1.
Суп варился на кухонной плите, а Володя сидел в своей комнате и ждал, когда же она в четвёртый раз пройдёт по коридору на кухню. Три раза он ходил вслед за ней, наблюдая её замешательство и растерянность. Не найдя чем заняться, мачеха каждый раз тут же возвращалась к себе. От их некогда большой семьи остались только двое – он и она. А шумная многолюдная квартира превратилась в полупустую коммуналку, которых в те годы было много. Суп стоял на плите, а Володя с ужасом начинал понимать, что все его подозрения обретают под собой твёрдую, вполне материальную почву.
Молодой человек не знал возможностей и намерений мачехи, но ужасающие картины того, что она сотворила с другими, стояли перед его глазами и не давали покоя. Опять зловеще скрипнула дверь её комнаты. Он метнулся следом, выключил электроплиту и, охватив тряпкой, понёс кастрюлю к себе.
«Это хорошо, что она не может мне вредить на расстоянии с помощью проклятий или заклинаний, - думал Володя, нарезая хлеб. – Видимо, чтобы убить человека, ей необходимо заколдовать его пищу либо отравить её…»
Жена его, Лиза, почуяв неладное, полгода назад забрала маленькую дочь и уехала к матери. Но жить там было негде, и он остался один, безуспешно пытаясь обменять свои две комнаты, которые теперь запирал на ключ. Комнаты, которые сейчас напоминали склад, заваленный мешками и коробками с домашним скарбом, с разобранной мебелью, покрывшейся тонким пока ещё слоем пыли. Всё было готово к транспортировке. Но обмен коммуналки тогда, в начале 80-х, был делом долгим и хлопотным…
2.
Володе исполнилось семь лет, когда его отец после смерти жены вернулся в родной Донбасс и занял две комнаты этой злосчастной квартиры. Одинокая, средних лет соседка Галя не могла помешать бывшему фронтовику и коммунисту вселиться и пустить здесь свои корни. Двое детей - семилетний Володя и его младший брат временно находились у деда с бабкой. Но старики продали за бесценок свой дом-развалюху в соседнем городе и все вместе переехали к сыну.
По паспорту соседку звали Анна. Но ещё в детстве её как-то незаметно переименовали: Анна – Ганна – Галина – Галя – тётя Галя. Так звали её дети, а была она родом из украинской деревни. В сорок первом, в оккупацию, немцы всю молодёжь отправили на работы в Германию: девушек и парней собрали на станции, загрузили в телячьи вагоны, закрыли наглухо и под безутешные вопли, под плач и причитания матерей увезли далеко - в немецкое рабство.
На месте новые хозяева в буквальном смысле заклеймили пленников раскалённым железом – выжгли на плече у каждого индивидуальный номер. А когда раны зажили, то распределили их по местам работы. Фермер, к которому попала Галя, обращался с невольниками спокойно, но строго. Собственно, так он поступал со всей своей рабочей скотиной. И осталась бы несчастная пленница навсегда при фермерском стаде, если бы не пришёл долгожданный День Победы.
После войны бывшая узница не захотела возвращаться в колхоз, а обосновалась в городе, получив со временем комнату в той самой вышеописанной коммуналке. Жила скромно, как и все вокруг, преодолевая трудности непростого послевоенного времени. И только навеки впечатавшийся в тело и в душу лагерный номер не позволял Гале носить платьев с коротким рукавом, чтобы никто не увидел на её плече унизительного рабского клейма.
Володин отец не женился повторно. После войны мужчин осталось мало, и женщины были доступны, как никогда. С одной, Катериной, он сошёлся ненадолго, потом уступил её другу, а сам переметнулся к Марии – видной интеллигентной женщине. В то же время с Катей и её семьёй они остались просто добрыми друзьями - ходили в гости, помогали друг другу.
Галя, понятное дело, сразу положила глаз на статного холостого соседа. Видимо, что-то между ними было, но как-то так – вскользь, мимолётно, несерьёзно.
3.
