Григорий Горин
Истории
Григорий Горин предлагает читателям «Газеты.Ru» придуманную им интерактивную игру. Он рассказывает историю, а вы решаете — правда это или вымысел. Сейчас автор объяснит вам правила поподробнее. А первая история завтра.
Чем скорее и неотвратимей уходит от нас XX век, тем сильнее он затягивается паутиной таинственности и ностальгических воспоминаний, которые пока еще существуют на уровне сплетен и исторических анекдотов, но постепенно и неотвратимо кристаллизуются в неоспоримые факты…
Многочисленная бульварная мемуаристика, раскупаемая почитателями, грозит заменить справочную литературу и проверку специалистами.
Хорошо это или плохо, не берусь оценивать однозначно. Вранье поощрять нехорошо, но и правда, доказанная документально, порою бывает так отталкивающе пресна, как протертая бессолевая пища… Для организма вроде полезно, но его, организм, почему-то от такой правды тошнит… а тошнота (и это доказано!) вредна для организма не менее какого-нибудь избыточного холестерина.
Мы уже давно поняли, что кроме «исторической» правды, есть правда иная — художественная. Например, уже сто раз научно доказано, что Сальери не отравлял Моцарта, но доводы Пушкина для большинства из нас убедительней доводов дотошных музыковедов… Потому что в пьесе Александра Сергеевича есть такие неоспоримые художественные подробности мотивов поведения, которые напрочь перечеркивают все последующие анализы химиков и записи патологоанатомов…
К чему это я? К тому, что мне лично известны многие исторические сюжеты ушедшего времени, которые неплохо бы, пока не поздно, обсудить и наполнить подробностями очевидцев и современников. А вдруг они, эти сюжеты, вдохновят поэтов и драматургов будущего?
Я вам перескажу только то, что слышал сам от людей старшего возраста. Людей уважаемых, и если и склонных к преувеличению, то уж точно не склонных к вранью.
Сегодня эти люди уже что-либо подтвердить или доказать не могут, поскольку ушли из жизни… Я же мучаюсь сомнениями, и очень надеюсь на активного интерактивного читателя. Вдруг что-то и вы знаете про этот случай?
Именно для этого редакция «Газеты.Ru» согласилась отвести мне интерактивную страничку с тремя вариантами восприятия читателей:
«Верю!»
«Не верю!»
«Знаю, как было на самом деле» (следуют добавления и подробности)
Итак, господа, завтра ждите первую историю.
История 1-я
Эту историю я слышал в Ялте примерно в году 1970-м на семинаре молодых писателей, одним из руководителей которого был наш прославленный писатель и знаток литературы В. Б. Шкловский.
— А знаете ли, молодые люди, — сказал нам как-то Виктор Борисович, — что убийца Пушкина и Алексей Максимович Горький встретились? И не просто встретились, а вступили в конфликт, переросший в дуэль. Мне об этом поведал сам Алексей Максимович. Хотя и неохотно. Очевидно, ему не очень нравилось вспоминать этот эпизод собственной биографии.
Так вот, Виктор, говорил мне Горький, — говорил нам Виктор Борисович, наседая на «о» и как бы показывая произношение Алексея Максимовича, — как вы знаете, убийца Пушкина Жорж Дантес прожил довольно долгую и благополучную жизнь. Монархист, реакционер, аристократ, барон де Геккерен свою глубокую старость встретил, окруженный многочисленной родней и почитателями. Да, дорогой!
Очень большая часть общества (и не только французы!) считала, что этот Жорж в конфликте с Пушкиным поступил достойно, защищая честь влюбленной в него Натали и пытаясь утихомирить неоправданный взрыв ревности обманутого мужа (достоверно доказано, что Дантес позже встречался с Натали и ее мужем Ланским и благородно вернул Натали все компрометирующие ее письма).
Меня же лично, дорогой Виктор Борисович, все это раздражало. Я был молодой поэт (хотя считался прозаиком, но стихи писать любил более, чем прозу), и имя Пушкина, как и его моральный облик, было для меняасвято.
Вдруг, представляете, во время первой своей недолгой поездки в Европу (примерно в 1895-м), в городке под Парижем, в ресторане, меня знакомят с высоким, строго одетым старичком, почетным сенатором. Знакомьтесь, мол, месье барон, это — популярный русский писатель, Максим Горький! Он так чуть улыбнулся, и руку мне протягивает. Я говорю: «Извините, господин хороший, но руку, убившую величайшего русского поэта, я пожать не могу!» Я это тихо сказал и по-русски. Переводчик мой, Андре, смутился, но Дантес, видно, и по-русски кое-что помнил. Он вскочил и зло ответил (по-французски, но мне перевели): мол, вы — глупый и невоспитанный молодой человек! А что касается моей руки, то она не убивала, а защищала честь. И может это сделать в любом возрасте! Мне тоже, знаете ли, тут вожжа под хвост, кричу: я хоть и не дворянин и дуэли ваши считаю барской глупостью, но, как говорится, всегда к вашим услугам, месье! Мой адрес — такой-то!
