Вероника Житник
Никогда не смотри на билборды
Ради любимого человека ты
поднимешь глаза, даже если будет
очень страшно.
Часть I
В Витебске сегодня, как обычно в августе, жарко. А к вечеру становится еще хуже. Тротуар на солнце разогрелся, как печка, пахнет плавленным асфальтом. Тело кажется опухшим и увесистым. Дышать тяжело, поэтому даже малейший порыв ветра ощущается как спасение. Я стою на улице в жутко неудобной одежде. В отделении банка, где я работаю, строгий дресс-код: форменная юбка и блузка, колготки, туфли, макияж, который сейчас плывет от пота.
Ожидая на остановке бабушку, я разглядываю туфли. Эта привычка откуда-то из детства. Мне всегда больше нравилось смотреть вниз, чем по сторонам. Прямо ко мне по асфальту лениво ползет паук размером с копейку. Говорят, это к новостям. Я поднимаю ногу, чтобы его пропустить. Пускай ползут эти новости к кому-то другому.
— Сань, запрыгивай! — слышу я бабушку.
К бордюру подкатывает белый автомобиль не первой свежести. По нему видно, что хозяйка — женщина, которая уделяет своему духовному развитию значительно больше времени, чем состоянию машины. На капоте и дверях царапины и грязь. Салон потрепанный, зато украшен мандалами и разными поделками.
Бабушка Аня вообще оригинальная особа. Когда-то я до жути ее стеснялась, а сейчас очень горжусь. Татуировки даже на пальцах: витиеватые узоры и орнаменты, и каждый что-то означает. Короткие седые волосы серебряного оттенка — ее гордость, его подчеркивает десяток серебряных колец в ушах. Она одета в длинную юбку цвета хаки и легкую лимонную блузку. В дополнение цветные фенечки, крупные янтарные бусы и солнцезащитные очки в круглой оправе. Бабушка Аня — как красная тряпка для общества, полная моя противоположность: ходит на йогу, очень общительная и начитанная. Думаю, если бы она жила в Америке — была бы хиппи. А у нас просто чудачка, но кому какое дело?
Я падаю в машину и разваливаюсь в кресле. Работает кондиционер: становится легко, и ко мне возвращается жизнь. На крышке бардачка несколько десятков наклеек с диснеевскими персонажами — это я их клеила в детстве. У нас есть игра: я выбираю несколько героев и придумываю историю. Но смотреть надо внимательно — не отрывая глаз!
— Опоздала…. опять… — говорю я.
— Да ладно… Смотри, это для тебя, — в руках у меня оказывается плетеный кулон цвета хаки, — он радость приносит! Надевай! Не будешь грустить!
Машина резко трогается. Чувствуется, что бабушка на подъеме — хочет успеть все и везде, как всегда. Кулон какой-то совсем простецкий, не знаю сколько тут волшебства, но работы на пять минут.
— Купила? У нас же такого полно… — говорю я.
— Да надевай уже, не нервируй бабулю! Сразу сильная и смелая станешь! Твой цвет, кареглазым идет, — тараторит она.
Бабушка поворачивает на центральную улицу, где всегда очень много машин и даже бывают пробки в конце рабочего дня. Улица старая, узкая и еще с трамвайными рельсами по центру.
— А за деньги не волнуйся. Пенсия же сегодня! Живем! Сейчас заправимся… — говорит бабуля. И вдруг ударяет по тормозам.
Визг. Машина клюет носом и резко останавливается. Я смотрю в боковое окно: напротив меня мужчина в темном джипе опустил стекло, машет руками и матерится. Он кричит на нас сверху вниз. Злой и возмущенный. Удара вроде не было, но сердце бешено бьется. На площади Победы очень неудобное движение, чтобы проехать прямо надо перестроиться правее. Бабушка пыталась влиться в полосу, а мужчина не захотел пропускать — почти стукнулись передними бамперами.
— Да чтоб тебя! Проехать дай! Лезет! — кричит бабушка и жестами требует уступить дорогу.
От страха во мне все застывает. Снова это происходит.
Кружится голова, вокруг блики. Фокусируюсь на огромной рекламе возле дороги. Я не успеваю понять, что смотрю на билборд и закрыть глаза.
Изображения разные: то четкие, то размытые. Формы меняются, смешиваются и распадаются. Багровеют. Фотографии людей ломаются и принимают неестественные очертания. Я чувствую боль, от которой не могу вдохнуть. Паника и ужас. Мне плохо в своей коже. Должна терпеть. Пройдет. Всегда проходит. Отключаюсь…
— Сейчас!.. Подожди!.. Дыши!.. — говорит бабушка.
Она пытается припарковаться, машину трясет, кто-то сигналит.
— Все хорошо… Постоим… Все хорошо, у всех бывает…
— Да, хорошо… Хорошо… — говорю или думаю я.
Постепенно гул в ушах затихает и дышать становится легче. Я пытаюсь расслабиться и сосредоточиться на наклейках с мультяшками. Русалочка и Король Лев — что у них общего? Надо придумать историю… Голова тяжелая, не могу собрать мысли. Я все это время сжимала кулон — руки онемели, побаливают.
— Все чего-то бояться, не парься! Сейчас на заправке по хот-догу! Еда всегда лечит! — тараторит бабушка. — Ты какую колбаску будешь?..
Я не могу сдержаться. Жар приливает к голове, и плач вырывается наружу огненной волной.
Не помню точно, когда впервые поняла, что странности на билбордах замечаю только я. Обычно изображения не пугают, но страшное на них случается внезапно и сковывает меня резким щемящим звуком.
В детстве я часто видела на билбордах маму. Она была всегда разная, но всегда без меня. Помню конец августа много лет назад, когда я готовилась поступать в первый класс: феерическое, волшебное время взросления. Да еще веселая, яркая и нарядная мама улыбалась мне со всех плакатов в городе. В моих мечтах, она сидела с нами за праздничным столом на первое сентября. Я была уверена, что она приедет!
Мы с бабушкой всегда жили в Витебске, на окраине, в старом деревянном доме с печкой. В один далекий вечер я рисовала, а она разгадывала кроссворд. По телевизору показывали мультик про мишек Гамми. Уютно пахло дровами, на столе стояли чашки с чаем и бутерброды с клубничным вареньем.
— Бабуль! А ты звонила? — спросила я. — Мама приедет отвести меня в школу?
Она была сосредоточена на газете. Задумалась, вписала несколько букв и, не поднимая глаз, сказала:
— Говорит, что будет стараться. Ты знаешь, у нее много работы, которую никто больше не сделает. Она очень хочет, может, и сорвется…
Мне казалось — можно что-то сделать, что есть хоть какая-то возможность уговорить маму навестить нас.
— А позвони еще… Скажи, может без подарка приезжать, если не успеет купить. Я ныть не буду!
Для меня тогда все зависело от бабушки. Дочка должна безоговорочно слушаться маму! А бабушка ничего не делала, смотрела в газету и писала слова. Не поднимала глаз
