Мария Ремизова
Веселое время. Мифологические корни контркультуры
© Ремизова М. С., 2015
© Издательство «ФОРУМ», 2015
Эра водолея
История человечества знала немало странных событий и удивительных завихрений. С течением времени все они так или иначе получили какое-то объяснение, были втиснуты в рамки теорий, классифицированы в умных книгах, одним словом, во всем этом была обнаружена какая-то общая логика, и путь человеческих существ – пусть с оговорками, пусть с натяжками – был признан целенаправленным движением к прогрессу и прочим щекочущим самолюбие вещам. И все же на гладком полотне истории осталась одна досадная складка, можно сказать, неувязка, которая до сих пор не нашла никаких внятных, поддающихся общей логике объяснений.
Эта заковыка – не вписывающаяся ни в какие рамки Великая Революционная Волна 60-х, ознаменовавшая наступление Эры Водолея, непонятно откуда нахлынувшая и столь же непонятно куда сгинувшая. Эта волна притащила из каких-то таинственных глубин столь плодородный ил (или какую там еще дрянь способны приносить волны), что взошедший на нем урожай не только поразителен по объему, так еще до парадоксов разнообразен, если не сказать противоречив. Веселые беззлобные Дети Цветов с их триадой «peace, love, freedom», пережившие свой час полной жизни в Лето Любви 67-го, и агрессивно-непримиримые новые левые, учудившие Парижский май 68-го с настоящими баррикадами и уличными боями. Маоисты, троцкисты, городские партизаны, террористы-идеалисты, вроде бойцов немецкой «Роте Армее Фракцион» Ульрики Майнхоф и Андреаса Баадера, итальянских «Красных бригад» или американских «Черных пантер»… И тут же великий шоумен и трикстер Эбби Хоффман, отец-основатель йиппи («Наша цель – сбить всех с толку»), который чего только не вытворял, на пальцах доказывая гниль и фальшь общества подавления и потребления, все в том же 67-м с галереи для посетителей на нью-йоркской бирже с несколькими приятелями высыпает на головы деловым людям тысячу однодолларовых купюр. И что же, основной инстинкт срабатывает – в первый и последний раз за всю историю работа биржи парализована, люди, ворочающие миллионами, бросаются ловить вожделенные бумажки…
Свобода на баррикадах в несколько обновленной (по сравнению с Делакруа) версии. Париж. 1968 г.
Каждую ночь студентам и другим революционерам приходилось с боями отстаивать контроль над левым берегом Сены. И хотя полиция не скупилась на слезоточивый газ и вовсю пускала в ход дубинки, район баррикад и Латинский квартал довольно долго удерживали статус «Свободной зоны»
А параллельно с этим, как грибы после дождя, в Америке и Западной Европе начинают одна за другой расти хипповые коммуны, не только городские, но даже сельскохозяйственные, и почти с той же скоростью возникают новые религиозные течения и секты, Западный мир открывает для себя мистические учения Востока – буддизм, даосизм, кришнаизм, дзен, производится ревизия христианства в духе общей либерализации нравов, и в свет выходит знаменитый плакат с лозунгом «Wanted» («Разыскивается»), изображающий Христа в облике хиппаря.
И набирает обороты ревущий, рычащий, кричащий рок – в мир одна за другой врываются «Deep Purple», «Rolling Stones», «Jefferson Airplane», «Doors», «Pink Floyd», «Led Zeppelin», Джими Хендрикс и Джанис Джоплин. Выходят рок-оперы «Jesus Christ Superstar» и «Hair». Новые музыкальные вибрации захватывают мир, и он окончательно сходит с ума. («Главное в РОКе – резонанс. Если первый же дребезжащий аккорд гитары – еще не зонг, не мелодия, не игра – вызывает волну дикого кайфа, и мир меняется – это РОК», – Гуру. «Канон») В 69-м происходит легендарный фестиваль в Вудстоке («Три дня мира, музыки и любви»), где собирается 500 тысяч человек и выступает немыслимое созвездие лучших музыкантов, но даже не это главное. Главное – достигнутая концентрация правильного духа, когда количество перешло в качество (такой качественный скачок, собственно, и есть революция – в отличие от эволюции, фазы накопления количественных показателей), и идеал жизни был реально осуществлен на практике. Несмотря на невообразимое количество присутствовавшего народа, там не было зарегистрировано ни одного акта насилия и ни одного преступления, а организаторы наплевали на деньги и не только сделали вход бесплатным, но еще и даром раздавали еду.