И ушел в гостиницу ждать секунданта. Ночь не спал. Не то чтоб боялся, все-таки и в тюрьме сидел, и с босяками в драках ножичками баловался, но ощущение перед дуэлью, да еще перед такой, оно как бы особое.
Только под самое утро задремал. Проснулся от стука в дверь. Входит мой переводчик Андре (он вообще-то наш, русский Андрей, но офранцузился, поскольку жил там долго) и передает послание от Дантеса. Мол, уважаемый господин Горький, я не был с Вами знаком, было взбешен и, несмотря на разность в возрасте и положении, готов был немедленно наказать Вас за дерзость. Но тут мои русские друзья дали мне ознакомиться с вашими сочинениями, которые привели меня в истинный восторг. Особенно стихи! Даже в переводе они звучат столь чарующе, что я заколебался и понял, что не могу лишить русскую поэзию ее восходящего солнца! В связи с этим наш конфликт прошу считать исчерпанным! Ваш Жорж Дантес.
Честно скажу, я растерялся. С одной стороны звучало как насмешка. Какое я, к черту, «солнце» рядом с Пушкиным? А с другой — может, ему мои стишки и в самом деле очень понравились?! Но что есть тогда комплимент поэту от убийцы Пушкина?
Дня два я мучился, потом решил, как поступить: записку эту, хвалебно-позорящую, порвал. И с той поры — стихи писать бросил, что и считаю своим вкладом в великую русскую поэзию.
История 2-я
Этот сюжет мне рассказал Николай Павлович Акимов, замечательный режиссер, театральный художник, руководитель Ленинградского Театра комедии. Несмотря на специфику его театра, следующую из самого названия, беспартийного Акимова часто вызывали в Ленинградский обком и требовали «усерьезнения репертуара» с точки зрения «партийности, гражданственности, исторической революционности» и прочих малопонятных вещей.
Однажды после такой накачки он вдруг и рассказал мне, молодому драматургу, эту историю, начав так:
— Партия требует от меня гражданственность? Пожалуйста! Р-революционность? Готов! Но тогда позвольте рассказать зрителям правду! Например, о братьях Ульяновых! Может быть, пьеса получится почище шиллеровских трагедий. Увлекательней любого Дюма! Хотите, Григорий, подарю вам этот сюжетец? Правда, за него и посадить могут. И того, кто рассказал, и того, кто слушал.
Он чуть понизил голос, (мы сидели в ресторане) и продолжил:
— Рассказ о братьях Ульяновых начну с матери. (С матери в России все начинается и ею же заканчивается.) Так вот, Мария Александровна Ульянова, которую Софья Геоцинтова в пьесе «Семья» всегда играла эдакой непорочной богоматерью, на самом деле в юности была… как бы помягче… большой гуленой! Впрочем, винить ее за это глупо. Она служила при дворе государя Александра III. А сей монарх отличался повышенной энергией, которую, к сожалению, направлял не на государственное благоденствие, а на фрейлин и дамочек высшего света. Одной из них и была юная Мария. В результате этого флирта родился мальчик, которого нарекли Александром. (Очевидно, из желания порадовать отца.) Но царь быстро потерял интерес к новой фаворитке и незаконнорожденному Сашеньке. Через некоторое время Мария Александровна родила еще девочку, но уже, кажется, не от Государя. Короче, избегая намеков и сплетен, ее решили убрать с глаз долой, выдав замуж за Илью Ульянова, человека не очень здорового и бывшего на крючке у охранки в связи с его нетрадиционной сексуальной ориентацией, что особо преследовалось, как сами понимаете, в области педагогики. Ульянову приказали жениться. В качестве приданого за Марией дали дворянский титул и службу в Симбирске, куда молодожены и были отправлены подальше от царских глаз.
Там вскоре родился Володя, а позже еще трое детей. Отцовство их установить трудно ввиду веселого нрава Марии Александровны и равнодушия Ильи Николаевич к женскому полу, о чем в Симбирске ходило много сплетен. Естественно, все эти слухи и насмешки травмировали Володю, а старшего брата Александра приводили в бешенство. Неприязнь к отчиму переросла в ненависть к отцу! Поэтому, оказавшись на учебе в Петербурге, он и принял участие в покушении на «царя-батюшку» в прямом смысле этого слова.
