День козла
повесть
Александр Филиппов
© Александр Филиппов, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
I
Президентский кортеж – скромный, не в пример прежним, состоящий всего-то из трех автомобилей, – натужно ревя моторами, перевалил через пологий склон приземистой от древности уральской горы, и покатил по разбитому шоссе вниз, в долину, на дне которой обосновался заштатный городок с немилозвучным по нынешним понятиям названием – Козлов.
Именем своим городок был обязан распространенному среди жителей в прежние времена пуховязальному промыслу, сошедшему ныне почти на нет. А когда-то гремела слава местных пуховых платков – «паутинок», шерсть для вязания которых давала особая, обитавшая на здешних каменистых склонах порода коз. А какое же козье стадо без главного породопроизводителя – козла? Вот и выходило, что имя городок имел самое что ни на есть нормальное, осмысленное, но… платки, шали и полушалки вышли из моды, о главном предназначении козлов забыли, придав самцам этой породы животных исключительно бранный, оскорбительный даже в определенных слоях российского общества, оттенок, и жители Козлова называли теперь свой домашний адрес с некоторой заминкой – стеснялись.
Впрочем, полковник Коновалов, появившийся здесь на cвет без малого полвека назад, не испытывал неловкости, указывая место рождения в анкетах, коих ему пришлось заполнить за долгие годы службы великое множество. Он, если честно, сейчас вообще ничего не испытывал, кроме раздражения от предстоящей встречи с городом, где прошли его детство и юность. Он забыл Козлов, вычеркнул его из памяти, заштрихованной тысячами других встреч и событий, бесконечной чередой городов, куда заносила его беспокойная служба. Тем более, что нынешняя поездка оказалась крайне некстати. Неотложные семейные дела требовали его присутствия в Москве, но пришлось бросать все и тащиться с непоседливым Дедом в глухую провинцию, к чертям на кулички…
Сверху, со склона горы, долина, где расположился городок, напоминала корыто, в которое сгребли, сыпанув без разбора, ненужный хлам и строительный мусор – сотню безнадежно состарившихся, похожих с высоты на груду сухих щепок, досчатых домишек, десяток безликих, как куски застывшего цемента, пятиэтажек «брежневской» застройки, несколько прокопченых труб, торчащих поминальными свечами по канувшей в небытие советской индустриализации, да могильные железобетонные плиты мертвых цехов у их подножия – вот и весь пейзаж, открывавшийся перед пребывающими в город путниками. Ничего выдающегося. Таких мест сотни теперь по России. Но, к сожалению Коновалова, именно здесь, в лабиринте кривых, залитых перламутровыми помоями улочек, и жила народная целительница Дарья Душнова, слух о которой докатился даже до президента.
И теперь он мчался сюда вместе с супругой, подремывая безмятежно во взятом напрокат у губернатора этого края джипе, а полковник федеральной службы охраны Илья Ильич Коновалов сторожил его тело и сон.
Вообще-то президент перестал быть действующим главой государства еще несколько лет назад, когда добровольно сложил с себя полномочия, и передал молодому приемнику свой недостижимый для абсолютного большинства простых смертных пост, но все-таки он был первым, и потому сохранил за собой пожизненно почетный титул Первого Президента, что льстило его стариковскому самолюбию, да еще кое-какие, позволяющие безбедно существовать на пенсии, льготы, в том числе и личную охрану.
И все-таки нынешнее положение бывшего президента, или Деда, как звали его промеж собой охранники, было далеко от прежнего. Отсюда и скромный кортеж, состоящий из чужого джипа, «Волги» с четырьмя телохранителями, которыми командывал как бы вышедший теперь вместе со старым президентом в тираж полковник ФСО Коновалов, да обшарпанного милицейского «Жигуля», маячившего впереди синей мигалкой и пугавшего истеричной сиреной встречные заржавленные «Нивы» и разбитые по сельскому бездорожью «Уазики».
Когда-то такие поездки нравились полковнику, и, хотя для него, охранявшего первое лицо в государстве, сопровождались они непременно нервотрепкой, усугубляемой непредсказуемостью президента, был в той службе, напряженной до мата по радиотелефонам, веселый кураж, когда можно было по завершению визита выпить одним махом, не закусывая, щедро, с «бугорком» налитый рукой «Самого» фужер водки, а потом задремать после сытного ужина в роскошных апартаментах, под сенью величия охраняемого, но при этом спать чутко, по-cобачьи мгновенно настараживаясь на каждый подозрительный звук.
