Набоков Владимир
Пьесы в стихах
Владимир Набоков
Пьесы в стихах
Дедушка Скитальцы (1-е действие) Агасфер (отрывок) Полюс
Дедушка
Действие происходит в 1816 году, во Франции, в доме зажиточной крестьянской семьи. Просторная комната, окнами в сад. Косой дождь. Входят хозяева и незнакомец.
Жена
...Пожалуйста. Тут наша
гостиная...
Муж
Сейчас мы вам вина
дадим.
(К дочке.)
Джульетта, сбегай в
Погреб,-- живо!
Прохожий (озирается)
Ах, как у вас приятно...
Муж
Вы садитесь,-
сюда...
Прохожий
Свет... Чистота... Резной баул
в углу, часы стенные с васильками
на циферблате...
Жена
Вы не вымокли?
Прохожий
Нисколько!
Успел под крышу заскочить... Вот ливень
так ливень! Вас я не стесняю? Можно
здесь переждать? Как только перестанет...
Муж
Мы рады, рады...
Жена
Вы из наших мест?
Прохожий
Нет -- странник я... Недавно лишь вернулся
на родину. Живу у брата, в замке
де Мэриваль... Недалеко отсюда...
Муж
А, знаем, знаем...
(К дочке, вошедшей с вином.)
Ставь сюда, Джульетта.
Так. Пейте, сударь. Солнце,-- не вино!
Прохожий (чокается)
За ваше... Эх, душистое какое!
И дочь у вас -- хорошая... Джульетта,
душа, где твой Ромео?
Жена (смеется)
Что такое -
"Ромео"?
Прохожий
-- Так... Она сама узнает
когда-нибудь...
Джульетта
Вы дедушку видали?
Прохожий
Нет, не видал.
Джульетта
Он -- добрый...
Муж (к жене)
Где он, кстати?
Жена
Спит у себя -- и чмокает во сне,
как малое дитя...
Прохожий
Он очень стар -
ваш дедушка?
Муж
Лет семьдесят, пожалуй...
Не знаем мы...
Жена
Ведь он нам не родня:
мы дедушкой его прозвали сами.
Джульетта
Он -- ласковый...
Прохожий
Но кто же он?
Муж
Да то-то
оно и есть, что мы не знаем... Как-то,
минувшею весною, появился
в деревне старец,-- видно, издалека.
Он имени не помнил своего,
на все вопросы робко улыбался...
Его сюда Джульетта привела.
Мы накормили, напоили старца:
он ворковал, облизывался, жмурясь,
мне руку мял с блаженною ужимкой,-
а толку никакого: видно, разум
в нем облысел... Его мы у себя
оставили,-- Джульетта упросила...
И то сказать: он неженка, сластена...
Недешево обходится он нам.
Жена
Не надо, муж,-- он -- старенький...
Муж
Да что же,-
я ничего... так,-- к слову... Пейте, сударь!
Прохожий
Спасибо, пью; спасибо... Впрочем, скоро
домой пора... Вот дождь... Земля-то ваша
задышит!
Муж
Слава Богу! Только это
одна игра -- не дождь. Глядите, солнце
уж сквозь него проблескивает... эх!..
Прохожий
Дым золотой... Как славно!
Муж
Вот вы, сударь,
любуетесь -- а нам-то каково?
Ведь мы -- земля. Все думы наши -- думы
самой земли... Мы чувствуем, не глядя,
как набухает семя в борозде,
как тяжелеет плод... Когда от зноя
земля горит и трескается,-- так же
у нас ладони трескаются, сударь!
А дождь пойдет -- мы слушаем тревожно -
и молим про себя: "шум, свежий шум,
не перейди в постукиванье града!.."
И если этот прыгающий стук
об наши подоконники раздастся,-
тогда, тогда мы затыкаем уши,
лицо в подушки прячем,-- словно трусы
при перестрелке дальней! Да -- немало
у нас тревог... Недавно вот -- на груше
червь завелся -- большущий, в бородавках,
зеленый черт! А то -- холодной сыпью
тля облепит молоденькую ветвь...
Вот и крутись!
Прохожий
Зато какая гордость
для вас, какая радость,-- получать
румяное, душистое спасибо
деревьев ваших!
Жена
Дедушка -- вот тоже -
прилежно ждет каких-то откровений,
прикладывая ухо то к коре,
то к лепестку... Мне кажется,-- он верит,
что души мертвых в лилиях, в черешнях
потом живут.
Прохожий
Не прочь я был бы с ним
потолковать... люблю я этих нежных
юродивых...
Жена
Как погляжу на вас -
мне ваших лет не высчитать. Как будто
не молоды, а вместе с тем... не знаю...
Прохожий
А ну прикиньте, угадайте.
Муж
Мирно
вы прожили, должно быть. Ни морщинки
на вашем лбу...
Прохожий
Какое -- мирно!
(Смеется.)