Руководство, как определить по внешним признакам хиппаря или хиппушку. Хиппи умели с иронией относиться не только к внешнему миру, но и к самим себе. Когда сумасшествие вошло в моду и начало приобретать слишком массовый характер, форма, как водится, стала подавлять содержание. Появился даже специальный термин – пластиковые хиппи, то есть такие, которые только играют в контркультуру. Этот планктон погубил Хейт-Эшбери, как и большинство других коммун. Но и сам заплатил за это дорогую цену, поскольку понял лозунг «Feeling good» слишком буквально – как вечную погоню за кайфом
«Freedom, freedom…» – не пел, не кричал, не стонал – вибрировал со сцены Ричи Хэвенс, «Freedom, freedom…» – экстатически вторила развалившаяся на траве толпа…
Все это пестрое карнавальное разноцветье поддерживается и питается нарастающей Психоделической революцией (с ее апостолами Тимоти Лири, Джоном Лилли, Теренсом Маккеной), сделавшей одно величайшее открытие: кайф не может быть личным делом, да и нет никакого кайфа, а есть лишь ключи к «дверям восприятия» («Doors of Perception» Олдоса Хаксли), и если вставить такой ключ в замочную скважину, сознание выйдет на волю и расширится до границ вселенной, окончательно соединив в одно неразрывное целое всех участников карнавала. Иллюзии относительно эффективности психоделического воздействия были столь велики, что оно казалось чуть ли не панацеей: «Я предлагаю, наконец, чтобы каждый, не исключая президента и все их сборище генералов, чиновников судей и юристов ‹…› нашел себе доброго наставника в лице индейского вождя или гуру и подверг свое сознание действию ЛСД. Тогда, я предсказываю, нас всех осенит благодать, и мы выйдем на простор, вырвемся из наших условных социальных одежд, из тисков нашего правительства и даже самой Америки и объединимся в мирную общину», – призывал примкнувший к революции битник Ален Гинзберг. А Кен Кизи с членами Мэрри Прэнкстерз чуть не всерьез обсуждали, как запустить кислоту в нью-йоркский водопровод. Естественно, с самой благой целью…
Праздник окончен. Уборка мусора на поле, где проходил Вудсток
Самыми странными из революционеров были, конечно же, хиппи. Таких революционеров еще не водилось: эти антиконспираторы из кожи вон лезли, чтобы бросаться в глаза: яркие, кричащие цвета в самых немыслимых сочетаниях, «фантастический набор предметов туалета, позаимствованных из разных эпох и у разных этнических групп: развевающиеся восточные одеяния, мундиры эпохи гражданской войны (естественно, их, американской. – М. Р.), индейские уборы из перьев, викторианские пеньюары, смокинги 30-х годов» (Ш. Кейвэн. «Коммуна хиппи в Хейте»), лохмотья, заплатки, прорехи в самых неприличных местах, порой совершенно голое тело (ужас! ужас!), расписанные красками лица – и, наконец, эти невозможные, ни на что не похожие, вызывающие патлы! И ладно бы только у девочек. Но у мальчиков! Заче-е-е-ем?!!
О, волосы значили так много – от «космической антенны» до «флага идейной конфронтации», это был символ новой эстетики и, одновременно, – символ отрицания догм «старого мира» и наглядное доказательство от противного условности всех принятых в нем определений, доводивший обывателей буквально до белого каления. «Длинные волосы не оставляли места поверхностному увлечению. Они вызывали скандалы в семье, нарекания школьных властей и преследования полиции. Длинный хайр нельзя спрятать. Можно скрыться в укромном месте, если вы гей или коммунист, курите траву или выступаете против войны, если ненавидите своего начальника. Можно тайком слушать «Битлз» у себя в комнате. Но длинную шевелюру спрятать нельзя: отпустить волосы – значит выйти из укрытия и открыто примкнуть к контркультуре» (Эбби Хоффман. «Вот она, суть»).
Вспоминая о самом-самом начале, когда даже Хейт-Эшбери существовал только как обычный, ничем не примечательный перекресток, Джерри Рубин пишет: «Из крупнейшего университета в мире вырвалась целая культура. Телеграф-авеню была длиной в пять зданий – книжные магазины, летние кафе, лавки с постерами и кинотеатры, крутившие андеграундные фильмы.
Прикиньте прилежного студента, приехавшего из пригорода Лос-Анджелеса учиться в Беркли. Шлепая с лекций в свою общагу или квартиру после тяжелого дня, он проходит по Телеграф-авеню, словно пробирается по пантеону революции.
Он минует магазин пластинок и невольно внимает паре строчек из песни Дилана.
