Ивану и Пэму Хаттингу посвящается
1
Банкет удался на славу. За всю историю колледжа такого не помнил никто — даже старик Прелектор[1], завсегдатай банкетов с 1909 года, — а Покерхаус всегда славился своей кухней. Чего здесь только не было: икра, луковый суп по-французски, калкан в шампанском, лебедь, фаршированный мясом дикой утки, и, наконец, бифштекс в память об основателе колледжа: по этому поводу в камине большого зала зажарили целого быка. Перед каждым стояло по пять бокалов, и к каждому блюду подавали свое вино. К рыбе — французское белое, к дичи — шампанское, а к бифштексу — лучшее бургундское из погребов колледжа. Два часа длился банкет. Двери и закрываться не успевали, пропуская прислугу с новыми и новыми яствами на серебряных блюдах. Официанты склонялись под тяжестью подносов и бременем ответственности: шутка ли — такое торжество! На два часа Покерхаус с головой погрузился в древний ритуал, исполнявшийся из века в век. Весь остальной мир перестал существовать. Воцарилось прошлое: так же, как и много лет назад, гости усердно работали ножами и вилками, звенели бокалами и шуршали салфетками, а сквозь все это доносилось шарканье слуг. По улицам Кембриджа гулял зимний ветер, от этого еще приятнее было сидеть в теплом зале, еще сильнее ощущался праздник. Сто свечей в серебряных канделябрах грациозно возвышались над столами. Причудливые тени склоненных официантов скользили по стенам с портретами Ректоров колледжа. С портретов смотрели люди разные: суровые и веселые, политики и ученые, но все они, как один, были изображены круглолицыми и румяными. Да и не мудрено, ведь кухня Покерхауса славится с давних времен. Вот только новый Ректор отличался от своих предшественников. Сэр Богдер Эванс сидел за профессорским столом и церемонно поковыривал вилкой лебяжье мясо, чего нельзя было сказать о членах Ученого совета колледжа: они от души наслаждались трапезой. С бледного лица сэра Богдера не сходила странная улыбка: он явно страдал отсутствием аппетита. Казалось, что мысли его витают далеко, и, чтобы отвлечься от тягот плоти, он размышлял над какой-то тонкой интеллектуальной шуткой.
— Такой вечер запомнится надолго, господин Ректор, — сказал Старший Тьютор[2]. По губам и подбородку его стекал жир.
— Несомненно, Старший Тьютор, несомненно, — пробормотал Ректор. Это непрошеное замечание еще больше его позабавило.
— Превосходный лебедь, — похвалил Декан, — такая изысканная птица, да еще с дикой уткой — какой смелый вкусовой контраст.
— Как любезно со стороны Ее Величества дать величайшее позволение отведать лебедя, — похвалил Казначей. — Эту привилегию дают только в исключительных случаях.
— Да-да, в исключительных, — согласился Капеллан.
— Несомненно, Капеллан, несомненно, — пробормотал в ответ Ректор и отложил в сторону нож с вилкой. — Подожду-ка я бифштекс.
Он откинулся на спинку стула и оглядел преподавателей с еще большей неприязнью. Старая рухлядь! Как в прошлом веке — позатыкали салфетки за воротники. Ничего не попишешь — вековая традиция. Глянцевые лбы покрыты испариной, а рты жуют и жуют без устали. Как мало изменился колледж с тех пор, когда он сам был студентом Покерхауса. Даже слуги те же, или только так кажется. Та же шаркающая походка, рты раскрыты, как будто они задыхаются, нижние губы дрожат; то же раболепие, которое так оскорбляло его чувство социальной справедливости еще в молодые годы. Оскорбляет и сейчас. Сорок лет сэр Богдер маршировал под знаменем социальной справедливости, ну, не маршировал, так, по крайней мере, шествовал. И если он чего-нибудь добился в жизни (некоторые циники даже в этом сомневались), то лишь благодаря его способности сочувствовать угнетенным, которая обострилась при виде пропасти, разделявшей прислугу колледжа и юных джентльменов, что учились в Покерхаусе.
В своей политической деятельности он руководствовался самыми благими намерениями, но злые языки говорили, что со времен Асквита[3] еще ни один политик не добился столь ничтожных результатов, как сэр Богдер. Правда, он провел через Парламент ряд законопроектов, так или иначе нацеленных на помощь низкооплачиваемым слоям населения, но выиграл от этого лишь средний класс: ему были выделены субсидии, названные «пособием на развитие». За проведение кампании «Каждой семье — по ванной» он получил от избирателей прозвище «Мистер Мочалка», а от государства — дворянское звание.