Если б
все записать... Подчас я сам не верю
в свое былое! От него пьянею,
как вот -- от вашего вина. Я пил
из чаши жизни залпами такими,
такими... Ну и смерть порой толкала
под локоть... Вот,-- хотите вы послушать
рассказ о том, как летом, в девяносто
втором году, в Лионе, господин
де Мэриваль,-- аристократ, изменник,
и прочее, и прочее -- спасен был
у самой гильотины?
Жена
Расскажите,
мы слушаем...
Прохожий
Мне было двадцать лет
в тот буйный год. Громами Трибунала
я к смерти был приговорен,-- за то ли,
что пудрил волосы, иль за приставку
пред именем моим,-- не знаю: мало ль,
за что тогда казнили... В тот же вечер
на эшафот я должен был явиться,-
при факелах... Палач был, кстати, ловкий,
старательный: художник,-- не палач.
Он своему парижскому кузену
все подражал,-- великому Самсону:
такую же тележку он завел
и головы отхваченные -- так же
раскачивал, за волосы подняв...
Вот он меня повез. Уже стемнело,
вдоль черных улиц зажигались окна
и фонари. Спиною к ветру сидя
в тележке тряской и держась за грядки
застывшими руками -- думал я,-
о чем? -- да все о пустяках каких-то,-
о том, что вот -- платка не взял с собою,
о том, что спутник мой -- палач -- похож
на лекаря почтенного... Недолго
мы ехали. Последний поворот -
и распахнулась площадь, посредине
зловеще озаренная... И вот,
когда палач, с какой-то виноватой
учтивостью, помог мне слезть с тележки -
и понял я, что кончен, кончен путь,
тогда-то страх схватил меня под горло...
И сумрачное уханье толпы,-
глумящейся, быть может, (я не слышал),-
движенье конских крупов, копья, ветер,
чад факелов пылающих -- все это
как сон пошло, и я одно лишь видел,
одно: там, там, высоко в черном небе,
стальным крылом косой тяжелый нож
меж двух столбов висел, упасть готовый,
и лезвие, летучий блеск ловя,
уже как будто вспыхивало кровью!
И на помост, под гул толпы далекой,
я стал всходить -- и каждая ступень
по-разному скрипела. Молча сняли
с меня камзол и ворот до лопаток
разрезали... Доска была,-- что мост
взведенный: к ней -- я знал -- меня привяжут,
опустят мост, со стуком вниз качнусь,
между столбов ошейник деревянный
меня захлопнет,-- и тогда, тогда-то
смерть, с грохотом мгновенным, ухнет сверху!
И вот не мог я проглотить слюну,
предчувствием ломило мне затылок,
в висках гремело, разрывалась грудь
от трепета и топота тугого,-
но, кажется, я с виду был спокоен...
Жена
О, я кричала бы, рвалась бы,-- криком
пощады я добилась бы... Но как же,
но как же вы спаслись?
Прохожий
Случилось чудо...
Стоял я, значит, на помосте, рук
еще мне не закручивали. Ветер
мне плечи леденил. Палач веревку
какую-то распутывал. Вдруг -- крик:
"пожар!" -- и в тот же миг всплеснуло пламя
из-за перил, и в тот же миг шатались
мы с палачом, боролись на краю
площадки... Треск,-- в лицо пахнуло жаром,
рука, меня хватавшая, разжалась,-
куда-то падал я, кого-то сшиб,
нырнул, скользнул в потоки дыма, в бурю
дыбящихся коней, людей бегущих,-
"Пожар! пожар!" -- все тот же бился крик,
захлебывающийся и блаженный!
А я уже был далеко! Лишь раз
я оглянулся на бегу и видел -
как в черный свод клубился дым багровый,
как запылали самые столбы
и рухнул нож, огнем освобожденный!
Жена
Вот ужасы!..
Муж
Да! Тот, кто смерть увидел,
уж не забудет... Помню, как-то воры
в сад забрались. Ночь, темень, жутко... Снял я
ружье с крюка...
Прохожий (задумчиво перебивает)
Так спасся,-- и сразу
как бы прозрел: я прежде был рассеян,
и угловат, и равнодушен... Жизни,
цветных пылинок жизни нашей милой
я не ценил -- но увидав так близко
те два столба, те узкие ворота
в небытие, те отблески, тот сумрак...
И Францию под свист морского ветра
покинул я, и Франции чуждался,
пока над ней холодный Робеспьер
зеленоватым призраком маячил,-
пока в огонь шли пыльные полки
за серый взгляд и челку корсиканца...
Но нелегко жилось мне на чужбине:
я в Лондоне угрюмом и сыром
преподавал науку поединка.
В России жил, играл на скрипке в доме
у варвара роскошного... Затем
по Турции, по Греции скитался.
В Италии прекрасной голодал.
Видов видал немало. Был матросом,
был поваром, цирюльником, портным -
и попросту -- бродягой. Все же, ныне,