В ту пору Коновалов месяцами не бывал дома, но жена сносила его отлучки со смиренным почтением, переполненная уважением к высокой государственной значимости мужниной службы. И, хотя распространяться об этом среди родственников и знакомых ей категорически воспрещалось, вскоре все соседи по лестничной площадке их нового элитного дома начали раскланиваться подобострастно с полковником, а самые общительные подмигивали заговорщески:
– Вы уж, Илья Ильич, нашего всенародноизбранного охраняйте получше. На него, орла, вся надежда! Только он, богатырь, Россию-матушку из болота векового способен вытянуть.
К середине девяностых годов всеобщее поклонение перед Первым Президентом сошло на нет, соседи стали здороваться пренебрежительнее, суше, а однажды острая на язык старушка, жившая приживалкой этажом выше, выговорила полковнику в сердцах:
– Давеча хотела молочка купить, да как глянула, почем оно таперича, молочко-то… Хоть бы нашелся добрый человек, и твоего хозяина-паразита укокошил! Ведь как нас, стариков, обобрали…
И все-таки он гордился тем, что находился рядом с президентом все эти годы. Ведь, как любил повторять тот, «…если и случались ошибки, то только тактические. Стратегических не было. Пусть история нас рассудит!» А он, полковник, принимал в сотворении новейшей истории самое живое участие…
Не то, что теперь. Нынче он колесил, сопровождая состарившегося безнадежно Первого Президента по больницам и клиникам, иногда нашим, но чаще забугорным, холодным от пластиковой и никелированной стерильности, скучным и однообразным, как армейская казарма. Бывшего верховного правителя России принимали там с дежурным почтением, промывали и прокапывали, чистили застоявшуюся кровь и циррозную печень, пытаясь подержать жизнь в дряхлеющем стремительно, работающим с бесконечными сбоями, как автомобиль «Победа» первых послевоенных выпусков, организме.
С недавних пор, отчаявшись обрести привычные когда-то крепость тела и бодрость духа, Дед ударился в народную медицину, эстрасенсорику и прочую чертовщину. На загородной даче его замелькали плутоватые целители, доктора нетрадиционных наук, в которых начальник охраны без труда распознавал то потерявших работу и оставшихся ни у дел «итээровцев», то проходимцев, а то и просто сумасшедших, искренне убежденных в чудодейственной силе своих лекарств, приготовленных из толченого красного кирпича вперемежку с лягушачьей желчью и бычьей мочой.
Самое удивительное, что был период, когда это вроде бы помогло, Первый Президент оживился, замельтешил на экранах телевизоров, здраво высказываясь по тем или иным вопросам текущей политики, но потом годы взяли свое, и он вновь обрюзг, располнел, и с трудом передвигался шаркающей походкой, так что заклубившихся было вокруг него телевизионщиков погнали в шею, а на смену им вернулись знахари с еще более невероятными рецептами омоложения и дурно пахнущими настойками какой-то гадости.
Некоторых Коновалов терпел, позволяя до поры морочить высокопоставленного пациента, других молча вышибал пинком под зад, иногда в буквальном смысле, но они все прибывали, накатывались грязной пеной из взбаламученных реформами народных глубин, и супруга бывшего главы государства, озабоченная состоянием здоровья именитого мужа, привечала их, вступая в конфликт с недоверчивым начальником охраны.
И козловская целительница Дарья Душнова, как заранее озаботился выяснить по своим каналам полковник, была обыкновенной, хотя и знаменитой на всем постсоветском пространстве, шарлатанкой. Малообразованная бабенка, до сорока лет работавшая санитаркой в районной больнице, и вытуренная оттуда за кражу порционного сливочного масла у лежачих больных, она мгновенно сориентировалась в грянувших кстати реформах, объявила себя потомком магов, чьи корни якобы терялись в песчаных толщах древнего Египта. И хотя соседи знали ее родословную до седьмого колена, где встречались и прижимистые кулаки, и пьяницы-«золотовозы», и даже пра-прадед из крещеных татар, а вот египтян уж точно не было, если не считать бабки с мужниной стороны – польской еврейки из ссыльных, народ как-то сразу поверил потомственной колдунье и повалил к Дарье дуром, жалуясь на застарелые болячки, неверных женихов и пьющих мужей.