Некоторое время он возглавлял Министерство технического развития, но за все его труды его поспешили спровадить с этого поста и назначить Ректором Покерхауса. По злой иронии судьбы он получил это назначение по высочайшей воле — традиция, которую он всей душой презирал. Возможно, поэтому он твердо решил на закате своей карьеры в корне изменить социальный характер и традиции старого колледжа.
Назначение сэра Богдера встретило монолитное сопротивление со стороны почти всех членов Ученого совета, что только подлило масла в огонь. Лишь Капеллан оказал новому Ректору радушный прием, да и то, видно, потому, что по глухоте своей только наполовину расслышал имя сэра Богдера. Можно сказать, что вопрос о назначении был решен без участия последнего — его убеждения в расчет не принимались. А как оплошал Ученый совет! Мог бы выбрать нового Ректора из своей среды. Ко всему прочему, покойный Ректор испустил дух, так и не назвав своего преемника, хотя давняя традиция Покерхауса давала ему такое право. Что ж, оставалось одно — пусть решает премьер-министр; но что хорошего ждать от премьера, администрация которого тоже дышит на ладан. Так вот и сплавили сэра Богдера, решив избавиться от обузы.
Назначение это в парламентских кругах, в отличие от кругов академических, встретили с облегчением. «Теперь-то у вас есть возможность показать зубы» — заметил новоиспеченному Ректору один из его коллег по кабинету. Вряд ли он намекал на превосходное качество кухни колледжа, скорее всего, — на махровый консерватизм Покерхауса. В этом отношении колледжу не было равных. Ни один другой колледж Кембриджа не мог похвастаться такой приверженностью старым традициям; по сей день человека из Покерхауса отличают особый покрой платья, прическа и неизменная мантия. «Городские провинциалы», «Университетская рухлядь» — подшучивали, бывало, другие колледжи в старые добрые времена; в этой шутке и сейчас есть доля правды. Традиции были прочны, чего не сказать о материальном положении. Из ежегодных соревнований по гребле Покерхаус почти всегда выходил победителем, зато финансовое положение колледжа оставляло желать лучшего. Почти все остальные колледжи владели солидным имуществом. Покерхаус же не мог похвастаться богатством. Пара-тройка кварталов обветшалых домов, несколько ферм в Радношире и акций, которых кот наплакал, да и те в отраслях, далеко не прибыльных. Разве это имущество? Ежегодный доход не достигает и 50 000 фунтов стерлингов. Благодаря такому безденежью, Покерхаус обрел в Кембридже прочную репутацию самого элитарного колледжа. Сам Покерхаус бедствует, а вот студенты его денег не считают. В то время как в других колледжах от студентов требовали прежде всего знаний, Покерхаус в рассуждении интеллектуальных способностей был более демократичен; здесь куда больше значило, водятся ли у поступающего деньги. Девиз Покерхауса — Dives in Omnia[4] — члены Ученого совета, экзаменующие абитуриентов, понимали буквально. А взамен колледж предлагает завидный стол и престиж. К тому же кое-кому выплачивают стипендии, обычные и повышенные, но не с учетом особых способностей, а, скорее всего, тем, кто быстро приобрел типичные черты обитателя Покерхауса.
У Ректора при воспоминании о студенческих годах по коже забегали мурашки. Сэр Богдер, тогда просто Б. Эванс, поступил в Покерхаус, окончив среднюю школу в Брирли. Жизнь колледжа поразила его до глубины души. С самой первой минуты его обуяло чувство социальной неполноценности. Это чувство, даже в большей степени, чем врожденные способности, стало движущей силой его честолюбия; оно пришпоривало его, несмотря на неудачи, которые могли устрашить и человека более талантливого. В тяжелые минуты жизни он говорил себе, что прошедшему Покерхаус все нипочем. Именно в колледже он научился не унывать. Он обязан Покерхаусу своим хладнокровием. С этим хладнокровием он несколько лет спустя, будучи в Парламенте лишь личным секретарем министра транспорта, предлагал руку и сердце Мэри Лейси, единственной дочери Пэра либеральной партии, графа Сандэрстеда; с этим же хладнокровием он каждый год предлагал ей выйти за него замуж и каждый год получал отказ. При этом он нимало не смущался, что постепенно убедило ее в глубине его чувств.
Да, оглядываясь назад, на свою долгую карьеру, сэр Богдер понимал, что, не будь в его жизни Покерхауса, не было бы и самой карьеры, тем более не было бы твердой решимости раз и навсегда изменить порядки колледжа. Колледжа, который сделал его таким, какой он есть. Сэр Богдер с презрением наблюдал за присутствующими. Он видел багровые в свете свечей лица, слышал громкие заявления, лишь отдаленно напоминавшие беседу, и решимость все изменить продолжала в нем крепнуть.
