Аманда Кросс
Убийство по Фрейду
Пролог
— Я не говорила, что я против Фрейда, — возразила Кейт. — Я против того, что Джойс[1] называет фрейдистскими заблуждениями, против всех этих нелепых выводов, за которые очертя голову хватаются не слишком разборчивые и не очень умные люди.
— Ну, если ты считаешь психиатрию ответственной за садистские развлечения салонной публики, то я вообще не вижу смысла продолжать спор, — ответил Эмануэль.
Тем не менее дискуссия продолжалась. Вот уже несколько лет при встрече у них всякий раз так или иначе заходила речь о психиатрии, и казалось, их готовность обсуждать эту тему никогда не иссякнет.
— Кстати, — сказала Кейт, — я направила тебе пациентку. Одна студентка попросила меня порекомендовать ей специалиста по психоанализу, и я дала ей твое имя и адрес. Понятия не имею, придет ли она, но, скорее всего, придет. Ее зовут Дженет Гаррисон.
Кейт подошла к окну, за которым буйствовала снежная круговерть. Это был один из тех январских дней, когда даже она, не любившая весну, с нетерпением ждала ее.
— Что ж, если учесть твое мнение о психиатрии, — сказала Никола, — Эмануэль должен чувствовать себя польщенным. Ну же, Эмануэль, сделай вид, что ты страшно доволен!
Никола, жена Эмануэля, следила за их беседой, как зритель теннисного матча за мячом; ее голова только успевала поворачиваться от одной к другому. Ей удавалось сочетать безграничное доверие к психиатрии с независимостью суждений, поэтому она с чистым сердцем аплодировала удачным выпадам спорящих и стонала при промахах. Кейт и Эмануэль, не представлявшие себе лучшей слушательницы, чем Никола, наслаждались матчем от всей души не только потому, что такого рода беседы помогали порой взглянуть на проблему с новой и Неожиданной стороны, но и потому, что оба в равной степени умели ожесточенно спорить, ни в коей мере не задевая самолюбия друг друга. Никола улыбнулась обоим.
— Не следует опровергать ни самого Фрейда, — заговорила Кейт, — ни его теорию в целом. Бороться надо с тем, в каком виде его идеи распространяются в современном мире. Мне часто вспоминается анекдот об одном японце и его отношении к Святой Троице: «Святой Отец — хорошо, Святой Сын — отлично, но Святой Дух — этого я совершенно не понимаю!»
— Твои цитаты, — заметил Эмануэль, — безусловно, очень оживляют дискуссию, но, к сожалению, ничуть не продвигают нас вперед.
— А вот я могу вспомнить только одну цитату, — сказала Никола, тоже подойдя к окну. — «Зима пришла, не скоро ли весна?»[2]
Как оказалось, это было самым значительным высказыванием в той беседе студеным январским днем.
Глава 1
На ступеньках лестницы Болдуин-Холла кто-то написал мелом: «Самый безжалостный месяц — апрель»[3]. Кейт, на которую начитанность писавшего не произвела впечатления, не могла не согласиться с самим утверждением. Даже в их университетском городке, затерянном в железобетонных и асфальтовых джунглях Нью-Йорка, а потому далеком от лесов и полей, где торжество весны являлось во всем своем блеске, ее неизбежный приход тяжело сказывался на настроении преподавателей. Накопившаяся за целый учебный год усталость все чаще прорывалась в приступах раздражения и бесконечных придирках. «Возможно, потому, — подумала Кейт, — что все мы потихоньку стареем, в то время как наши ученики, подобно толпам народа, приветствовавшего Цезаря на Аппиевой дороге, всегда остаются в одном и том же возрасте». Глядя на студентов, валяющихся в вольных позах или тихонько целовавшихся на любом подходящем клочке травы, Кейт, как всегда весной, невольно ощутила тоску по более спокойной и величаво-неторопливой эпохе. «Юные держат друг друга в объятьях», — жаловался Йейтс[4].
Она поделилась своими мыслями с подошедшим профессором Андерсоном, который тоже остановился, задумчиво глядя на надпись мелом.
— В это время года, — сказал он в ответ, — мне всегда хочется закрыться в комнате, опустить шторы и играть Баха. Впрочем, — добавил он, не отрывая взгляда от строки из Элиота, — Миллей[5] сформулировала это лучше: «Скажи, зачем, апрель, ты снова возвратился?»
Кейт удивило это высказывание, ведь профессор Андерсон, страстный приверженец культуры и нравов XVIII века, испытывал сильнейшую антипатию ко всем женщинам-писательницам, начиная с Джейн Остин. Они вдвоем вошли в здание и поднялись на второй этаж, где располагалось отделение английской литературы. Да, думала Кейт, как его ни ожидай, апрель всегда приходит внезапно.
На скамейке перед кабинетом Кейт ожидали несколько студентов. Это тоже был один из верных симптомов наступившей весны. Хорошо успевающие студенты или совсем исчезали из городка, или появлялись в самые неподходящие моменты, чтобы обсудить с Кейт спорные места своих работ. Середнячки же, особенно из бедных семей, начинали тревожиться об оценках. Пробудив несчастных от спячки, апрель безжалостно напомнил им, что приближается время подведения итогов и что их благие намерения весь год учиться только на четверки неисповедимым образом вновь привели к адским мукам страха и самоуничижения. Отрешенные этими терзаниями от своих беспечных товарищей на лужайке, они покорно ждали появления Кейт. Тяжело вздохнув, она открыла дверь кабинета своим ключом и, пораженная, застыла на пороге. Стоявший у окна человек обернулся.
— Пожалуйста, заходите, мисс Фэнслер. Наверное, мне следовало сказать «доктор» или «профессор»? Я — детектив, капитан Стерн из полиции. Секретарь в канцелярии, когда я предъявил ей свое удостоверение, решила, что мне лучше подождать вас здесь. Она была настолько любезна, что впустила меня в ваш кабинет. Уверяю вас, я здесь ничего не трогал. Присядете?
— Поверьте, капитан, — сказала Кейт, усаживаясь за свой стол, — я очень мало знаю о личной жизни моих студентов. Кто-то из них попал в беду?
Она с интересом разглядывала капитана. Страстная читательница детективных историй, Кейт всегда подозревала, что в реальной жизни детективы — безнадежно заурядные люди, которые запросто пройдут любое компьютерное тестирование, но испытывают раздражение от всяческих сложных идей, литературности и тому подобного. Они предпочитают непреложность фактов отвратительной склонности иных людей к самым противоречивым чувствам.
— Будьте любезны, мисс Фэнслер, расскажите, что вы делали вчера с утра до полудня?
— Что я делала? Уверяю вас, капитан Стерн, что…
— Если вы ответите на мой вопрос, мисс Фэнслер, я сразу же объясняю вам, почему я его задаю. Итак, вчера утром?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