Двум семьям в коммуналке ужиться очень трудно: капризы детей, очередь в умывальник, два стола на кухне - всё это раздражает и не даёт жить спокойно. Немного помучившись со своенравной Галей, старики-пенсионеры переселились в мир иной - так же легко и непринуждённо, как жили на этой Земле. Женщины шептались на похоронах: мол, умерли голубки, ушли друг за дружкой, не захотели расставаться. Галя помогала обмывать, снаряжать покойников в последний путь, привлекая к себе внимание и одобрение отца осиротевшего семейства. Никто не задумался, не насторожился. И только спустя много лет Володя понял, что это был первый звонок…
Ему, старшему ребёнку в семье, было тогда двенадцать, брату - и того меньше. А потому перед главой семейства встал вопрос об окончательном выборе подруги - женщины, которая могла бы накормить и обстирать ребят. Да и сам он устал от одиночества. Так в их доме появилась Мария. Но коммуналка, она и есть коммуналка – гибрид изолированной квартиры и общежития. А две медведицы на кухне – это намного страшнее, чем два медведя в одной берлоге. Был грандиозный скандал, после которого гордая любовница отца заявила во всеуслышание, что ногИ её не будет в этом доме.
Надо сказать, что глава семейства не участвовал в женских разборках, а поступил достаточно мудро, сдавшись на милость победительницы. Тем более что он слёг в больницу с какой-то странной болезнью, которая через несколько месяцев бесследно исчезла и не проявлялась больше никогда. Это был никем не услышанный второй звонок. А может быть отголоски первого? Кто знает?
Отец расписался с Галей, и жизнь начала потихоньку налаживаться. Дети после нескольких месяцев беспризорного прозябания почувствовали, наконец, материнскую руку. Они были обстираны, накормлены, но о духовной близости с родителями говорить не приходилось. Каждый жил по-своему: глава семейства попивал немного, новая жена его, похоронив стариков, пристрастилась ходить по поминкам да похоронам, на ходу обучаясь премудростям этого ремесла.
Спустя несколько месяцев после скромной свадьбы Галя забеременела, но муж почти насильно заставил её сделать аборт. Последний шанс иметь ребёнка был упущен, и женщина затаила страшную обиду на своего супруга. Затаила злобу, которой суждено было проявиться лишь со временем. Видимо, годы, проведённые в фашистском рабстве, принесли свои плоды. Там она научилась молчать, скрывая недовольство и ненависть. И только потом, когда всё забывалось, можно было мстить обидчику, не привлекая к себе внимания…
Однажды Галя не поладила с одинокой женщиной, жившей этажом ниже. Болтали, будто к той в своё время захаживал её благоверный. Скандала не было, но страсти накалились до предела. Потом соседушки помирились и даже стали подругами. Однако через полгода бывшая любовница отца почему-то заболела. Точный диагноз поставить не смогли, но по ночам из окон обречённой женщины доносились душераздирающие стоны, от которых у тринадцатилетнего Володи стыла кровь в жилах. Тётя Галя ухаживала за несчастной женщиной, носила передачи в больницу, а затем проводила «подругу» в последний путь на городское кладбище.
Нечто подобное случилось с Марией, давней Галиной соперницей, затем с семьёй старого шахтёра, который иногда по пьянке ругался с Галей. А спустя несколько лет мачеха стала регулярно объезжать свою многочисленную родню и знакомых, подолгу не возвращаясь в родные пенаты. Все знали, что она, «добрая женщина», абсолютно бескорыстно помогает ухаживать за больными, и никто не мог заподозрить её в чём-то предосудительном.
4.
Но ничего этого Володя не видел. Он учился в другом городе, лишь изредка навещая родных. Годы учёбы промелькнули, будто радужный сон, и вот дипломированный инженер с молодой беременной женой Лизой вернулся, наконец, к родительскому очагу.
Многое здесь изменилось. Отец вышел на пенсию и пил всё больше. Мачеха с ним не ладила и была всё время в разъездах, младший брат служил в армии, и квартира, некогда полная детского гомона, шума, игрищ, находилась в печальном запустении. Лиза родила девочку, и поначалу ребёнок, кажется, примирил всех. Получив статус деда, глава семейного клана почти перестал пить и с большим усердием помогал ухаживать за девчонкой. Вернулась мачеха, но Лизавета, каким-то необъяснимым материнским чутьём почуяв неладное, не подпускала её к ребёнку. Правда, на словах ничего не было сказано, но жесты, взгляды, случайно обронённые фразы говорили о многом.
