Расс Джоанна
Больше никаких сказок
Джоана Расс
БОЛЬШЕ НИКАКИХ СКАЗОК
Я часто наблюдала, как наша гостья читает, сидя в гостиной под торшером возле нового радиоприемника: длинные-длинные ноги вытянуты, круг света на страницах почти не освещает лицо; смуглая, черты лица такие резкие, что она выглядит почти уродливой, а волосы, черные с рыжеватым отливом, жесткие, будто из той штуки, которой мама чистит пригоревшие кастрюли и сковородки. В то лето она много читала. Если я рисковала высунуться из ниши, наблюдая за ней, она часто поднимала лицо и улыбалась мне молча, перед тем как снова вернуться к книге, и ее кожа вдруг удивительно сияла, когда по ней скользил свет. Когда она вставала и с журавлиной грацией шла на кухню, чтобы поесть, она едва проходила под потолком: ноги у нее были словно паучьи, руки длинные при очень маленьком туловище - странные пропорции для такого роста. Она смотрела с высоты, такой огромной, на мамины блюда и тарелки, заметно сосредоточенная; задав мне несколько вопросов, она нагибалась над тем, что выбрала, несколько секунд размышляла, как жирафа, затем, опять возносясь в стратосферу, брала тонкой рукой тарелку и уплывала в гостиную. Она опускалась в кресло, которое всегда оказывалось слишком маленьким, пристраивала поудобнее ноги - как я хорошо помню их, длинные, твердые, совершенно неженские - и начинала читать снова.
Она часто спрашивала: "Что это? А что это? А вот то?", но только поначалу.
Моя мама, которой она не нравилась, говорила, что она из цирка, и мы должны понять это и быть к ней добрыми. Мой отец отшучивался. Он не любил больших женщин и коротких стрижек - все это было ново для местечек вроде нашего - или читающих женщин, хотя ему нравилось, когда она интересовалась его столярным искусством.
Но в ней было шесть футов четыре дюйма, и происходило это в 1925 году.
Мой отец был счетоводом, мебель была его хобби; еще у нас была газовая плита, которую он починил, когда она сломалась, а на заднем дворе он сделал своими руками стол и скамейки. До приезда нашей гостьи я все время проводила там, но с тех пор, как мы встретили ее на вокзале и они с папой пожали друг другу руки,- мне кажется, ему было больно при этом - я все время хотела смотреть, как она читает, и ждала, что она заговорит со мной.
- Ты заканчиваешь школу? - спросила она. Я стояла в арке, как всегда.
- Да,- ответила я.
Она снова посмотрела на меня, потом на книгу и сказала: "Это очень плохая книга". Я ничего не ответила, она взглянула на меня и улыбнулась. Не удержавшись, я встала на ковер так неохотно, будто пересекала Сахару; она убрала ноги, и я села. Вблизи ее лицо выглядело так, будто каждая раса мира оставила в нем свою худшую черту: так мог выглядеть американский индеец, или шведоамериканец, или маорийская принцесса с подбородком славянки. Внезапно мне пришло в голову, что она, наверно, негритянка, но больше об этом никто не говорил, скорее всего потому, что никто в нашем городе сроду не видел негров. У нас их не было. Мы говорили "цветные".
Она сказала: "Ты некрасива, правда?"
Я встала.
- Мой папа считает, что вы уродина,- ответила я.
- Тебе шестнадцать,- сказала она,- садись. Я снова села, скрестив руки на груди; ведь она у меня такая большая, прямо как воздушные шары. Тогда она сказала:
- Я читаю очень глупую книгу. Забери ее у меня, ладно?
- Нет,- ответила я.
- Ты должна,- сказала она,- или она меня отравит, клянусь Богом.
Она взяла с колен "Зеленую шляпу" М. Арлена - золотые буквы на зеленом переплете, бестселлер прошлого года, который я поклялась никогда не читать, и протянула его мне. Я подумала, что она сумела бы обхватить баскетбольный мяч. Я не взяла книгу.
- Давай,- сказала она,- возьми, иди и читай.
Я вдруг обнаружила, что стою в проходе на ступеньках и держу в руке "Зеленую шляпу". Я повернула ее так, чтобы заголовок не был виден. Она улыбнулась мне и сложила руки за головой.
- Не переживай,- сказала она.- Твоя фигура будет в моде к началу будущей войны.
Я встретила маму на верху лестницы и едва успела спрятать книгу; мама сказала: "Бедная женщина!" Она несла простыни. Я ушла в свою комнату и читала почти до утра. Потом спрятала книгу в постели, когда закончила. Во сне я видела "испаносюизы", подвитые волосы и трагические глаза; женщин с накрашенными губами, их любовные интрижки. Они жили, как хотели, делали аборты в дорогих швейцарских клиниках; мне снились полуночные купания, отчаяние, деньги, греховная любовь, красивые англичане и поездки с ними в такси, у меня на голове серебряный тюрбан вроде тех, что я видела на страницах светской хроники нью-йоркских газет.
К несчастью, лицо нашей гостьи все время упорно всплывало в моих снах, и это здорово портило все.
Мама обнаружила книгу на следующее утро. Я ее увидела у своей тарелки за завтраком. Ни мама, ни отец словом не обмолвились о ней; только мама накрывала стол с какой-то доброй, вымученной улыбкой. Наконец, мы уселись, и отец придвинул мне джем, булочки и ветчину. Затем он снял очки и, сложив, положил их рядом со своей тарелкой. Откинувшись в кресле, он скрестил ноги. Потом взглянул на книгу и сказал тоном насмешливого удивления: "Ну, что это такое?.."
Я ничего не ответила. Только смотрела в свою тарелку.
- Мне кажется, я это видел уже,- сказал он,- Да, конечно, видел.- Тут он взглянул на маму.- А тебе приходилось это видеть?
Мама сделала неопределенное движение головой. Она намазала маслом гренок и положила его на мою тарелку. Я знала, что она меня дрессировать не будет, но вот отец...
- Ешь яйцо,- сказала она.
Отец, продолжавший глядеть на "Зеленую шляпу" с тем же выражением удивления, сказал наконец:
- Та-а-к! Не слишком приятно обнаружить такое в субботнее утро!
Я опять ничего не сказала и все глядела в свою тарелку. Мама обеспокоенно сказала: "Она не ест, Бен", а папа придержал стул за спинку, чтобы я не смогла встать из-за стола.
- Конечно, ты сможешь это объяснить,- сказал он.- Не так ли?
Я ничего не ответила.
- Конечно, она может,- сказал отец.- Правда, Бесс? Не следует так огорчать маму, воруя книгу, которую тебе нельзя читать и по очень понятной причине. Ты знаешь, что мы тебя не накажем. Мы с тобой поговорим. Мы постараемся объясниться. Не так ли?
Я кивнула.
- Отлично,- сказал он.- Откуда взялась эта книга?
Я что-то промямлила.
- Моя дочь сердится? - спросил отец.- Она становится строптивой?
- Да она тебе все сказала! - взорвалась я. Отец побагровел.
- И ты смеешь так говорить о своей матери?! - закричал он, вскочив.- И ты смеешь говорить о своей матери таким образом?!
- Нет, Бен,- попыталась вмешаться мама.
- Твоя мать - самоотверженная душа,- сказал отец,- и не забывай об этом; твоя мать заботится о тебе со дня твоего рождения, и, если ты не ценишь этого, ты чертовски...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
