. – Недоумок. Как вас, пидарасов, земля только носит.
Следующие пять минут натурал делился соображениями насчёт сексуальных отклонений. Сетовал на излишнюю толерантность властей, ностальгировал о прежних временах, когда пидоров без лишних слов сажали в тюрягу, а особо идейных и расшлёпывали. Рассуждал об ошибках природы и о кастрации, как кардинальном методе их исправления. Кряхтел, рыгал, отплёвывался и, наконец, сгинул.
Ян, наскоро растёршись дырявым полотенцем, принялся одеваться. Было противно и тошно, и жить не хотелось, и вообще ничего не хотелось, разве что удавиться. Не будь Зины, он, возможно, так бы и поступил.
Зина… Они познакомились, когда ему было девятнадцать, а ей на год меньше. Ян закрыл глаза, дал волю воспоминаниям. Редкие встречи на пустырях, в заброшенных зданиях, тайком, украдкой. Податливое жаркое тело. Тонкие, едва не прозрачные Зинины руки. Карие доверчивые глаза. Губы…
Они встречались два года, пока не застукала полиция нравов. Ян так и не узнал, кто донёс. М-отца хватил инфаркт, Ж-отец месяцами не отходил от его постели, держал за руку, плакал, молил не умирать. Не вымолил. М-отца хоронили, когда Яна уже водворили в резервацию и ограничили в передвижениях и в правах. На кладбище он так и не попал. Ж-отец, энергичный успешный кинопрокатчик после этой истории сильно сдал. Недавно он навещал Яна. Приехал с новым мужем, молодым, мускулистым и наглым натуралом. Би, ко всему. Раньше Яна передёргивало и мутило, стоило ему представить, чем занимаются отцы по ночам. Теперь он стал к таким вещам равнодушен.
– Твой Ж-папа – замечательный, – манерно уверял Би-отчим. – Чудесный, одухотворённый и чуткий человек. Знаешь, у него обнаружились м-способности, ты не представляешь, насколько нам хорошо в постели.
Ян действительно не представлял. И представлять не хотел, ему было наплевать. Ж-отец, которого он когда-то любил и который, по сути, его вырастил, стал чужим неприятным человеком.
От очистных до стоянки общественных аэробусов предстояло плестись четыре квартала – обратный путь стоимостью три монеты наниматели не оплачивали. Ян двинулся по узкому огороженному проходу для пидарасов. Шумы большого города обрушились на голову, вонзились в ушные раковины. Звукоизоляции здесь не было, в отличие от ухоженных, запаянных в прозрачный пластик пешеходных дорожек, по которым расхаживали натуралы.
– Крем «Душечка» незаменим при анальном сексе, – перекрывая рёв авто-, аэро– и плазмомоторов, орал накачанный пижон с рекламного щита.
– Отсос с заглотом, – вторил ему жеманный большеглазый красавчик со щита по соседству. – Пользуйтесь ароматическим спреем «Нарцисс», он значительно улучшает вкус спермы.
– Не стыдитесь своих природных потребностей, – скалилась большегрудая и большеротая блонда. – Секс с партнёром своего пола, что может быть естественней. В новом экстравагантном шоу «Без преград» вы увидите…
Домой Ян добрался в одиннадцатом часу. Зина ждала – бросилась на шею, прижалась, задышала прерывисто.
– Ужинать будешь?
Ян благодарно поцеловал жену в макушку, отстранил, осторожно заглянул в глаза.
– Как ты тут без меня?
– Никак.
Ян кивнул. Быстро разделся, сполоснул ладони под рукомойником, пошёл по рассохшимся паркетинам к столу. Изба-времянка была старая, латанная, не первым поколением пидарасов обжитая, стылая и худая. Когда-то на месте резервации стоял рабочий посёлок, потом он опустел, и жилища гнили себе от времени, пока их не заселили вновь. Отщепенцами, попирающими общественную мораль и противящимися естеству природы. Людьми второго, да какое там, третьего, четвёртого сорта. Восемнадцатого. Кучкой человеческого дерьма, презрительно называемой пидарасами.
Квартира была огромна. И – чудовищно захламлена. Всем подряд – ещё годными и пришедшими в негодность тряпками, бытовой техникой, мебелью, посудой… Обойдя комнаты, Рита подумала, что такое жилище подобает Гобсеку. Когда взялась за уборку, решила, что не одному, а целому семейству Гобсеков, клану Гобсеков, стаду.
Вместо стада, однако, в квартире жила лишь одинокая, загибающаяся от дряхлости старуха. Тощая и злющая визгливая ведьма, похожая на издыхающую крысу.
– Смотри, пидорша, – скрипела старуха, шаркая вслед за Ритой по длиннющему коридору, забитому добром напополам с хламом и пылью. – Стащишь что-нибудь, я тебя из-под земли достану. В камере сгниёшь, поняла?
– Поняла. Я не собираюсь воровать.
